И бездны нам обнажены

– Это не дедушка на облаке, как у нас принято представлять. Это и есть Высший Разум.

Общение с ней, воспринимавшей любые его мысли и афоризмы как гениальные открытия, было бальзамом для его самолюбия. И он сам не заметил – это он-то, давно практиковавшийся в психотерапии, – как она стала ему необходима. Он значил в этой жизни гораздо больше, когда она была рядом. Впервые он думал не только о сексе, встречая её утром и целуя в лоб и шею, зацелованные старым мужем. «Старику» то в то время было сорок пять, и он не отказывал себе ни в каких удовольствиях. Сауна, теннис, тусовки, загранкомандировки. Что касается секса – бледная после тяжёлой ночи Фаина однажды призналась, что он настоящий сексуальный маньяк, по пять раз за ночь домогается, и хоть бы что. Однажды Фая вернулась домой раньше, чем обычно, и застала его с женщиной.

– Мы слушаем музыку, – сказал он заискивающе. Платье у женщины было застёгнуто не на те пуговицы, и поэтому, наверное, она выглядела неряшливо. Оба были пьяненькие, тихо играла музыка. Фая, ни слова не говоря, развернулась и уехала к подруге. Но он приехал за ней с шампанским и шикарным букетом роз, и они помирились. У него был вид побитой собаки. Она знала, что это ненадолго. В любой семье кто-то из супругов доминирует, подавляет, даже если это незаметно на первый взгляд.

Игорю всегда достаточно было взглянуть на парочку, чтобы понять, кто.

Вечером Фая, схватив набитые продуктами авоськи, мчалась домой, ни на минуту не задерживаясь. Волосы, перехваченные в хвост, делали её похожей на жеребёнка. Игорь иногда провожал её, помогая дотащить сумки до метро, внутренне чертыхаясь по поводу прожорливости её мужа.

Даже уставшая, она была соблазнительной и желанной, когда он целовал её на прощанье в нежную, гибкую шею. Но он сдерживал свои сексуальные порывы, боясь исказить, испортить те доверительные, акварельно-неопределённые отношения, которые между ними сложились. Ему казалось это странным – почему он так оберегал эту девочку даже от самого себя? Но однажды всё изменилось.

Они привычно шагали через скверик к метро. Погода была сказочная – падал мягкий, чистый снег, словно со всех сторон кружились белые бабочки и паучки, осторожно плетя свою нежную паутину, опутывая лица и одежду прохожих.

В такую погоду он старался не выходить из дома. Когда они остановились у дерева, чтобы передохнуть, и она стала смахивать снежинки с мокрого лица и пальто, он уже не видел её лица. Его заслонило лицо Сары. Снова Сара. В такую погоду она всегда являлась ему. Он сжал её лицо ладонями и стал целовать – у неё были всё те же мягкие, выпирающие губы. Тот же чуть косящий взгляд. Когда он привёл её домой, она плакала и закрывала лицо руками. И сейчас её руки мешали ему. Сара, милая… В тот день у них ничего не получилось. И потом, когда они поженились, она долго отказывалась от близости. Она боялась боли. Им было тогда семнадцать.

– Сара, милая, не бойся, у нас всё получится, доверься мне, – он расстёгивал на ней пальто, и острое желание захлестнуло его. Они рухнули в сугроб, как в бездну. Сара, простишь ли ты меня когда-нибудь, Сара?

Глава третья

Ему не хотелось в этом признаваться, но он нервничал – придёт ли снова эта женщина? Или, мелькнув оранжево-чёрной искрой, исчезнет навсегда из его жизни, подобно тем кусочкам огня, которые отрываются от свечи и, порхая призрачными бабочками, эффектно растворяются в лёгком сумраке комнат и улиц? Захочет ли она продолжить это самоистязание? Что-то подсказывало ему – она придёт. Не только потому, что умна и незаурядна и понимает, что иначе ей не избавиться от своего прошлого. Есть что-то ещё. Он слишком опытный психотерапевт, чтобы ошибиться. Ну да, конечно… её взгляд. Как она смотрела в тот угол, у шкафа! Там он держал один предмет, который сразу выявлял особенности психики некоторых пациентов.

Она пришла, на этот раз похожая на школьницу – в коротком чёрном платье с белым воротничком. Платье трогательно обнажало по-детски круглые, полные колени. А белый воротничок делал неотразимой её загорелую шею. Всё тот же слабый запах смеси дорогих духов и шампанского. Она откинулась в кресле, положив ногу на ногу. Казалось, женщина хочет найти позу, придающую ей уверенности. Но сейчас для неё самым естественным было бы забиться в уголок кресла с ногами, положив ладони на свои трогательные колени. Такой она нравилась ему ещё больше.

– Вы прекрасно выглядите, – сказал он, радуясь, что не надо лукавить. – Продолжим наш разговор. Не волнуйтесь и сосредоточьтесь, – это всё, что от вас требуется. Ведь всё позади. А сейчас мы просто вытаскиваем пулю из раны. Доверьтесь мне. Сначала будет немножко больно, а потом – хорошо, – он медленно зажёг свечу, не сводя с неё глаз.

* * *

…Три часа. Да, было уже три часа ночи. Редкие огни машин. Туман. Каждое движение причиняло боль. Тогда он подхватил её на руки. Они подошли к большому, ярко освещённому дому. Он тяжело дышал, и казалось, вот-вот рухнет вместе с ней на ступени. Сквозь приоткрытую дверь была слышна музыка, какой-то лёгкий, навязчивый мотив.

Он помог ей снять пальто, на котором не было живого места, словно по нему прошло стадо буйволов. Так же ощущало себя её тело. Рукав чёрного вечернего платья висел на нитках, обнажая руку и делая Лидию похожей на раненую птицу.

– Хочешь чего-нибудь съесть? Я сейчас принесу бутерброды. Кстати, меня зовут Макс. Может быть, мы подружимся? – тон его был слегка заискивающим.

Она опустилась в большое кресло, не в силах думать, не то что говорить. Какая странная ночь. Когда она только кончится!

Дверь распахнулась. И, словно картина в дорогой дубовой раме, перед Лидией предстала дама в лиловом. Мягкий свет лампы не позволял рассмотреть её лицо – кажется, когда-то оно было красивым. Впрочем, всё было рассчитано – свет эффектно преломлялся в дорогих камнях на шее и в ушах, и всякий, кто смотрел на даму, забывал о её лице. Само собой, оно могло быть прекрасным только в освещении таких бриллиантов. Вместо причёски – подобие чалмы или короны.

– Что это? – спросила она, уставившись на Лидию.

Та попыталась выпрямить спину и принять достойный вид, но рукав предательски соскользнул и снова повис, как подбитое крыло, обнажив измученную руку.

– Ты изнасиловал её? Я слышала крики, – она пыталась говорить надменно, но срывалась на визг. Так говорят, когда пытаются скрыть страх или что-то ещё.

– Уйди! – закричал он так, что даже Лидия, казалось бы, неспособная на что-либо реагировать, вздрогнула. – Уйди отсюда, я прошу тебя!

Дама едва успела увернуться и захлопнуть дверь, в которую угодила тяжёлая хрустальная пепельница. Разноцветные осколки вперемешку с окурками брызнули в разные стороны, неприятно запахло старым пеплом.

– Прости, я сейчас уберу, – сказал он Лидии, подбирая осколки.

– Кажется, это семья психов, – подумала она.

– Псих! Ты плохо кончишь! – донеслось из-за двери, словно в ответ на её мысли. Где-то продолжал звучать тот же навязчивый мотив – песенка из популярного фильма, слышались голоса.

– Мать гуляет по поводу удачной сделки, – нехотя пояснил Максим. – Устроила приём. Достала она меня с этими приёмами.

Яркий рот и широкие скулы делали его похожим на ребёнка. Лидии было трудно поверить, что именно этот хрупкий светлоглазый мальчик чуть не изнасиловал её. Таких мальчиков высматривают в толпе «голубые».

– Прости, я, кажется, перепил и не за ту тебя принял…

Она не ответила, не в силах ни двигаться, ни говорить.

– Давай приляжем, – с поистине детской непосредственностью предложил он. – Ты ведь так устала. Ничего, если я сниму джинсы?

Она взяла со стола тяжёлую хрустальную вазу – на всякий случай, в ожидании новой атаки. Но не без труда поставила её на место – та оказалась слишком тяжёлой. Ей была невыносима мысль о каких-либо резких движениях. Да и ощущение опасности исчезло. Она доживёт как-нибудь до утра в этом кресле.

Но Максим начал рыться в шкафу и, вытащив простыню в голубую полоску, постелил на софе (она почему-то и спустя десять лет помнила эту простыню, может быть, потому, что полоска была слишком яркой).

– Не бойся, ложись. Я не трону тебя.

Она не двигалась, раздавленная усталостью, и он раздражённо повторил:

– Я же говорю, не трону. Ложись!

Всё это напоминало какую-то детскую игру. Препираться было ещё утомительнее, чем двигаться. Она доползла до софы и свернулась на ней клубком. Он устроился рядом, обняв её одной рукой. Увидев прыщи на его шее, она поморщилась, но руку не отбросила. Странная близость возникла между ними. Они словно бы всю жизнь были братом и сестрой.

Ощущая под ладонью её мягкий, тёплый, слегка пульсирующий от дыхания живот, Максим тогда не мог и предполагать, как, впрочем, и Лидия, что эта ночь и соединит, и разведёт их навсегда.

Ей казалось, что она не сомкнула глаз, но утро наступило как-то внезапно – хмурое и беспощадное в своей реальности. Утро, которое должно было наконец освободить их друг от друга. Подойдя к окну, она взяла в руки зеркало. Чужое лицо – серо-зелёное, с распухшими губами – как с таким на улицу выходить?

За окном по-прежнему всё было словно в дыму. Ветви деревьев, выступая из тумана, напоминали щупальца, тянувшиеся к дому из другого мира. Она подумала, что это похоже на какую-то жутковатую сюрреалистическую картину. Максим подошёл сзади, обнял её и попытался поцеловать в шею.

– Лидия, прости меня. Может быть, мы подружимся?

Она брезгливо отшатнулась и тихо, но отчётливо сказала, что будет ненавидеть его всю жизнь.

От вчерашнего плейбоя ничего не осталось, кроме шикарных часов на запястье. Ему пришлось отправиться к реке на розыск её туфель и сумочки, оставленных в траве, измученной битвой их плоти. Лидия же снова погрузилась в кресло и стала рассматривать фотографии на стене. Теперь она поняла, почему лицо Макса показалось ей знакомым. Вся стена была залеплена фотографиями мужчины с такими же пухлыми щеками и ярким ртом. Только в этом лице не было ничего детского – оно смотрело на мир с непоколебимым превосходством и любовалось собой. Это было лицо человека, уверенного в том, что весь мир вертится вокруг него. Таких людей Лидия называла «пупистами». Они считали и считают себя пупами земли. Глубокие складки вокруг рта – последствия страстей и богемного существования. А может быть, в его жизни были подлинные драмы или даже трагедии, о которых никто не знал. Хотя обычно любая деталь поведения известных артистов – и смешная, и драматичная – быстро становится достоянием публики. Ходили слухи, что этот известный певец умер в объятиях любовницы в машине, где они занимаясь любовью, уснули и задохнулись от угарного газа. Рядом стояла недопитая бутылка коньяка. Так писали жёлтые газеты, а они могут всё что угодно написать. Вдова потом опровергала эти сплетни в какой-то телепередаче, грозилась судом и рассказывала свою версию: артист умер от перегрузок во время гастролей, с ним случился второй инфаркт.

В дверь постучали.

Лидия хотела было промолчать, но стук был настойчивым.

– Войдите, – выдавила она из себя.

На пороге появилась дама в чалме. Глазки-бусинки смотрели из-под оплывших век остро и трезво. В одной руке она держала сигарету, в другой – бокал.

– Хочешь выпить? Это мартини, – дама бесцеремонно стряхнула пепел на ковёр и столь же бесцеремонно продолжала рассматривать Лидию.

– Не хочешь? Так чего же ты хочешь? Может быть, денег? Он ещё ребёнок, запомни. А ты – взрослая женщина, и, по-видимому, не без опыта. Ему нужна няня. А ты на это вряд ли годишься. Между вами что-нибудь было? Если ты поможешь ему стать мужчиной, не претендуя ни на что, я дам тебе много денег. Мне кажется, у него комплексы…