Я влюбилась. Конечно, не сразу это поняла, сначала только удивлялась тому, что хочу постоянно смотреть на Тебя, и все мысли в моей голове – лишь о Тебе.
Но рассказать об этом было некому. Подруге своей, Нине, я не то что не доверяла… Но точно знала, что она может разболтать мою тайну – не по злобе, случайно. Я уже тогда понимала, что все тайное рано или поздно становится явным, а мне совсем не хотелось, чтобы кто-то узнал о том, что я влюбилась в Тебя. И вообще, это так банально и предсказуемо – «влюбиться в Макса»! Когда в Тебя, наверное, все девчонки из моего и параллельного класса влюблены!
Родным своим я тоже не могла рассказать о Тебе. Маме, например. Маме я никогда ничего не рассказывала. Потому что знала, как она отреагирует. В данном случае она бы вздохнула тяжело, и между ее бровями пролегла бы страдальческая морщинка… «Ой, Ритка, придумала тоже! Влюбилась она… И чего хорошего? Теперь ты наломаешь дров, я же знаю, какие девчонки в этом возрасте дуры, – сказала бы она. – Ты хоть в курсе, что от любви бывают дети? Я с тобой на эту тему еще не говорила, но придется. Сейчас же садись и слушай, пока не натворила глупостей».
Мама заставит меня слушать себя. Подробно, все с тем же страдальчески-раздраженным видом, чеканя слова (вероятно, думая, что так они лучше дойдут до моего сознания), поведает, что такое овуляция и эякуляция. Про презервативы и вред первого аборта. И все такое прочее… Хотя нам в школе давали брошюрку, где про все это рассказано. Но мама не очень доверяет школьному образованию, она считает, что школа преподносит все знания в сглаженном и смягченном виде, что, по сути, является лукавством.
А с детьми и подростками надо говорить серьезно, чтобы они не натворили бед.
Мама будет совершенно права – именно об опасностях половой жизни надо предупреждать девчонок моего возраста, но я-то с ней не о том хотела поговорить! Я ей хотела рассказать о солнце, о тополиных «сережках», о том, что мой избранник похож на принца и что вряд ли он когда-то обратит на меня внимание, потому что он номер один в школе, а я номер… даже не знаю, какой у меня номер в негласном списке популярности, наверное, предпоследний. А на последнем будет Хитяев.
Словом, я ей про «бабочек в животе», а она мне – про особенности женского цикла.
Она так всегда говорит со мной – упреждающе. Чтобы я не наломала дров, была разумной девочкой. Наверное, она меня ненавидит. Все вокруг говорят, что она меня любит, что она необыкновенная мать, но я-то знаю правду…
А еще я терпеть не могу, когда она при мне начинает разговаривать со своими подругами и обсуждает меня и советуется. Я тут, в соседней комнате, все слышу, а она своим чеканным голосом сообщает по телефону какой-нибудь Ларисе Юрьевне или Полине Петровне, что у меня пошли прыщи по спине. И спрашивает, чем это лечить. Или что я вчера ночью разговаривала во сне, и опять советуется с Ларисой Юрьевной (она завотделением в Первой больнице, самой лучшей в нашем маленьком городке): не надо ли показать меня психиатру?..
С бабушкой поговорить тоже невозможно. Бабушка все время читает и ходит на вечера в библиотеку. Я думаю, бабушка мозги себе свихнула чтением. Она делает вид, что живет – говорит, ходит, готовит обеды, иногда проверяет у меня уроки, с мамой выбивает ковры зимой, на снегу, а на самом деле она только о том и думает, как бы побыстрее все закончить и вновь усесться под абажуром, с книгой в руках. И чтобы больше ее никто не дергал.
Когда бабушка читает, у нее такое удивительно умиротворенное, ласковое лицо! Брови чуть приподняты, улыбка витает на губах… Вот она пугается, беззвучно ахает – это значит, что читает сейчас про какие-то драматические события. Потом опять расслабляется… А когда я зову бабушку в такие моменты, она поднимает голову и озабоченно, чуть испуганно на меня смотрит.
Я не хочу, чтобы она на меня так смотрела. Я хочу, чтобы у нее при взгляде на меня было то же умиротворенно-ласковое лицо и улыбка витала на губах, как и при чтении книг. Почему она любит книги, а не меня? Почему ей легко и приятно читать их, а возиться со мной вроде обязаловки, что ли?..
С прабабушкой – бабушкиной мамой – тоже особо не поговоришь. Она вообще необщительная. И еще она очень старая. Она сидит у себя в комнате и смотрит телевизор с утра до вечера. Она откровенно не хочет ни с кем общаться, и это, кстати, вызывает мое уважение: прабабушка – искренняя.
Но у нашей семьи есть одна тайна, и она связана именно с прабабушкой и ее дочерью, моей бабушкой. Довольно жуткая тайна, о которой, кстати, только мамина подруга Лариса Юрьевна знает, которая завотделением в больнице.
Я тоже не имею права никому рассказывать об этой тайне, и даже дома, в семье, обсуждать ее нельзя – мне сразу заткнут рот.
Но я все время об этом думаю, и, когда болею, мне снятся кошмары на эту тему… Очень неприятные и жуткие.
Короче, я ни с кем не могу поговорить о своей первой любви.
…Все последние дни мая мы пишем в классе контрольные. С одной стороны, ужасно серьезные, с другой – на всех неумолимо накатывает расслабленное состояние в преддверии летних каникул. И сами учителя смягчились, подобрели в предчувствии лета.
Да, это солнце виновато. Это солнце действует так на всех. Именно в эти дни я окончательно понимаю, что влюбилась в Тебя. И предпринимаю некоторые действия. Во-первых, сознательно пачкаю свою скучную школьную форму в липовых почках. Они не отстирываются, я в курсе.
Мама читает мне очередную лекцию об аккуратности, но зато у меня теперь есть возможность носить обычную одежду. Я – в клетчатой юбке чуть выше колен и голубой блузке. Голубой – в тон глазам. Волосы я раньше убирала в «хвост», но теперь, когда мама не видит, хожу с распущенными волосами.
Но только не дома! Потому что, если мама догадается, что со мной произошли столь резкие перемены, она точно пригвоздит меня очередной лекцией – о ранней беременности! Я ее как-то, давно, спросила о том, как рождаются дети. Она мне рассказала обо всем в подробностях. Ох, теперь я знаю, беременность – это отвратительно и мерзко. Хуже этого ничего нет в жизни женщины, как я поняла. Это когда ребенок, словно червь-паразит, прорастает в твоих внутренностях, а потом начинает рваться наружу вместе с кровью и мясом… А потом в теле женщины остается огромная кровоточащая рана, которая заживает месяца два, не меньше. Ребенок же, словно гигантская пиявка, сосет из женщины молоко. Грудь у женщины разбухает, соски превращаются в тряпку, перетертые деснами младенца, иногда случается неприятная болезнь под названием мастит, а потом, как кормление будет завершено, грудь становится похожей на сдувшийся мешок. Брр!
Хотя мне теперь понятно, почему моя мать ненавидит меня. Ведь из-за меня она терпела все эти отвратительные муки. И бабушка моя мучилась, рожая маму. И прабабушка… Ой, нет, о том, что сделала прабабушка, расскажу как-нибудь потом!
Словом, ни к коем случае мама не должна узнать, что я влюбилась. Иначе она непременно повторит этот рассказ о родах – с тем, чтобы освежить в моей памяти все эти жуткие подробности.
Ну ладно, бог с ними, с моими родными. Я же в эти дни думаю только о Тебе. И о том, чтобы Ты обратил на меня внимание. Потому что я знаю – у нас все будет по-другому. Красиво, чисто и романтично.
После занятий в школе я брожу по городу в своей клетчатой юбке, голубой блузке, с распущенными волосами. На первый взгляд мои прогулки бессмысленны и хаотичны, но на самом деле они подчинены определенной цели – хочу увидеть Тебя лишний раз.
Потому что когда я вижу Тебя, то испытываю странное чувство. Мне хочется плакать… и восторг еще, словно я лечу на «американских горках». Даже дух захватывает. Я, наверное, могла бы смотреть на Тебя вечно.
Кое-кто из окружающих заметил перемены, произошедшие во мне. Ровесники, ребята старше. Они смотрят на меня уже по-другому, не так, как раньше. Даже сосед дядя Толя – и тот заметил. Он очень хороший, положительный мужчина, работает на заводе начальником цеха. Недавно его бросила жена. («Любка Толина – чокнутая, корыстная нимфоманка. Ушла к молодому и богатому», – как в разговоре с бабушкой сообщила мама.)
Дядя Толя как-то проводил меня взглядом и сказал:
– Ой, Ритка, выросла всем нам на погибель… Смотри, будь хорошей девушкой. Не как эти…
Наверное, он имел в виду свою бывшую жену Любу и всех тех девиц, которые вели себя плохо.
Да. А кстати, как должна себя вести хорошая девушка?
Мама мне в пример всегда ставит Варю – особу из соседнего подъезда. Варя на год старше меня, она уже заканчивает школу и интенсивно готовится к выпускным экзаменам. Год разницы в нашем возрасте – уже целая пропасть… Я с этой Варей никогда не общалась, и не только из-за возраста. У Вари какие-то «крутые» родители, они все время в заграничных командировках.
Варю воспитывают бабушка с дедушкой – очень строго и правильно. Варя отличница, у нее образцовое поведение, она выглядит и ведет себя как настоящая леди – безупречно. (Говорят еще, что, когда Варя занимается, она забывает обо всем. Может за учебником до утра просидеть, если ей только не напомнят, что пора спать ложиться.)
Итак, Варя умеет концентрироваться. У нее есть цель. Я же ни на чем не способна сосредоточиться, и никакой цели у меня нет. То есть человека из меня не получится.
Она ходит в музыкальную школу (играет на фортепиано), а еще у Вари есть нечто, что отличает ее от всех прочих ровесниц.
Дома у Вари живет самая настоящая игуана – экзотическая ящерица (привезли родители из дальних стран). Не какая-нибудь банальная кошка или собака! Или хомяк в клетке… Игуана – это маленький динозаврик (по крайней мере, внешне). Игуану я видела один раз, когда родители Вари милостиво позвали всех детей дома на Варин день рождения… У игуаны вполне человеческое имя – Лили.
Словом, Варя – со всех сторон необыкновенная девушка. Красива ли она? Мои мама и бабушка считают, что да. По их мнению, Варя выглядит гораздо лучше меня, белобрысой тощей пигалицы. Варя – очень высокая. Не толстая, но плотная, с широкой костью. («Настоящая женская стать!» – мама о Варе – одобрительно.) С пепельными вьющимися волосами. Строгим, неподвижным лицом. Варя никогда не смеется, потому что она – очень ответственный и серьезный человек, не какая-то там дурочка из переулочка. У нее светло-серые глаза, белая кожа и черные брови.
Эти брови и вызывают у меня сомнения в Вариной красоте. Они слишком выделяются на ее лице, они какие-то угрожающие. Нет, это не смешные «брежневские» брови, но все же они какие-то чересчур «соболиные». Хотя… благодаря этим бровям окружающие (и моя мама в том числе) называют Варю «настоящей русской красавицей».
И она, эта девушка, молчалива.
Я на людях, допустим, тоже не слишком разговорчива, и со своими родными тоже не особо болтаю, но с подругами, например, люблю пообщаться. На меня иногда даже находит что-то такое – невозможно остановить, говорю и говорю… Варя же – нет, она всегда полна спокойного достоинства, которое, кажется, ничем нельзя нарушить.
Мне это тоже не нравится в Варе, кстати. Если человек все время молчит, то это подозрительно (как и в случае с моей прабабушкой). Либо он скрывает что-то, либо у него вовсе нет мыслей. Потому что если человек живой, думающий, анализирующий действительность, то в голове у него всегда кипит работа, он реагирует на внешний мир, он пытается познать себя… А тут какая-то каменная глыба, а не человек. И лицо это спокойное, под шатром из соболиных черных бровей. Она идет и молчит. Смотрит и молчит. Ну скажи же что-нибудь! Не словами, так взглядом. Краешком губ хотя бы, но вырази себя-то!
Хотя, чего я привязалась к этой Варе. Ведь благодаря ей мы с Тобой и заговорили впервые. Нет, безусловно, до того дня мы в школе перебрасывались ничего не значащими фразами, здоровались. (Ты, кстати, здоровался со всеми и для всех находил пару-тройку фраз, задорных и добрых.) Но вот чтобы мы с Тобой говорили… Такого еще никогда не было. Кто Ты – номер первый, и кто я – предпоследняя циферка…
Так вот, однажды Ты зашел к нам во двор. Я, обычно шлявшаяся по улицам и искавшая случайных встреч с Тобой (иногда это получалось, кстати, и Ты тогда весело махал мне рукой с противоположной стороны улицы или бросал, пробегая мимо: «Привет, Ритка!»), тут оказалась лицом к лицу с Тобой.
– Привет, Ритка. – Ты энергичной походкой вынырнул из-за угла моего дома, сразу подошел ко мне. Я, сидевшая под липами на лавочке, оцепенела, подобно меланхоличной Лили.
Я смогла только кивнуть в ответ.
– Ты тут живешь, что ли? А я к Варе Новосельцевой. Знаешь такую?
Я смогла только кивнуть в ответ.
Ты сел рядом как ни в чем не бывало.
– Она в МГИМО этим летом поступает. Хочу спросить у нее одну книжку… – Ты посмотрел на наручные часы. – Обещала в три выйти. Сейчас без пяти. А ты, Ритка, надумала, куда через год пойдешь?
Я смогла только отрицательно повертеть головой. Хотя на самом деле мое будущее было определено – мама собиралась взять меня секретаршей на свой завод. У нас в городе был большой завод («градообразующее предприятие»), на котором работали большинство жителей, в том числе и мама – в почетной должности главного бухгалтера.