Красный жемчуг
Вечером Клавдий подкатил на внедорожнике к подслеповатому «Бронницкому пассажу», где Ювелирша держала маленький бутик, сбывая продукцию местной ювелирной фабрики. Они встретились после разлуки – лед и пламень, стихи и проза… да-да, вода и камень… Дела Ювелирши шли неважнецки, на витрине бутика тускло поблескивали колечки с мутными фианитами да сусальные цепи грубой работы. Но ее взгляд и поцелуй после лавины упреков… Клавдий провел у Ювелирши бурную ночь. И все последующее ночи до возращения семейства Макара из Питера.
При домочадцах он сменил тактику. Он теперь навещал Ювелиршу сразу после закрытия ее магазина в пассаже с восьми до одиннадцати вечера, пропуская домашний ужин. В эти часы он со спокойной совестью ненадолго покидал дом на озере. Макар за ужином и после полностью посвящал себя детям: играл с дочками и Сашхеном, рассматривал новые картины шестилетней Августы в ее художественной мастерской, проверял уроки Лидочки, радуясь ее успехам в изучении античных мифов, истории искусств, счете, освоении компьютера и языках – русском (родным ведь был английский), французском, немецком, итальянском и латыни. Возвращаясь после свиданий с Ювелиршей, припозднившийся Клавдий порой сталкивался с горничной Машей в холле – неужели она караулила его? Ее взгляд – искоса, из-под набрякших век. Заплаканных глаз?
Когда начались репетиции домашнего театра, Клавдий от свиданий с Ювелиршей не отказался. Инициатором любительского спектакля явилась Вера Павловна. Она предложила однажды за завтраком в качестве «лекарства от смуты сердечной» поставить для детей и взрослых «Золушку» Шварца. И сама взялась за сценарий постановки. Они все окунулись в репетиции, домашний театр захватил! Роль Золушки отдали горничной Маше. Из Бронниц вызвали на дом портниху, и она за два дня сшила полной Маше упоительное платье из серебристой органзы с открытым лифом и пышной юбкой в пол. В качестве хрустальных туфелек выбрали слипоны Макара сорок третьего размера – в них свободно влезали опухшие Машины ступни. Слипоны Макар лично покрасил под серебро. А свое лицо перед спектаклем (он играл роль Короля) покрыл золотой краской, подражая Бенуа Мажимелю из фильма «Король танцует».
Спектакль удался на славу. В качестве зрителей присутствовали Лидочка, Августа – пусть она и не разговаривала, но следила за пьесой затаив дыхание, Сашхен (тот невпопад заливисто хохотал) и пожилая супружеская пара педагогов – Лидочкиных учителей иностранных языков и латыни. Вера Павловна триумфально играла Мачеху, золотоликий Макар в роли Короля танцевал под кавер «Дождей в Кастамере», разыгрывая диалог с Лесничим. Того играл Клавдий, облачившись в камуфляж и балаклаву из своей экипировки. Но ему досталась, по замыслу режиссера Веры Павловны, еще и роль Принца. Костюм Принца Вера Павловна выбрала для него лично: черные брюки, белая рубашка (рукава ее засучены до локтей), а поверх – стильный бронежилет секьюрити.
Клавдий переодевался в сорочку и бронежилет, когда на импровизированной сцене мерили хрустальный башмачок Анне и Марьяне: роль злых сестер Золушки отдали Лидочкиному мишке Тедди и ее же огромному плюшевому безымянному кролику.
А потом случилось ЭТО. Сцена Принца с Золушкой. Танец. И Клавдий и Маша особо не придерживались выученного текста, импровизируя на ходу. Маша вообще вкладывала в свои фразы нечто очень личное.
Принц: Вы задумались? Обо мне?
Золушка: Так ждала сегодняшний вечер, Клав… Принц.
Принц: А если задам вам один вопрос?
Сияющее лицо сильно загримированной Маши, обращенное к нему подобно подсолнуху, тянущемуся к солнцу…
Принц: Один мой братан… знакомый… тоже принц… тоже, в общем, не трус, не скуф и находчивый… встретил незнакомку… Короче, он на нее запал… Что бы вы ему посоветовали?
Король за роялем, по сценарию, заиграл Forsaken Waltz юного композитора-гения. И Принц закружил Золушку в вальсе. Сашхен таращился на танцующую пару и хохотал от счастья! Сильно прижимая горничную Машу к себе, обнимая ее здоровой рукой за необъятную талию, Клавдий отрывал ее от пола, приподнимая, заставляя серебристую юбку из органзы парусить. «Вы как сон или виденье, вдруг нечаянно коснусь… Перед вашей красотою словно мальчик я дрожу…»[2]
Принц-Клавдий… Что на него нашло? «Вдруг забудусь на мгновенье…»[3] Стук Машиного сердца… обожание в ее взоре… мольба… Принц, проигнорировав боль в раненом плече, лихо вскинул увесистую Золушку на руки и…
– И жить они долго и счастливо! – восторженно на русском возвестила Лидочка, полностью погрузившаяся в спектакль. И крикнула звонко на английском: – Kiss her![4]
Клавдий на глазах всех поцеловал горничную Машу. По ее инициативе их поцелуй продлился несколько дольше допустимого в домашней театральной постановке. Потом Клавдий, разжав объятия, поставил Машу на ноги. Но то ли голова ее еще кружилась от бешеного вальса, то ли кровь стучала в висках… Она уткнулась заполыхавшим лицом прямо ему грудь, в бронежилет.
Конец постановки доигрывали уже несколько нервно и скомканно. Все были взволнованы. Тайные чувства Маши к Мамонтову давно не являлись для домашних секретом. Пунцовые щеки Маши горели. А Клавдий… Он сразу после театра рванул к Ювелирше. Он завелся с пол-оборота. Он был ведь не чугунный чурбан, а молодой мужчина. Ему срочно требовалась разрядка.
В постели с Ювелиршей у него произошло то, что уже случалось между ними: на пике срасти Клавдий назвал Ювелиршу именем женщины, которую все никак не мог забыть и по-прежнему тайно любил. По иронии судьбы ту же женщину пылко любил и желал Макар. Непримиримо ревнуя друг друга, друзья-соперники довольствовались ролями отвергнутых ухажеров. А разъяренная оскорбленная Ювелирша в очередной раз выгнала Мамонтова.
В результате Клавдий вернулся раньше обычного, открыв входную дверь своим ключом. Детей, полных впечатлений от спектакля, уже уложили спать. В холле царил сумрак. Полоса света золотилась лишь из-под дальней по коридору двери кухни. Клавдий бесшумно миновал коридор, потянул дверь на себя.
В кухне – Макар, Вера Павловна и горничная Маша все еще в бальном платье Золушки и в гриме. У Макара вид растерянный, у Веры Павловны участливый. А у Маши, застывшей у стойки, – отчаянный, гневный.
– Со мной танцевал, целовался, а слинял к ней! – Маша наклонилась, открыла посудомоечную машину и начала выгружать тарелки на стойку. – Уж я терпела сколько, скрывала… Он, Клава, смотрит на меня – словно на пустое место. Ноль внимания. А я-то старалась… Заботилась о нем. Ужины готовлю, а он к ней вечерами сбегает. Сиськи ее с имплантами ему дороже! Да видала я ее в салоне-парикмахерской в Бронницах наших! Стерва! Она всего на год меня моложе! Чем она только его прельстила? Капиталами своими? Ну, ясен пень, ювелирша, торгашка, а я – черная кость… прислуга-повариха…
– Маша, вы член нашей семьи, – заверил Макар.
– Дождетесь – он ее и сюда притащит! Она его заставит. Поселится здесь у нас с ним! – Маша в сердцах швырнула на стойку супницу, та, опрокинувшись, соскользнула, разбилась вдребезги.
– Но личная жизнь неприкосновенна. – Макар не обращал внимания на расколотую «при разговоре» посуду. – Маша, дорогая, мы же не можем вмешиваться или запретить ему встречаться с избранницей. Они взрослые люди, и Клавдий сам решает…
– Со мной сейчас при всех целовался, на руках носил, а к ней – шалаве – отвалил на ночь! А мне слезы в подушку лить до зари, тосковать по нему… ироду проклятому! – «Золушка» заревела.
– Маша, он вернется, – пообещал Макар. – Жизнь есть жизнь. Надо стойко сносить удары судьбы. Любовные тоже. Я подумал… вы практически член моей семьи, давний, уважаемый всеми нами. Представить вместо вас кого-то на месте няни Сашхена для меня трудно, но… Если уж вам столь тяжело сейчас терпеть закидоны Клавы… может, стоит сменить место работы? Я вас устрою помощницей по хозяйству у знакомых мне людей…
– Избавиться от меня хотите? – яростно, давясь слезами, выкрикнула горничная Маша. – Взашей меня гоните? Это он, бабник, вас надоумил, да? Меня – вон, а шлюху его в наш дом!
И Маша с размаху запустила блюдом в стену в направлении двери.
Они все, обернувшись, узрели Клавдия, прислонившегося к косяку. Блюдо не разбилось. Клавдий поймал его на лету.
– Она не шлюха, – заявил он. – Маша, не бейте посуду.
Горничная Маша уставилась на него. Полные щеки ее побагровели от стыда даже под слоем белил и грима.
– Маша, я приношу извинения за свое неподобающее поведение во время спектакля, – раскаянно произнес Клавдий. – Никогда больше подобного не повторится.
– Да иди ты к черту! – крикнула, рыдая, Маша и пулей вылетела из кухни. Клавдий посторонился в дверях, но ее пышные юбки из органзы окутали его пеленой.
А среди ночи Маша сбежала из дома на озере.
И нашлась в заброшенном тупике рядом с мертвецом.
Глава 4. Рассеченный пополам
– Мне вас обоих опросить надо до приезда дежурного следователя с судмедэкспертом, – заявил Лейкин Макару и Клавдию.
– А когда они явятся? – спросил Клавдий.
Макар неотрывно глядел на группу патрульных, плотно окружавших Машу, уводивших ее к полицейской машине с мигалкой. Они обходили станционный фонарь, и в этот момент Макар увидел Машу. Она шла теперь молча, медленно, тяжело ступая. Покидая среди ненастной ночи дом, она переоделась из платья Золушки в спортивные брюки, кроссовки и зеленую хлопковую парку – в ней она обычно гуляла с детьми. Капюшон парки Маша откинула, и ее стрижка каре (волосы она всегда тщательно красила в блонд в салоне красоты в Бронницах) растрепалась, пряди намокли от моросящего дождя. Ее широкая, полная, приземистая фигура в длинной парке с капюшоном врезалась в память Макара.
– Когда, нас не спросят. Оба не в Бронницах живут, а машину служебную я за ними одну послал ради экономии бензина, – донесся до Макара недовольный голос Лейкина, обращавшегося к Клавдию. – Мне и машиниста пора уж опросить. Он же фактически мужика убил… то есть переехал.
Машинист тепловоза сидел, сгорбленный, у колес, прямо на полотне, потрясенный произошедшим. Патрульный подошел к нему, собираясь подвести его к начальству для допроса. Машинист привстал, покосился на лужу крови и внезапно начал мешком оседать на землю.
– Обморок у него! – крикнул патрульный.
– Я помогу, я его сейчас быстро в чувство приведу, – нашелся Макар, устремляясь без разрешения Лейкина к распростертому у колес тепловоза машинисту. – Я основы медицины изучал.
Подполковник Лейкин приблизился к упавшему в обморок, Клавдий двинулся за ним. В результате они оказались все втроем не только возле потерявшего сознание машиниста, но и рядом с останками несчастной жертвы. Макар опустился на корточки перед машинистом, с усилием приподнял его. Седой здоровенный мужик, работяга-железнодорожник, разменявший шестой десяток, в оранжевом жилете и замызганной спецовке. Макар осторожно похлопал его по щекам, сильно нажал ему пальцем в точку под носом. Извлек из кармана джинсов мятную конфету – он порой пользовался леденцами от кашля по старой привычке запойного алкоголика заглушать амбре. Развернул обертку и поднес мятный леденец к ноздрям машиниста.
– Когда нашатыря под рукой нет, сойдет, – пояснил он, глянув снизу на подполковника Лейкина, заслонившего собой и фуражкой ночное небо в тучах.
Машинист вдохнул мятный запах, закашлялся и открыл мутные глаза. Макар бережно придерживал его, ожидая, пока тот придет в себя.
– Что вы видели? – тихо спросил он.
– Ни фига. Перегон темный. Я на нем впервые. Здесь годами наши не ездили. Все из-за ремонта на станции началось. – Машинист зашевелился.
– Но все же вы заметили нечто, – настаивал Макар. Он угостил потрясенного машиниста мятным леденцом. И тот ошалело и послушно отправил его в рот словно лекарство.
– С того места лишь тень промелькнула во тьме. – Машинист повернулся и махнул в ночь, указывая. – И около дальнего фонаря – фигура у путей. Вроде махала мне. А у меня в ушах наушники от мобилы. Я не слышал ничего. А тень к самому тепловозу вдруг кинулась, чуть не под колеса. И я…
– Что вы сделали? – спросил Макар, помогая машинисту встать с земли.
– Я сдрейфил, сам не понял в горячке с чего. Но я вдруг испугался! Наушники долой из ушей, конечно… И сразу вопль… Я вопль дикий услышал. Я подумал – сумасшедший, махавший мне, под колеса сиганул, ну самоубивец! А потом увидел его…
– Его? – Макар бросил на молчавшего Лейкина торжествующий взгляд.
– Ее… бабу… волосы у нее светлые в свете фонаря и балахон на ней – плащ. Она отскочила прочь от моего тепловоза. А мужика я даже не видел! Клянусь! Как он под колесами-то у меня оказался?
– Он и есть ваш свидетель против Марии Гольцовой? – хрипло осведомился молчавший Клавдий.
– Нет, Мамонт. – Лейкин после их «сшибки за грудки» демонстративно и громко продолжал именовал Клавдия прозвищем, данным ему в полиции Бронниц. – У нас против вашей прислуги железобетонный свидетель.
– Человек, позвонивший в полицию? – быстро вмешался Макар. – А вам не приходит в голову: вдруг он и есть истинный убийца, толкнувший незнакомца под поезд? Отводящий от себя подозрение?
– Чушь, – усмехнулся Лейкин.
Он старался не смотреть на останки, лежащие в луже крови на путях и по обеим сторонам от полотна. Он упорно отводил взор, загружая себя бумажной процессуальной бюрократией. А Макар, ощущая подступающую к горлу клубами тошноту, созерцал, наблюдал и запоминал обстановку в эпицентре трагедии. Пока Клавдий Мамонтов и машинист отвечали на стандартные вопросы в шапке протокола, Макар внимательно все изучал. На будущее пригодится. Освобождая из-под колес останки, тепловоз чуть подали назад, и картина выглядела устрашающе.
Макар встал лицом к фарам и лобовому стеклу тепловоза. Слева бросились в глаза еще части тела – ноги. Берцовые кости высовывались из штанин синих брюк, на ступнях сохранилась обувь – лоферы из серой замши. А справа от тепловоза в крови, растекшейся по щебню, лежала отрезанная колесами верхняя часть туловища.
Рассеченный пополам…
Макар на секунду зажмурился. Но жуткая реальность места происшествия намертво отпечаталась у него в памяти. Хотел бы позабыть, да уже не в силах. Никогда.
Но нечто казалось странным…
Некие детали выглядели неправильно. Они не вписывались в ситуацию.
– Послушайте, подполковник, – тревожно обратился Макар к занятому допросом Клавдия Лейкину.
– Вы своей очереди ждите, я ж занят, – бросил тот.
– Вы заявили нам: Мария Гольцова толкнула незнакомца под поезд. Озвучили даже версию ее предполагаемой самообороны от насильника… Но если толкнула она его, он должен был стоять в тот миг возле путей. А не получается.
– Чего еще не получается? – Лейкин сам стоял спиной к останкам человека, писал, неловко поддерживая папку с протоколами пятерней левой руки. Он не желал поворачиваться к ужасу места происшествия лицом.
– Она шла через заброшенный тупик в сторону Кисловки, – Макар указал в темноту. – С автобусной остановки у станции… Последний автобус в час двадцать на шоссе возле озера по расписанию. А около двух мы… то есть я получил от нее сообщение с призывом о помощи (Макар не стал упоминать о Вере Павловне, на самом деле первой получившей Машино сообщение, – не то и ее начнут допрашивать полицейские). То есть она добралась на последнем автобусе до станции и направилась обычным путем через тупик к тете в Кисловку. Приблизилась к рельсам, – Макар повернулся, демонстрируя наглядно. – И, по вашей версии, именно здесь толкнула жертву под тепловоз. – Макар выбросил руку вперед в толчке, разыгрывая сцену убийства. – Незнакомец должен был стоять у самых путей, и когда упал под колеса, его рассекло… Часть торса с головой должна была там оказаться, а не здесь. А ноги тут, а не на той стороне полотна. Ну, если он стоял на ногах. И нет разницы, в каком положении он упал от толчка – ничком или навзничь. Положение останков было бы зеркальным тому, что мы наблюдаем.
Клавдий, игнорируя допрос на протокол, решительно двинулся к рассеченному трупу, чтобы все как следует осмотреть. Подполковник Лейкин медленно обернулся и поплелся за ним.
– Ох, мать честная… Я крови не переношу, – признался он почти интимно. – За какие грехи мне сии муки – жмурик, выпотрошенный на путях…
– Если бы жертва находилась в вертикальном положении, стоя на ногах, она упала бы под тепловоз и часть ее торса с головой оказалась бы на той стороне, а не на этой, а ноги здесь, – упрямо повторил для него Макар.
– Хрен его знает, может, кувыркнулся, перевернулся. – Побелевший Лейкин зажал рот рукой, борясь с приступами тошноты.
– Нет, – Макар покачал головой. – Невозможно. Но если бы он лежал на рельсах, уложенный кем-то головой сюда, а ногами туда – то… – Макар умолк, нагнулся над верхней частью торса незнакомца.
В нос ему сразу ударил запах крови и алкоголя. Страшная вонь истерзанных колесами костей, железа, земли, мазута…
В свете фонаря белел профиль жертвы. Мужчина, темноволосый, с проседью на висках и модной стрижкой. Ошметки офисного пиджака, рубашки в клетку, огрызок пестрого галстука… Темные брови вразлет, нос с горбинкой… На виске расплылось багровое пятно синяка…
Макар отшатнулся. Он едва не вскрикнул от изумления, но удержался. Уставился в ужасе на лицо жертвы. Словно не верил своим глазам.
Больше он не проронил ни слова до самого «опроса на протокол». А когда Лейкин закончил с протоколом, Макар подошел к Клавдию и прошипел ему еле слышно на ухо:
– Ты его узнал?!
– Кого? – опешил Клавдий.
– Рассеченного… Это же он! – И Макар глазами указал на окровавленный обрубок возле тепловоза.
Глава 5. Кто он?
Со стороны железнодорожной станции завыла полицейская сирена. Подполковник Лейкин приказал:
– Опергруппа на подходе. Вам здесь больше нечего делать. Уезжайте. Слышь, Мамонт, и без глупостей у меня. Потребуются ваши дополнительные показания, вас обоих вызовут и допросят.
– А Мария? – спросил Макар.
– Псалтырников, вы глухой? Я ж сказал: закрыта гражданка Гольцова на основании статьи 91 УПК.
Они покинули заброшенный тупик. В настоящий момент помочь Маше они были не в силах. Не властны забрать ее с собой в дом на озере. Клавдий молчал, играл желваками на лице. Выражение его мрачной физиономии крайне не нравилось Макару. А темный огонь в глазах пугал. Через пару километров Макар свернул с шоссе на лесную просеку и остановил внедорожник.
– Дядька-то в фуражке с футбольное поле – не злой вроде. – Макар решил вывести Клавдия из состояния холодного бешенства. – Нас с миром отпустил. Ты на него наехал, а он тебя простил. И бензин служебный экономит… привычка…
– Хозяйственник кондовый. УПК зубрит на новой должности начальника территориального отдела. Перлы оперов типа «закроем» уже усвоил, – ответил Клавдий. – Но не подлый он. Обыкновенный мужик, предпенсионер, к тому же явно не в своей тарелке. Машу он отправит в ИВС. Это я во всем виноват. Я один.
– Тебе не следовало перед ней извиняться. Ну ты и выдал – «больше подобного не повторится»! – хмыкнул Макар. – Она грезила о тебе. Мы все дома – свидетели. Солила все подряд, затем перестала солить вообще… говядину постоянно запекала в духовке твою любимую. Я у нее однажды рыбы попросил к обеду, она закивала, пообещала, а в столовую потом опять несет жаркое «Веллингтон» – все тебе, Клава… Сегодня ее мечта отчасти сбылась. С ревностью она бы справилась. А ты, болван, брякнул: никогда, никогда… Она именно из-за твоих извинений, а не из-за лобзаний психанула и удрала.
– И твои увещевания на кухне с вкрадчивыми кембриджскими оборотами ее не утешили. – Клавдий помолчал. Затем спросил уже совсем иным тоном: – Кто он?
– Матвеев.
– Какой еще Матвеев?
– Наш компаньон по сделке с авто.
– Дилер? – Клавдий резко обернулся к Макару за рулем.
– Ага. Ты его не узнал?
– Нет… Он?! Точно?
– Абсолютно, – Макар уверенно кивнул. – Вначале я сам своим глазам не поверил. Но лицо его колесами не изуродовано. И я его опознал. Дмитрий Матвеев. Наш недавний компаньон.
– Лейкину ты его фамилию не озвучил из-за Маши?
– С полунамека ловишь. – Макар выглядел печальным и сосредоточенным одновременно. – Мы с тобой приперлись в тупик среди ночи, я плел разную чушь, даже тугодум Лейкин заподозрил – мы ему мозги пудрим. Я пытался донести до него: все свершившееся – трагическая случайность. Нет ни малейшей связи между Машей и жертвой. А Лейкин версию нападения с изнасилованием и самообороной выдвинул. И вдруг, представь, я опознаю Матвеева в жертве и называю его фамилию. Дальше надо объяснять, кто он и откуда нам известен. И связь налицо: мы, покойник и наша домработница. Ситуация кардинально, угрожающе меняется. Машу она вообще может угробить.
– Они скоро сами установят личность попавшего под поезд, – глухо произнес Клавдий. – Род его занятий, место работы, круг общения и клиентуру. И мы с тобой окажемся…
Макар глянул на него и… покачал головой:
– Не скоро они до нас доберутся. Знаешь, Клава, я ведь не случайно заставил тебя снять нал в банке и сам ему инвестиции наличными привез в офис.
Клавдий вспомнил их с Макаром поездку в банк, где он снял деньги в банкомате. А Макару еще подготовили и крупную сумму наличных. Он привез их дилеру Дмитрию Матвееву, выкладывал пачки денег из спортивной сумки на стол, когда они сидели втроем в офисе.
– Никаких транзакций? – уточнил он.
– Нет. И я ему не звонил, мы по поводу сделки всегда общались в чате мессенджера. Он сам настаивал на полной конфиденциальности. Правда, наша переписка в его мобильном…
– Сдается мне, они не найдут при нем ни мобильного, ни документов, – заметил Клавдий.
– И я того же мнения, – Макар кивнул. – Но даже если бы убийца оставил ему телефон, тот находился бы в кармане брюк или пиджака Матвеева, как вариант, во внутреннем – на груди. А его ведь, беднягу, всего колеса перемололи. Мобильник не сохранился бы. Но, я думаю, ты прав. Не было у него при себе ни паспорта, ни средств связи… Его их лишили.
– Насчет убийцы, – сразу подхватил Клавдий. – Ты Лейкину внушал про местоположение останков у железной дороги…
– Если бы Матвеева толкнули под тепловоз, когда он стоял у полотна, части тела валялись бы зеркально, то есть наоборот тому, что мы с тобой видели. А вот если бы его, беспомощного, бросили на рельсы, то…
– У него солидная гематома на виске, – вспомнил вдруг Клавдий.
– Да. И еще от него водкой разило.
– Он был пьян? – Клавдий нахмурился: – Гематому он мог получить и от тепловоза. Но неужели наш дилер – алкаш?
– Никогда от отца не слышал насчет его пороков. Хотя в нынешние времена и трезвенник сорвется.
– Пьяный мог напасть на Машу.
– Предполагаешь, наш компаньон по сделке днем бизнесмен, деляга, а по ночам тайный маньяк, шныряющий по глухим углам в поисках одиноких женщин?
– Выкладывай всю информацию о нем. Твой покойный отец вел с ним дела, так?
– Их два брата Матвеевых, я не в курсе, кто из них старший, – начал Макар. – Мой папа знал их отца – тот тоже из Бронниц. Папа всегда доверял землякам. Когда ему потребовался «Мерседес» представительского класса, он, не привлекая внимания, купил его через автофирму Матвеевых. У них же он приобретал и все остальные машины – от «Лексуса» и «Порше» до… этого внедорожника, мной унаследованного. Отец никогда не жаловался на братьев, наоборот, хвалил. Считал обоих надежными партнерами. Я ведь не собирался изначально участвовать в сделке с люксовыми авто. Я просто заехал к Матвееву по пути из Москвы забрать заказанные детали. Дмитрий Матвеев сам завел речь про доставку люксовых тачек. Посетовал на нехватку средств.
– И ты с ходу ввязался, – хмыкнул Клавдий.
– И ты не отстал, – парировал Макар. – По твоему выражению, «забашлил привоз», и даже не удосужился в лицо запомнить человека, которому отдал все свои сбережения.
– Я на тебя надеялся. – Клавдий помолчал. – Насчет денег… С Машей все из-за меня вышло. Бабла потребуется немало ее выручать. Я все оплачу. У меня кое-какие бабки остались на карте. Ну и если все же сделка выгорит, я до копейки рассчитаюсь по всем тратам… Хотя какая теперь, к лешему, сделка? Компаньон наш главный гикнулся. Макар, я буду работать в долг у тебя. Но все расходы по поводу Маши – мои. Ты не вмешивайся, пожалуйста.
– Не забывай: Маша в моей семье проработала много лет. Она мне не чужая. Я ее в беде не оставлю. И я тоже никаких средств не пожалею ради ее спасения из тюрьмы. Оплачиваем по факту все расходы вместе сейчас. Позже разберемся, кто кому должен. А насчет сделки нашей… Остался ведь его брат. Второй Матвеев. Он за кадром, вроде бы не участвовал в переговорах с нами. Но они всегда, еще при отце, действовали заодно, он тоже в деле, уверяю тебя. И афера не сорвется. Да, еще, помню, отец мне говорил: Матвеевы – сила, очень дружны между собой. Всегда стоят друг за друга.