Симфония по творениям святителя Василия Великого

* * *

– Поскольку апостол иногда говорит: не будьте нерассудительны (Еф. 5, 17), а иногда: не мечтайте о себе (Рим. 12, 16), то можно ли тому, кто несмыслен, не мечтать о себе?

– Каждое повеление имеет собственный свой предел. Ибо к словам: не будьте нерассудительны, присовокупляет: но познавайте, что есть воля Божия, – и к словам: не мечтайте о себе, присовокуплено: бойся Господа и удаляйся от зла (Притч. 3,7). Поэтому несмыслен тот, кто не разумеет воли Господней, а мечтает о себе всякий, кто водится собственными своими рассуждениями и не ходит по вере в глаголах Божиих. Поэтому, кто хочет не быть несмысленным и мечтать о себе, тот должен уразуметь волю Господню верой в Него и в страхе Божием подражать апостолу, который говорит: ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленяем всякое помышление в послушание Христу (2 Кор. 10, 4–5) (5).

Вочеловечение Господа

Поскольку же слышу, что есть у вас люди, которые правый догмат о вочеловечении Господа искажают превратными предположениями, то умоляю их через любовь твою отстать от того нелепого мнения, какое, как сказывали мне иные, имеют они, а именно: что Сам Бог превратился в плоть и не Адамово принял смешение от Девы Марии, но собственным Своим Божеством преложился в вещественную природу.

Это нелепое учение весьма легко опровергнуть. Но поскольку хула очевидна сама собой, то думаю, что для боящегося Господа достаточно и одного напоминания. Ибо если превратился, то и изменился. Но да не посмеем этого и сказать, и подумать, потому что Бог сказал: «Я есмь, и не изменяюсь» (ср.: Мал. 3, 6). При том какая нам польза в вочеловечении, если не наше тело, соединенное с Божеством, преодолело державу смерти? Не через превращение Себя Самого составил Он собственное тело Свое, происшедшее в Нем как бы от огустения Божеского естества. Да и как необъятное Божество заключилось в объеме малого тела, если только превращено все естество Единородного? (6)

Враг

Враг истины ежедневно ведет с нами, возлюбленные, сильную и многовидную брань. И ведет эту брань, как сами знаете, наши же пожелания обращая против нас в стрелы и у нас всегда заимствуя себе крепость, чтобы вредить нам. Поскольку много у него силы связал Владыка неразрешимыми законами и не попустил ему одним устремлением стереть род человеческий с земли, то завистник татски[28 - Татски – воровски.] уже одерживает над нами победу, пользуясь нашим неразумием. Как лукавые и корыстолюбивые люди, у которых одно дело и один замысел – обогащаться чужим, но нет силы смело употребить насилие, обыкновенно делают засады при дорогах и, если видят около них какое-нибудь место или изрытое глубокими оврагами, или закрытое частыми деревьями, скрываются там, и такими прикрытиями пресекая путешественникам возможность видеть вдаль, внезапно нападают на них, почему они и не могут заметить опасных силков, пока не попадут в них, так и этот, издревле нам неприязненный и враждебный, прибегая под тень мирских наслаждений, которые при пути этой жизни удобно могут скрывать в себе разбойника и затаивать злокозненного, непредвидимо расставляет нам здесь сети погибели (1).

* * *

– Если брат или иногда и иерей поступает со мной лукаво и враждует на меня, то можно ли мне и в рассуждении его соблюдать заповеди о врагах?

– Господь в заповедях о врагах не дал указания касательно различия врагов или вражды, а напротив, определил, что тот же грех тяжелее, чем выше сан, сказав им: что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? (Мф. 7, 3). Потому в рассуждении таковых людей, почитаемых более именитыми, особенно нужны тщание и внимательность, чтобы и о них с подобающим долготерпением прилагать должное попечение – в увещании ли то, или в обличении – и себя самих даже в этом отношении сохранить неповинными, поступив с ними и во всем прочем по заповеди Господа (5).

Врачебное искусство

Как всякое пособие искусств против немощей естества даровано нам от Бога, например, земледелие, потому что само собой произрастающее из земли недостаточно к удовлетворению наших потребностей, ткацкое же искусство, а подобно и зодчество, потому что необходимо употребление покровов для благоприличия и ради вредоносности воздуха, так и врачебное искусство. Поскольку всем возмущаемое тело наше подвержено многоразличным повреждениям, и извне приключающимся, и зарождаемым внутри принятой пищей, приводится в изнеможение и излишествами, и недостатками, то распоряжающийся всей нашей жизнью Бог дозволил нам врачебное искусство, которое, в образец душевного врачевания, имеет целью избавлять от излишнего и восполнять недостаточное. Как если бы мы жили еще в раю сладости, то не имели бы нужды в земледельческих изобретениях и трудах, так если бы не подвержены были страданиям по дарованию, какое сообщено нам при сотворении и сохранялось нами до падения, то не нуждались бы в пособиях врачебного искусства к своему облегчению. Но как по изгнании нашем в место сие, после того как сказано: в поте лица твоего будешь есть хлеб (Быт. 3, 19), в облегчение горестных последствий проклятия, долговременным опытом и многими трудами над землей составили мы искусство земледелия, потому что Бог даровал нам смышленость и способность постигнуть это искусство, так, поскольку повелено нам опять возвратиться в землю, из которой взяты, и поскольку сопряжены мы с болезненной плотью, которая за грех осуждена на нетление и через это подверглась этим немощам, то дана нам и помощь врачебного искусства, хотя в некоторой мере оказываемая страждущим болезнями. Ибо не сами собой прозябли травы, полезные при той или другой болезни, но, очевидно, по воле Создавшего произведены с целью служить к нашей пользе. Поэтому свойства, заключающиеся в корнях, в цветах, в листьях, в плодах и в соках, и что в металлах и в море открыто годного к пользованию плоти, – все это подобно изобретению принимаемого в пищу и питье. Но что изысканно, излишне и требует долгих трудов и как бы всю жизнь нашу обращает в попечение о плоти, то должно быть запрещено христианам.

И надо стараться так пользоваться, в случае нужды, искусством, чтобы не в нем одном поставлять причину здоровья или болезненного состояния, но принимать предлагаемые им пособия во славу Божию и в образец попечения о душе. При недостатке же врачебных пособий в этом искусстве не должно заключать всю надежду на облегчение скорбей, а напротив, знать, что Господь или не попустит нам быть искушаемыми больше, чем можем понести (см. 1 Кор. 10.13), или, как в тогдашнее время, то сотворив брение, помазал очи и велел умыться в Силоаме (см. Ин. 9,6–7), то ограничился одним изволением, сказав: хочу, очистись (Мф. 8,3), иным же попускал бороться с трудными болезнями, чтобы через испытание сделать их искуснейшими, так и к нам иногда прикасается невидимо и неощутительно, как скоро находит это полезным для душ наших, а иногда благоволит, чтобы мы пользовались вещественными пособиями в наших немощах, продолжительностью врачевания укореняя в нас памятование о благодати или, как сказал я, указывая некоторый образец для попечения о душе.

Ибо как для плоти необходимо и удаление чуждого и восполнение недостающего, так и в душе нашей надо устранять чуждое ей и принимать в нее приличное ее природе, потому что Бог сотворил человека правым (Еккл. 7,29) и создал нас на добрые дела, которые Бог предназначил нам исполнять (Еф. 2,10). И как там для уврачевания тела переносим сечения, прижигания и принятие горьких лекарств, так и здесь для душевного уврачевания надобно принимать резкость обличительного слова и горькие врачевства наказаний. А невразумившимся и этим пророческое слово с укоризной говорит: Разве нет бальзама в Галааде? разве нет там врача? Отчегоже нет исцеления дщери народа моего? (Иер. 8, 22). И если в застарелых болезнях выжидаем исцеления долгое время от пособий мучительных и разнородных, то это знак, что и грехи в душе надо исправлять трудолюбной молитвой, долговременным покаянием и строгим поведением, достаточность которого к уврачеванию показало нам уже слово.

Итак, на том основании, что некоторые не хорошо пользуются врачебным искусством, не должно нам избегать всякого им пользования. Ибо на том основании, что неумеренные в наслаждениях к примышлению роскоши употребляют поваренное, или хлебопекарное, или ткацкое искусства, переступая пределы необходимости, не должно уже нам отвергать всех вообще искусств, а напротив, правильным их употреблением надо обличить, что ими повреждено. Так и в рассуждении врачебного искусства нет основания порицать дар Божий по причине лукавого употребления. Скотское было бы несмыслие надеяться себе здоровья единственно от рук врача, чему, как видим, подвергаются иные жалкие люди, которые не стыдятся именовать врачей своими спасителями. Но и то будет упорством, если во всяком случае избегать пользования врачебным искусством. Напротив, как Езекия пласт смокв (4 Цар. 20, 7) не почел первой причиной своего здоровья и не этому приписал исцеление своего тела, но к прославлению Бога присовокупил благодарение за создание смокв, так и мы, приемля удары от Бога, Который с благостью и премудростью устрояет жизнь нашу, будем просить у Него сперва познания тех причин, по которым поражает Он нас, а потом избавления от скорбей, то есть чтобы и Он при искушении даровал облегчение, так чтобы мы могли перенести (1 Кор. 10–13). Дарованную же нам благодать исцеления или через вино с маслом, как было с тем, кто попался разбойникам (Лк. 10, 30), или через смоквы, как было с Езекией, примем с благодарностью. И не будем поставлять в том разности, невидимым ли образом оказалось на нас Божие попечение или через что-нибудь телесное, хотя последнее нередко сильнее приводит нас в сознание милости Господней.

Нередко же, впадая в болезни, служащие для нас наказанием, осуждены бываем терпеть врачевание мучительными средствами как часть наказания. Поэтому здравый разум внушает не отказываться ни от сечений, ни от прижиганий, ни от неприятного принятия острых и трудных лекарств, ни от пребывания без пищи, ни от точного исполнения всех строгих предписаний, ни от воздержания во всем расстраивающем здоровье, впрочем (повторяю опять), не упуская из виду цели – душевной пользы, то есть чтобы душа во всем этом, как в примере, обучалась иметь попечение о себе самой.

Но немалая опасность впасть умом в эту ложную мысль, будто бы всякая болезнь требует врачебных пособий, потому что не все недуги происходят естественно и приключаются нам или от неправильного образа жизни, или от других каких-либо вещественных начал, в каких случаях, как видим, иногда полезно бывает врачебное искусство, но часто болезни суть наказания за грехи, налагаемые на нас, чтобы побудить к обращению. Сказано: кого любит Господь, того наказывает (Притч. 3,12); и: оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает. Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы. Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром (1 Кор. 11, 30–32). Таковым надобно в безмолвии, оставив врачебные попечения, терпеть насланную на них болезнь, пока не познают своих прегрешений, по примеру сказавшего: гнев Господень я буду нести, потому что согрешил пред Ним (Мих. 7, 9). Им должно показать свое исправление, принеся плоды, достойные покаяния, и помнить Господа, сказавшего: вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже (Ин. 5,14).

Бывает же иногда и по настоянию лукавого, что человеколюбивый Владыка иного великого подвижника отдает ему для борения и низлагает его высоковыйность[29 - Высоковыйность – гордость, высокое самомнение.] высоким терпением рабов Своих, что, как знаем, было с Иовом. Или же в пример нетерпеливым Бог изводит людей, которые в состоянии переносить скорби даже до смерти, – таков был Лазарь, который был покрыт многими струпами и о котором не написано, чтобы просил чего-либо у богатого или был недоволен своим положением, за что и сподобился упокоения на лоне Авраамовом, как восприявший злое в жизни своей (см. Лк. 16,25). Находим же, что у святых бывает и другая причина недугов, как у апостола: чтобы не подумали, что он преступает пределы человеческого естества и чтобы не заключил кто-нибудь, что он в естественном устройстве имеет нечто особенное (как и поступили жители Ликаонии, принеся венцы и приведя волов (Деян. 14, 13)), в ознаменование человеческого естества имел он у себя продолжительный недуг. Какая же была бы польза таким людям от врачебного искусства? Не больше ли для них опасности уклониться от здравого разума к попечению о теле?

А те, которые худым образом жизни сами приобрели болезнь, должны, по сказанному прежде, пользоваться телесным врачеванием как некоторым образцом и примером для попечения о душе. Ибо и для нас полезно по врачебному закону воздержание от вредного, избрание служащего к пользе и соблюдение предписаний. И самый переход плоти из болезненного состояния в здоровое да служит для нас утешением, чтобы не отчаиваться нам и в рассуждении души, как будто бы она из греховного состояния не может через покаяние возвратиться опять в свойственное ей совершенство.

Поэтому как не должно вовсе бегать врачебного искусства, так не сообразно полагать в нем всю свою надежду. Но как пользуемся искусством земледелия, а плодов просим у Господа, или вверяем кормило кормчему, а молим Бога, чтобы спас нас от потопления, так, вводя к себе врача, когда дозволяет это разум, не отступаемся от упования на Бога.

А мне кажется, что искусство это немало способствует и воздержанию. Ибо вижу, что оно отсекает сластолюбие, не одобряет пресыщения, отвергает, как нечто не полезное, разнообразие в снедях и излишнюю изобретательность в приправах и вообще недостаточность именует матерью здравия. Почему и в этом отношении совет его для нас не бесполезен.

Итак, пользуемся ли когда предписаниями врачебного искусства, или отвергаем их по какой-либо из приведенных причин, да будет хранима цель – благоугождение Богу, да устрояется душевная польза и да исполняется заповедь апостола, сказавшего: едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию (1 Кор. 10, 31) (5)!

* * *

Как прекрасно любомудрие и в других отношениях, и в том, что питомцам своим не позволяет употреблять дорогих врачеваний, но одна и та же вещь служит у него и припасом для стола, и достаточным пособием для здоровья! (6)

* * *

У всех у вас, занимающихся врачебным искусством, одно в виду— человеколюбие. И мне кажется, кто вашу науку предпочитает всему, занимающему нас в жизни, тот рассуждает согласно с разумом и не уклоняется от своего долга, потому что драгоценнейшее всего благо – жизнь – делается ненавистной и мучительной, если невозможно иметь здоровья, а здоровье подается вашим искусством (6).

Время

Когда уже стало нужно присоединить к существующему и сей мир – главным образом училище и место образования душ человеческих, а потом и вообще место пребывание для всего, подлежащего рождению и разрушению, тогда произведено сродное миру и находящимся в нем животным и растениям преемство времени, всегда поспешающее и протекающее и нигде не прерывающее своего течения. Не таково ли время, что в нем прошедшее миновало, будущее еще не наступило, настоящее же ускользает от чувства прежде, нежели познано? А такова природа и бывающего в сем мире. Оно то непременно возрастает, то умаляется и явным образом не имеет ничего твердого и постоянного. Посему и телам животных и растений, которые необходимо соединены как бы с некоторым потоком и увлекаются движением, ведущим к рождению или разрушению, прилично было заключиться в природе времени, которое получило свойства, сродные вещам изменяемым. По сей-то причине премудро изъясняющий нам бытие мира, рассуждая о мире, весьма кстати присовокупил: в начале сотворил (Быт. 1, 1), то есть в этом начале, в начале временном. Ибо, конечно, не во свидетельство того, что мир по своей первобытности предшествует всему сотворенному, именует его происшедшим в начале, но говорит о начале происхождения сих видимых и чувством постигаемых вещей после невидимого и умосозерцаемого (2).

* * *

Настоящее время есть время покаяния и отпущения грехов, а в будущем веке праведный суд воздаяния (4).

* * *

Всякое время должно почитать удобным к тщательному совершению благоугодного Богу (4).

* * *

Кому вверено попечение о душах, тот может ли соблюсти сказанное: если не обратитесь и не будете как дети (Мф. 18, 3), – потому что имеет дело со многими и различными лицами?

Поскольку премудрый Соломон сказал: время всякой вещи (Еккл. 3,1), – то надо знать, что есть также свое время и смиренномудрию, и власти, и обличению, и утешению, и пощаде, и дерзновению, и снисхождению, и строгости, и вообще всякому делу. Потому иногда должно оказывать смиренномудрие и подражать в смирении детям, особенно когда представляется случай воздать друг другу честь и долг, услужить или помочь чьей-либо телесной потребности, как научил Господь. Иногда же надо употреблять власть, данную мне Господом к созиданию, а не к разорению (2 Кор. 13, 10), когда нужда требует дерзновения. И как во время утешения надобно показывать доброту, так во время строгости обнаруживать ревность; а подобно этому поступать и во всяком ином случае (5).

Г

Гнев

Слышим, как ясно выражено в притчах, что гнев губит и разумных (Притч. 15,1); слышим также апостольское увещание: всякая… ярость, и гнев, и крик… со всякою злобою да будут удалены от вас (Еф. 4, 31); слышим, что и Господь говорит: гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду (Мф. 5,22); а теперь, когда на опыте изведали мы страсть эту, – страсть не в нас самих открывшуюся, но извне, подобно какой-то неожиданной буре, к нам приразившуюся[30 - Приразившаяся – заразившая, поразившая.], теперь наипаче узнали мы, какого удивления достойны Божественные предписания. Дав место гневу, как свободный путь стремительному потоку, и в спокойном состоянии наблюдая неблагообразное смятение одержимых этой страстью, на самом деле узнали мы верность изречения, что муж ярый не благообразен (Притч. 11, 25)[31 - В русском переводе этой фразы нет.].

Эта страсть, как скоро однажды отринет внушения рассудка и овладеет душой, делает уже человека совершенным зверем и не дозволяет ему быть человеком, лишив его помощи разума. Что в ядовитых животных яд, то в сердитых раздражение. Они бесятся, как псы, бросаются, как скорпионы, угрызают, как змеи. Так и Писание обладаемых этой страстью называет именами тех зверей, которым они уподобляются своим пороком. Оно именует их псами немыми (см. Ис. 56, 10), змиями, порождениями ехидниными (см. Мф. 23, 33). И за готовность взаимно губить друг друга и вредить единоплеменным, справедливо причислить их к зверям и ядовитым животным, у которых от природы непримиримая ненависть к людям (1).

* * *

Отчего люди скоро приходят в раздражение, воспламеняемое маловажными причинами; крича, свирепея, кидаясь опрометчивее всякого ядовитого животного, до тех пор не останавливаются, пока от чрезмерности и неисцельности зла, гнев их, подобно пузырю, не лопнет и горячка не остынет? Душу, приведенную в бешенство гневом, ни острие меча, ни огонь, ни другое что страшное, не сильны удержать почти так же, как и человека, одержимого бесом, от которого разгневанный не отличается ни наружным видом, ни душевным расположением. У желающих за оскорбление воздать оскорблением кровь в сердце кипит, бурля и клокоча, как на сильном огне; устремившись на поверхность тела, показывает она разгневанного в ином виде, обыкновенные и всем известные черты его заменив как бы личиной, употребляемой на позорище[32 - Маской, используемой в каком-либо представлении.]. У них не узнаешь тех глаз, какие им свойственны и обычны; напротив, взор блуждает и сверкает огнем. Они скрипят зубами, как свиньи, когда они бросаются друг на друга. Лицо мрачно и налито кровью; все тело надуто, жилы готовы лопнуть, оттого что дух взволнован внутренней бурей. Голос жесток и напряжен, речь несвязна, вдается в излишества, течет нераздельно, не в порядке, невразумительно. А когда, как огонь при обилии сгораемого вещества, человек воспламенен до крайней степени огорчительным для него, – тогда, о! – тогда увидишь такие зрелища, которых нельзя пересказать словом и стерпеть на деле. Он поднимает руки на единоплеменных, заносит на все части тела, ноги его нещадно попирают самые важные члены; что ни попадается в руки, делается орудием его бешенства. А если и на противной стороне встретится готовым к отпору одинаковое зло – подобный гнев и неистовство равной степени, – в таком случае раздраженные во взаимной схватке все то друг другу наносят и друг от друга терпят, что только свойственно терпеть ратоборствующим под влиянием подобного демона; такие ратоборцы в награду гнева получают нередко повреждение членов или даже смерть. Один наносит обиду рукой, другой мстит тем же; один отвечает на удар новым ударом, другой не хочет уступить. Разбиты уже уста, но раздражение лишает чувства боли. У них нет и времени ощутить, что потерпели, потому что вся душа занята мщением оскорбителю (1).

* * *

Как избежим вреда, причиняемого нашей гневливостью? Если внушим своей раздражительности не предупреждать рассудка, но прежде всего позаботимся, чтобы никогда не шла вперед мысли; станем же обходиться с ней как с конем, который дан нам в управление, как некоторой узде, покоряется разуму, никогда не выступает из собственного своего долга, но идет, куда ему укажет разум. Раздражительная сила души пригодна нам еще для многих дел добродетели, когда она, подобно какому-то воину, сложившему оружие перед вождем, с готовностью подает помощь, где приказано, и споборствует разуму против греха. Ибо раздражительность есть душевный нерв, сообщающий душе силу к прекрасным предприятиям. И если когда случится, что душа расслаблена сластолюбием, раздражительность, закалив ее, как железо закаливается погружением, из слабой и весьма изнеженной делает ее мужественной и суровой. Если ты не раздражен против лукавого, невозможно тебе ненавидеть его, сколько должно. Думаю, что с равной ревностью должно и любить добродетель, и ненавидеть грех. Для этого же весьма полезна раздражительность, когда она, как пес за пастухом, следуя за рассудком, остается кроткой и послушной тем, которые оказывают помощь, скоро бежит на зов рассудка, но приходит в свирепость от чужого голоса и взора, хотя с виду они и дружелюбны, сжимается же от страха, когда слышит голос знакомого и друга. Вот самое лучшее и правильное содействие, какое раздражительная сила может оказать разумной части души. В таком случае она будет непримирима с умышляющими зло, не вступит с ними ни в какие сношения, никогда не заключит дружбы во вред, а, напротив, всегда, как на волка, станет лаять и кидаться на коварное сластолюбие. Такова польза раздражительности, если кто умеет держать ее в руках; потому что всякая другая способность, по образу ее употребления, бывает или худа, или хороша для имеющего ее (1).

* * *

Что Творец дал нам ко спасению, того не будем обращать для себя в повод ко греху! В таком случае и раздражительность, приводимая в действие когда должно и сколько должно производит мужество, терпение и воздержание; а если действует вопреки здравому разуму, обращается в бешенство. Поэтому и вразумляет нас псалом: гневаясь не согрешайте (Пс. 4, 5). И Господь гневающемуся напрасно угрожает судом, но не запрещает где должно употреблять гнев, как бы в виде врачевства. Ибо слова: вражду положу между тобой и между змием (Быт. 3, 15), и: враждуйте с Мадиавитянами (Чис. 25, 17), – слова научающего пользоваться раздражительностью как оружием. Поэтому Моисей, самый кроткий из всех людей (Чис. 12, 3), когда наказывал за идолопоклонство, вооружил руки левитов на убиение братьев. Он говорил: возложите каждый меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего… друга… каждый ближнего своего (Исх. 32,27). И вскоре потом сказано: Моисей сказал: сегодня посвятите руки ваши Господу, каждый в сыне своем и брате своем, да ниспошлет Он вам сегодня благословение (Исх. 32, 29). Что оправдало Финееса? Не праведный ли гнев на соблудивших? Он был весьма человеколюбив и кроток, но когда увидел блуд одеяние, явно и бесстыдно совершаемое Замврием и мадианитянкой, так что они не скрыли позорного зрелища своего студа[33 - Студ – стыд, срам, позор.], тогда, не потерпев этого, благовременно воспользовался раздражительностью и пронзил обоих копьем (Чис. 25, 7–8). И Самуил не умертвил ли в праведном гневе, выведя на среду[34 - Среда – середина.], царя амаликитского Агага, которого вопреки Божию повелению спас Саул (см. 1 Цар. 15, 32–33)? Так, раздражительность нередко бывает служительницей добрых дел. И ревнитель Илия в рассудительном и целомудренном раздражении к пользе всего Израиля предал смерти четыреста пятьдесят священников студных и четыреста священников дубравных, питающихся от стола Иезавели[35 - То есть лжепророков, жрецов Ваала, питающихся от стола Иезавели, царицы-идолопоклонницы, убивавшей пророков Господних.] (3 Цар. 18, 19).

Но ты гневаешься на брата своего напрасно. Ибо не напрасен ли гнев, когда один бывает причиной действия, а ты раздражаешься на другого? Не то же ли делаешь, что и псы, которые грызут камень, а не трогают бросившего камень? Жалок, кто служит орудием действия, но ненавистен, кто действует. Против него обрати свою раздражительность – против человекоубийцы, отца лжи, делателя греха; но будь сострадателен к брату, который, если пребудет во грехе, то вместе с диаволом предан будет вечному огню…

Как же сделать, чтобы страсть не возбуждалась где не должно? Как сделать? Обучись предварительно смиренномудрию, которое Господь и словом заповедал, и делом показал. Заповедал словом, когда говорит: кто хочет из вас быть первым, будь из всех последним (Мк. 9, 35); показал делом, когда кротко и без гневного движения потерпел и того, который ударил. Творец и Владыка неба и земли, Которому поклоняется всякая тварь, и умная, и чувственная, держа все словом силы Своей (Евр. 1, 3), не низринул его живого во ад, не повелел земле разверзнуться под нечестивым, но увещевает и учит его: если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня? (Ин. 18, 23). Если по заповеди Господней научишься быть всех меньшим, то сможешь ли когда-нибудь вознегодовать, как получивший незаслуженную обиду? Когда укорит тебя неразумный ребенок, – укоризны его подадут тебе повод к смеху. И когда говорит тебе бесчестные слова безумный, помешанный в уме, ты почитаешь его достойным более жалости, нежели ненависти. Поэтому, обыкновенно, возбуждают в нас скорбь не слова, но презрение к укорившему нас и представление каждого о себе самом. Потому, если уничтожишь в мысли своей то и другое, произносимое будет не более как пустой шум звуков.

Итак, прекрати гнев и оставь ярость (Пс. 36, 8), чтобы не узнать тебе на опыте гнева, открывающегося с неба на всякое нечестие и неправду человеков (Рим. 1,18). Ибо, если в состоянии будешь целомудренным рассудком подсечь горький корень раздражительности, то этим уничтожишь много страстей в самом их начале. Коварство, подозрительность, недоверие, злонравие, злонамеренность, дерзость и весь рой подобных пороков – суть отпрыски этого греха. Поэтому не допустим в себя столь великого зла – этого душевного недуга, помрачения рассудка, отчуждения от Бога, незнания родства, начала браней, полноты бедствий; этого лукавого демона, который зарождается в самых душах наших, подобно какому-то беспокойному обитателю занимает нашу внутренность и заграждает вход Святому Духу. Ибо где вражда, ссоры… распри, разногласия (Гал. 5, 20), состязания, производящие в душах неумолкаемые мятежи, там не упокоивается Дух кротости. Но, покорившись увещанию блаженного Павла, возьмем от себя всякую ярость, и гнев, и крик… со всякою злобою {Еф.4,31), будем добры и милосердны друг к другу, ожидая блаженного упования, обещанного кротким (ибо блаженны кроткие, ибо они наследуют землю; Мф. 5,5), о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава во веки! (1)

* * *