– Я родилась в марте. Восьмого марта. Потому и Марта. Марфа лучше?
– Тоже неплохо…
– А вот есть такое мужское имя – Светозар… Смешно?
– Опять?.. – Иван помолчал, потом добавил неохотно: – Да как-то слишком пафосно. Непривычно. Эльфийское имя! Действительно, Светкой его, что ли, называют, этого Светозара?
Марта засмеялась. Алкоголь почти уже выветрился из ее головы, остались лишь какая-то бесшабашная тоска и бесстрашие.
Иван тоже засмеялся и провел ладонью по ее буйным волосам.
– Ты меня спас… сегодня, – она напомнила о дорожном происшествии. – После праздников займусь машиной. Хотя… Вряд ли на ней теперь можно будет ездить.
– А ты нас сегодня чуть не погубила… Ну кто же так ездит! Нет уж, хорошо, что ты машину разбила. Спокойнее… Ты опасная женщина.
– Дурак!
Он перехватил ее руку, притянул к себе.
– Что ты делаешь? Теперь необязательно в жениха играть… – с вызовом сказала она.
– Я помню. – Он закрыл глаза и поцеловал ее.
«Почему так? – подумала Марта, не в силах пошевелиться. – Наверное, потому, что если мужчину и женщину запереть в одной комнате, то обязательно что-нибудь между ними произойдет. Даже если у этой женщины 41-й размер ноги и рост метр восемьдесят. Даже если мужчина прохвост и лгун. На одну ночь можно потерять голову и забыть обо всем. Это природа. Инстинкт. Без него человечество давным-давно бы вымерло».
Последняя э-э… ночь любви была у Марты очень давно. Больше пяти лет назад. С Олегом. Марта еще не знала тогда, что ее ждет…
Это было так давно, что теперь желание оказалось сильнее моральных принципов, вложенных в ее голову родителями. То есть Марта, может быть, и устояла бы перед искушением – если бы успела оттолкнуть Ивана.
Но она не успела. Он обнял ее, и, очутившись в тесном кольце его рук, прижавшись к нему, Марта оказалась совершенно дезориентированной (как вычурно определил бы завхоз Сан Саныч).
Возможно, это было даже не желание. (Мать с отцом выразились бы жестко – похоть.)
А что?
Наверное, единственная возможность почувствовать себя женщиной. А как иначе вспомнишь, что ты женщина, если не в руках мужчины?..
Странные ощущения. То есть ощущения, которые и должны быть после пяти лет воздержания, но вместе с тем шли они не только из тела, а откуда-то… из души, что ли? Внезапный и неконтролируемый взрыв радости и счастья. Нет, нет, не то, но что-то такое близкое к ним… Ощущение жизни? Эйфория – когда человек умирал и вот чудом спасся! Всю жизнь бродил в темноте, слепым, и после операции на глазах впервые увидел солнце – теплое, яркое, ласковое. Или еще: плыл на корабле и открыл новый континент, оставив свое имя в веках…
В иной ситуации Марта никогда бы не обратила внимания на Ивана. Не ее типаж… Она ценила только мужчин скромных и серьезных. Таких, как Олег, например (хотя и тот умудрился ее предать). Внешность для Марты не имела никакого значения. Абсолютно никакого. Лишь бы человек был хороший (как говорили родители). Бабники, лгуны, летуны и те, кого еще называют мачо, плейбои, для нее не существовали. Она не представляла, как их вообще можно любить – однозначно же ясно, что такие типы – обманут!
Но сейчас Марте было глубоко наплевать, обманут ее или нет. Конечно, обманут, ну и что? Она заранее знала, чем все закончится (а ничем, Иван наутро выпьет еще литр чаю и убежит по своим шпионским делам).
Просто она в первый раз приняла условия игры. Согласилась с правилами. Обманет, да… Обнимет, а потом кинет. Ну и что, волосы на себе теперь рвать? Да, Иван убежит в скором времени – и слава богу, что убежит.
Ведь сам вчера предупредил – не способен к длительным привязанностям… Это честный обман – всего на одну ночь. Хуже, когда голову годами морочат, а то и всю жизнь!
…Марта опустила голову на подушку. Глаз она не закрывала.
Батареи едва грели комнату.
– Ты смешной! – Она уже не следила за своим голосом, за его модуляциями. Говорила, как могла. Отпустила себя на свободу!
– Да? И чем же это я смешной? – Он склонился над Мартой, поцеловал ее. Его волосы щекотали ей щеки.
Она не ответила, провела ладонью по его плечам. У Ивана оказалась вполне спортивная фигура… Плотные плечи, каменные бицепсы. Ее ладоням так легко скользить по его сухой, гладкой, плотной коже…
– Нет, ты говори, говори… – Колючей щекой он осторожно провел по ее щеке.
– Что? Почему ты – смешной? – засмеялась она, уворачиваясь. У него на шее на обычном шнурке висел крестик, и этот крестик сейчас касался ее груди – того места, где у нее предполагалось сердце. Сердце и крест. Красиво и даже как будто символично. Но – обманчиво. Ивану не нужно ее сердце. И перед богом он никогда не назовет ее своей.
– Что угодно говори. – По его губам пробежала легкая судорога. – Твой голос…
– Что – мой голос?
– Он такой… он как будто гладит меня, знаешь? Как твои руки…
– Ты извращенец. У меня голос, как у старого пропойцы!
– Глупая… У тебя самый женский голос на свете. И от него у меня все дрожит внутри.
– А чего раньше критиковал?
– Я не критиковал! И вообще… он у тебя только сейчас по-настоящему проявился… Ты эту негритянку слышала? Она оперные арии еще поет… Оперная дива… Сейчас она старая, конечно, а вот раньше… Я слышал ее ранешние записи!
– Ранешние записи… – передразнила она. – Не знаю я никаких негритянок!
– Ты без одежды другая.
– Какая?
– Как будто не толстая… Обычно без одежды женщины толще кажутся, а у тебя – все наоборот.
– Ой, это что, комплимент? – с иронией воскликнула она.
– Нет, это правда.
– Ты все врешь!
Он обнял ее, прижался так сильно, как только мог. Если бы Ксюшу так кто обнял (подмял!), то она сразу бы сдохла… умерла то есть.
– Ты красивая.
– Ты такой врун, врешь и не краснеешь… Иван! Ты меня задушишь! – захохотала она.
– Марта. Значит, ты – Марта… Ты – мартовская. Ты такая холодная… Замерзла? – Он прижался пылающей колючей щекой к ее груди. – Я буду тебя греть, ладно? Где холодно?
– Здесь, здесь и здесь, – показала она. – Да, и еще здесь!