Прощание с кошмаром

В ИВС (изоляторе временного содержания) Красноглинского ОВД, если можно так выразиться, царило торжественно-приподнятое настроение. Колосов отметил, что лица дежурных охранников были исполнены важности. Поимка вооруженной банды вызвала нешуточный ажиотаж даже за этими толстыми бетонными стенами. Все суетились: по коридору то и дело конвой проводил аборигенов – задержанных ранее нарушителей правопорядка, перемещая их в другие камеры, уплотняя. Для Круглого и его свиты освобождались места. Всю четверку надо было рассредоточить по отдельным камерам, дабы они ни под каким видом не могли общаться друг с другом.

Мимо Колосова провели дремучую личность, более похожую на отпрыска снежного человека, чем на подследственного или подозреваемого. Существо несло под мышкой скатанный матрац весь в желтых пятнах с подозрительным запахом. Как пояснил Колосову начальник дежурной смены, это была главная достопримечательность изолятора – Юра Юродивый. Бомж, самолично избравший себе тюрьму в качестве жилища. Его постоянно задерживали за хулиганские действия, грубо нарушающие общественный порядок и отличающиеся особым цинизмом, как-то: отправление естественных надобностей в публичных местах – на площади перед зданием городской администрации, у подъезда местной прокуратуры и «в знак сидячего протеста» у дверей городского суда и управления жилищно-коммунального хозяйства. По его собственным признаниям, Юра совершал все эти циничные поступки «западло», дабы его снова и снова забирали в милицию, предоставляя «на халяву» кров и стол. Однако, уже будучи «на тюрьме», Юра Юродивый наотрез отказывался мыться, стричься и в результате благоухал так, что рядом с ним в камере редко кто выдерживал больше суток.

– Круглого, голубя, сейчас с этим и поместим, – плотоядно усмехнулся начальник дежурной смены. – Пусть они, сизокрылые, друг на дружку любуются.

Этот мелкий садизм был, видимо, лишь началом тех неудобств житейского плана, кои ожидали Круглого Павлика в стане его заклятых врагов. И Колосов решил поспешать с беседой, пока Круглый, узрев своего вонючего сокамерника, не озлобился и не замкнулся.

Когда конвой ввел Свайкина в следственный кабинет изолятора, Павлик с тоской оглядел выкрашенные серой масляной краской стены и крохотное зарешеченное оконце, а потом сел на привинченный табурет и обхватил бритую голову руками. Колосов минуты две молча созерцал его розовую макушку, а потом заметил как бы между делом:

– Ну, это еще не самое плохое место, Паша. Отнюдь. Будут у тебя места и похуже. Как пить дать.

Свайкин не шевелился, напрочь игнорируя собеседника, которого, кстати, распрекрасно узнал. Как же, тот самый мент, который тогда, два года назад, когда все так плохо начиналось и так благополучно кончилось в суде, на нескольких вот таких же беседах ядовито отравлял ему, Свайкину, уже начинавшую помаленьку налаживаться жизнь.

И тогда, и это Круглый Павлик тоже распрекрасно помнил, мент своего добился… Словом, с глазу на глаз с ним в кабинете Свайкин сознался в убийстве палаточника. Его тогда, правда, несколько успокаивала мысль, что постыдная уступка этому легавому – всего лишь слова, слова, слова. Как говорят бывалые люди – пустая мурзилка.

– «Вышку» и на этот раз по нашей гуманности ты, конечно, навряд ли получишь, Паша, врать и пугать тебя не стану, но… – продолжил Колосов задушевным тоном. – Но насчет пожизненного… Или, на худой конец, четвертачок…

Свайкин дернулся, словно его ужалили, и впился в мента яростным взглядом: Колосов грустно усмехался, словно жалея его, пропащего, а сам думал – вот сейчас Павлик лихорадочно кумекает, о каких же еще налетах (помимо красноглинского разбоя) может быть известно оперативникам. За ними много, много всего – по гляделкам его бегающим это ясно, но вот насчет убийств…

– Прошлый раз все тебе гладко сошло с рук, Паша. Легким испугом отделался. И обнаглел. Ой как обнаглел, парень. – Колосов скорбно пригорюнился. – Но ты думаешь, то твое прежнее забылось? Пусть не доказали тебе, но разве такое мы забываем, Паша? И теперь вот, ежели приплюсовать в совокупности – ну понимаешь, не маленький: один пишем, три в уме – все это твое прошлое и нынешнее, то получается… «Вышка» бы получилась, дорогуша. Но так как сейчас у нас на дворе гуманность, то…

– Ты што от меня хочешь? – хрипло спросил Свайкин. – Ты… ты зачем меня вызвал, а? Чего тебе опять от меня надо?!

– Чего тебе надобно, золотая рыбка… А ты догадайся. Видишь, мы и беседу-то с тобой начали, как добрые старые корешки, словно и расстались-то всего полчаса назад… Ты догадайся, Паша, зачем я тебя вызвал. Должность мою ты, наверное, не забыл?

– Помню я вас… и должность вашу… твою по-мню. – Круглый Павлик скорчил презрительную, недоуменную гримасу. – Клевету поносную на меня возводили, дело фабриковали.

– Правду тебе говорил. А ты, помнится, после легких капризов тоже правду мне начал говорить, в отличие от того, что на суде потом лепетал. Но это дело прошлое. Не Вартан, царствие ему небесное, меня сейчас интересует, не пальба ваша в «Икарусе» и все прочие ваши похождения на Каширском и Симферопольском шоссе… – По тому, как дрогнули веки Свайкина, Колосов смекнул, что уж хоть с одним-то разбойным эпизодом он сейчас явно попал в яблочко: и правда, гонять надо транспортникам этих ханыг по всем фактам нераскрытых грабежей на подмосковных дорогах. – Про дорожные ваши безобразия, Паша, с тобой другие толковать будут и не раз. А со мной ты сейчас потолкуешь о том, за что тебе и твоим дружкам, к моему великому сожалению, «вышку» не дадут, заменив ее пожизненным…

– Да я никого не убивал, матерью клянусь! – Это было выпалено без запятых и пауз на одном дыхании. – Что я, слепой, куда бью, не вижу, что ли? Водила за руку схватился, я ж видел, визжал только, как заяц перепуганный. Я что, не знал, что ли, куда стрельнул? Да я и не хотел, они сами начали… – Круглый осекся, поздно осознав, что с головой полез в ловушку. Черт, ведь он был там в автобусе в маске, ни одна собака б его не узнала среди подельников! Никто б не доказал, что именно в его руке и был пистолет «ТТ» – единственная настоящая пушка, из которой и ранили навылет водителя автобуса. А сейчас он сам по своей же глупости признался, что…

– Шофера ты только ранил, Паша, – перебил его Колосов. – А вот пассажира вы убили. Зверски.

Круглый вытаращился. Однако усилием воли подавил душившие его гнев, досаду и страх и прошипел:

– Какого это еще пассажира, начальник?

– А корейца-то. – Колосов печально наклонил голову, словно это уже было доказанным фактом и никакие возражения Свайкина помочь делу уже не могли.

– Какого корейца? Какого еще корейца?! – взорвался Круглый Павлик. – Прошлый раз айзергуда мне шили… вашу мать… и сейчас…

– Заглохни, – жестко оборвал его Колосов. – Недалеко от того места, где вы остановили и ограбили автобус, найден труп пассажира. Зверски изуродованный, раздетый, обобранный (Колосов, вспомнив о главном капитале наркокурьера, произнес последнее прилагательное с особым ударением). И улик мы там изъяли достаточно, чтобы тебе и твоим недоноскам предъявить обвинение в убийстве.

– Какие улики? Какое обвинение? Какой еще кореец?! – Свайкин затравленно оглянулся на дверь. – Что ты мне снова лепишь? Ты… да я с тобой… Прокурора давай сюда мне, следователя! А с тобой… Да не буду я с тобой говорить, понял – нет?!

– Не ори, Паша. Прокурор с тобой будет разговаривать, но только после того, как ему на стол ляжет твое чистосердечное признание.

– Что ты надо мной издеваешься? – Свайкин понял, что ором и истерикой с этим «убойщиком» не возьмешь, и решил применить иную тактику: – Я ж поклялся: мы и пальцем никого не тронули! Ни разу, ну! За правило взяли: без мокрухи. Да и зачем, Господи? Они ж как овцы – и так все суют, только ствол покажи… И парни мои – Ванька вообще крови не переносит, куренка в деревне у матери зарезать не может… Ты скажи толком, что вы на нас сейчас вешаете такое?

– Сначала, Паша, ты мне толком, хоть и приватно, без протокола, скажешь, как было сегодня утром дело. Не маленький, должен понять – при таком задержании, с таким поличным, – при этих хвастливых словах Колосова Свайкин со скрежетом зубовным вспомнил, как менты изымали у них на дороге оружие и награбленное, – сел ты на этот раз крепко. И проверить мне твои враки – пара пустяков. Говоров-то старший ваш – наркоголик конченый. Шприц только покажи – сдаст всех вас и еще слезы будет лить, что сдавать больше некого.

– А что ж ты сейчас его о мокрухе не спрашиваешь? – находчиво ввернул Свайкин. – Чего ж опять меня мучаешь?

– А его следователь себе забрал, – равнодушно сообщил Колосов. – Там уже протокол пишут. У следователя производственный процесс ни минуты не буксует, это мы с тобой все тары да бары разводим, а там уж признательные показания строчат во все лопатки. И к тому же… тот пистолетик-то у тебя был, Павлик.

Свайкин мрачно хмыкнул. Но еще более получаса потребовалось, чтобы он нехотя, но все же начал откровенничать об утреннем эпизоде.

В принципе, его показания мало расходились с показаниями потерпевших челноков, но так как Колосов их не слышал, то внимал Свайкину, не перебивая. И, лишь когда тот дошел до момента, когда водитель автобуса закрыл двери, заперев налетчиков в салоне, начал задавать вопросы:

– А где именно находился каждый из вас, когда двери закрылись? Ты вот где был?

– Впереди. Ну, когда этот задрыга сам напросился… Я ж пугнуть его только хотел, не убивать же!

– Твое счастье, что не в голову шоферу пуля попала, Паша. А где братья Говоровы были?

– Эти сзади. Там баба еще орать начала, точно ее режут. Потом… потом он дверь открыл, мы и выскочили.

– А кто женщину ударил в подбородок?

– Только не я. Я не видел кто. Вообще не видел, что ее ударили.

– Ты через какую дверь выходил?

– Как через какую? Переднюю – я ж там стоял!

– А Говоровы?

– Следом за мной.

– И что было дальше?

– Ничего. Сели в тачку и дернули.

– Только вы? И Васильченко за рулем четвертый? А кореец?

– Опять двадцать пять, начальник! Какой кореец? – Бритая макушка Круглого Павлика начала наливаться кровью. – Ну какой, на хрен, еще кореец?!

– Тот, что сидел один на последнем сиденье.

– Да я его и не видел вовсе! Я за шофером смотрел, потом эта буза в салоне поднялась, ну стрельнул – так вынудили ж! Зачем бы мне сдался этот, как его…

– Зачем? Ладно. Когда драпали от автобуса, видели что-нибудь? Ведь было рано совсем – машины все наперечет на дороге. Может, кто чинился у обочины, кто голосовал?

– Я на тачки не смотрел. И какие-то вопросы странные мне все задаете… не пойму я, о чем.

– А почему вы именно тем путем драпали?

– Где вы нас тормознули, что ли? Да это Генка, зараза такая, я ж говорил: сворачивать нужно было в лес, а он – через город проскочим, все ништяк, вот и проскочили!