Сон над бездной

– Вроде читал я что-то про него.

– Сахарный король, заводы у него по производству горилки по всей «незалежной». Ничего себе горилка, я пил. – Лицо Кравченко выражало задумчивую меланхолию. Ничего, кроме задумчивой меланхолии, – ни тревоги, ни беспокойства. Словно так и надо, словно такую работу он выполнял всю жизнь.

– Труп-то там, в гробу, наверняка уже разложился. Червячки-с. – Мещерский поежился.

– Да ты можешь в отель ехать, Серега. Я выйду у виллы, а такси тебя назад отвезет, – Кравченко криво усмехнулся.

– А завтра что же, значит, похороны будут там, на Украине? – Мещерский отреагировал на подначку новым вопросом.

– Угу, с музыкой.

– А где? В каком конкретно месте? В Киеве?

– Возможно, насчет этого Лесюк в курсе. Он все там устраивает.

– А послезавтра мы с тобой, значит, домой?

– Тут направо, а не налево, – сказал Кравченко таксисту.

– Не розумим, – пражский таксист обернулся.

– Направо, панове, – Кравченко показал жестом. – Вот туда.

Такси свернуло к Страговскому монастырю. Снова улица поползла круто вверх по холму, а затем дома кончились и началась парковая аллея. Видимо, здесь, как и у станции фуникулера, действовало правило ограничения скорости. И таксист его послушно соблюдал, несмотря на то что вечерняя дорога была пустой. Процокали копыта – аллею пересекли два всадника. В свете фонарей их фигуры темнели на фоне монастырских стен. Это было так неожиданно, что Мещерский невольно вздрогнул. Всадники… Тут где-то, в парке, наверное, конная школа. В темной зелени парка мелькнула островерхая крыша виллы. Они миновали ее. Мещерский увидел подъездную дорожку, небольшой газон, освещенные окна. И никакого там забора вокруг. «Никаких вам тут оград, – думал он. – У нас бы сразу стену возвели крепостную, а тут вынуждены жить открыто, не прятаться».

Проехали еще немного и увидели еще одну виллу, стоявшую в глубине парка. Это был приземистый трехэтажный дом в романском стиле из светлого песчаника. Тут тоже не было никакого забора, но ухоженный газон был побольше. Его освещала электрическая подсветка. А на ступенях открытой веранды были зажжены масляные светильники в форме бронзовых чаш. Оранжевые блики огня отражались в темных окнах верхних этажей. На первом этаже освещено было только правое крыло. У подъезда Сергей Мещерский не увидел никакого катафалка – он представлял его себе отчего-то в виде бронированного «мобиля», похожего на тот, в котором возили папу римского. Катафалка не было, а вот «Скорая-реанимация» была. И она как раз спешно отъезжала от дома в тот самый момент, когда такси заруливало на подъездную аллею.

Была и еще одна странность – не успели они с Кравченко выйти и расплатиться с таксистом, как услышали громкие возбужденные голоса. Возле освещенного фонарем гаража, примыкавшего к левому крылу, стояла машина – грузовой пикап. Двое – лысый мужчина в хаки и полная женщина – усаживались в нее, лихорадочно запихивая дорожные сумки в багажник. Третий – долговязый блондин в черных брюках и белой рубашке с расстегнутым воротом и съехавшим набок галстуком – пытался их удержать, но безуспешно. Все трое спорили по-немецки, причем, как отметил Мещерский, блондин изъяснялся на этом языке с сильнейшем славянским акцентом.

– Чего они? – тихо спросил Кравченко (с немецким он был совсем не в ладах, хотя обожал словечки типа «натюрлих» и «абермахт»).

– Ругаются… Этот лысый в куртке, который с женщиной, про дьявольщину что-то…

– Про какую еще дьявольщину?

– Не понимаю… Кажется, эта пара уезжает… Этот лысый кричит: «Ни минуты не останемся здесь с женой дольше». – Мещерский, вытянув шею, тревожно прислушивался.

Но спор закончился – семейная пара захлопнула багажник, села в пикап, и тот тут же взял с места в карьер – через мгновение его красные габаритные огни растаяли в темноте. И только сейчас блондин в белой рубашке заметил новоприбывших. Запыхавшись, он подошел к ним.

– Добрый вечер, мы из Москвы от Чугунова Василия Васильевича, – веско объявил ему Кравченко, еще толком не зная, понимает ли этот иностранец русский язык и вообще слышал ли фамилию Чугунов.

– Да-да, мы ждать. Мы очень вас ждать, – блондин закивал. По-русски он говорил бегло, но тоже с акцентом – польским.

– Я начальник личной охраны господина Чугунова, фамилия моя Кравченко, звать Вадимом, а это мой напарник Сергей Мещерский.

– Хогель Анджей – шофер. Проше, панове, в дом.

– Пан Анджей, а кто это были, с кем вы у гаража воевали? – с любопытством спросил Мещерский.

– Это наш повар Отто и его жена, они бросать работу, уезжать, бежать.

– Бежать? Почему?

– Они раньше жить Восточный Берлин, – шофер Анджей поморщился. – Они там в Берлин совсем свихнуться при советах. Они верить в разный бред и бояться разных суеверий. Я католик, мой вера есть мне опора, а они есть безбожник, поэтому они теперь бояться и бежать отсюда из дома как крысы.

– Чего бояться-то? – спросил Кравченко.

Анджей только махнул рукой – жест одновременно означал крайнюю степень раздражения и пресекал дальнейшие расспросы. Следом за ним они поднялись на террасу и вошли в пустой просторный холл.

– Я должен немедленно переговорить с вдовой, с Еленой Андреевной. Она готова к отъезду? – спросил Кравченко. – А где машина, на которой мы повезем гроб с телом?

Анджей глянул на него, на лице его отразилось замешательство.

– Подождите, пожалуйста, здесь, панове, – сказал он. – Я сейчас все узнавать.

– Но у меня четкие инструкции от господина Чугунова.

– Подождите здесь.

Анджей пересек холл и скрылся в боковой двери. Кравченко и Мещерский остались одни. Кругом царила странная, давящая на уши тишина. Нет, совсем не так Сергей Мещерский представлял себе зарубежное убежище опального олигарха Петра Петровича Шагарина – совсем не так. Этот дом… Совсем не похож он на «замки», что строят для себя такие, как Петр Петрович, в Троице-Лыкове под Москвой и на Рублевском шоссе. И это странное безмолвие… Неужели тут так тихо из-за предстоящих похорон хозяина? Где вообще все – охрана, обслуживающий персонал, горничные, официанты, дворецкий? И почему повар так трусливо бежал отсюда со своей женой? И чем они оба так были напуганы?

Из холла на второй этаж вела лестница, покрытая бордовым ковром. Мещерский поднял голову и увидел наверху лестницы мальчика лет четырнадцати. Он крепко держался за перила, словно боялся упасть. Он был крупный, коренастый и полный. У него были темные, красиво подстриженные волосы, круглое лицо. Глаза его болезненно щурились на яркий свет, словно он попал на эту освещенную парадную лестницу откуда-то из темноты. Таким Мещерский и Кравченко впервые увидели сына Шагарина Илью.

– Вы кто? – спросил он. – Зачем сюда?

– Я от господина Чугунова. – Кравченко, обычно бесцеремонный в ответах с таким вот школьным возрастом, на этот раз был сух и сдержан. – Моя фамилия Кравченко. Зовут Вадим Андреевич.

– Вы, значит, к нам за ним… за отцом? – Илья Шагарин спустился на две ступеньки. Он был одет в потертые джинсы и затрапезную футболку. И у него, как отметили про себя оба, и Мещерский, и Кравченко, был вид человека, совсем не готового к немедленному отъезду.

– Мы должны выехать через час, нас ведь самолет ждет на аэродроме. – Кравченко приблизился к лестнице. – Тебя как зовут, мальчик?

– Илья. А вы зря приехали, мы отсюда никуда не поедем, – голос Ильи дрогнул.

– Почему? Как так?

– Так хочет мама. Она так сказала.

– Елена Андреевна? – Кравченко хотел было подняться к нему, но Илья внезапно испуганно отпрянул. – Эй, что тут у вас происходит? Эй, парень, да не бойся ты.

– Я не боюсь. Это мать боится. Ей все время снятся кошмары. Она кричит во сне.

– Ты должен понять, Илья, она такое горе переживает, смерть твоего отца…

– Он… – Илья словно хотел сказать им что-то, но осекся. Лицо его побледнело, покрылось бисеринками пота. – Послушайте… заберите нас отсюда, пожалуйста. Меня и маму… Не слушайте, что она будет говорить, просто увезите прямо сейчас. Или нас, или его.

– Кого его? – спросил Кравченко.

– Труп!