Мелодия тумана

Щекой я чувствовал жар подушки, а руками ощущал мягкость простыни и одеяла. Я внушал себе, что музыка пришла ко мне во сне, хотя явно не верил этому. Ощущения, чувства, ясное сознание, которое только пару секунд назад вернулось ко мне, когда я пробудился от звука старинного фортепиано, буквально кричали о том, что «ну не спишь ты, ДжонгХен, не спишь!». Музыка не могла быть ни галлюцинацией, ни сном. Она правда звучала с верхнего этажа, проникая сначала в мою комнату, а потом и в душу, сотрясая в ней все как при землетрясении.

Громко вздохнув, я перевернулся на спину и резко распахнул глаза. Белые потолок освещала луна. «Как странно, – подумал я тогда, – тучи вновь испарились, давая возможность лунному свету проникать в комнаты замка».

Вечером я оставил окно открытым, поэтому в комнате гулял спокойный, летний ветерок – он трепал прозрачный тюль, создавая с его помощью на белоснежном потолке незамысловатые тени. Я смотрел на них как завороженный: не моргал, не шевелился, не дышал и только внимал голос громкой музыки.

В этот же момент мне показалось, что я начинаю сходить с ума, окончательно смешивая в своем сознании реальность и сон. Я много читал о психиатрии, разбирал научно-популярные книги клинических врачей, поэтому остро ощутил подкатывающую к горлу панику. Из-за полученных знаний я всерьез испугался, что у меня начались первые признаки шизофрении. Я видел и слышал то, чего не существовало. И Арон, и мистер Феррарс пытались вразумить меня, а я им не верил, считая, что прав здесь только я и никто больше. Так поступают многие больные.

Я заерзал под одеялом и почувствовал, что вспотел до трусов, словно только недавно пришел с речки и тут же улегся в постель. Холодный пот пропитал подо мной простынь. Вместе с сыростью я почувствовал раздражение, омерзение и холод. И в это же время образовалась дилемма. Чтобы вытереться полотенцем, я должен был встать с кровати. Но я знал: если покину ее, обратно лягу еще не скоро.

Так и случилось. Я обтерся, а следом, не задумываясь, надел белую футболку, коричневые брюки и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой деревянную дверь.

Я медленно брел по сумрачному коридору, боясь, что меня кто-нибудь обнаружит. Телефон я оставил в комнате, поэтому шел в темноте. Только настенные лампы помогали мне ориентироваться в лабиринтах замка. А каждый шорох заставлял ежиться от страха, останавливаться и прислушиваться к звукам, которые смешивались с мелодией. Попадаться на чьи-то глаза мне совсем не хотелось. Это не входило в мои планы.

По ощущениям, я добрался до комнаты за несколько минут. Но когда встал перед закрытой дверью и взялся за холодную, почти ледяную ручку, я не смог повернуть ее, чтобы открыть. Что-то меня останавливало. Что-то запрещало заходить в обветшалое помещение, куда просилась душа. Но пианистка выполнила свою задачу – она заманила меня. Находясь под чарами, я не мог повернуть обратно.

Пианистка играла тихую мелодию… В ней не было невыносимой грусти, как в тех, что я слышал ранее; она не заставляла мое сердце обливаться кислотой, а щеки – слезами. Но и радость не вызывала. Казалось, с помощью этой мелодии девушка рассказывала о возвышенной, но горькой любви. А такие истории всегда оставляют ожоги на сердце у слушателей. Я не стал исключением.

Но слушая игру белокурой незнакомки, я не заметил, как сжал кулаки в порыве мимолетной злости. Я почувствовал себя оскалившимся хищником. Странное ощущение злобы и тревоги распространилось по всему телу буквально на долю секунды, отравляя собой все мои органы и клетки. Я ревновал. Я действительно ревновал сидящую за фортепиано девушку к человеку, которому она посвятила музыкальную историю!