– Посвятила потому, что так понимает свой долг. Если она поймет, что ее долг в чем-то другом, ее будет не остановить. Зачем она отдала бриллианты оценщику? Зачем ей деньги так срочно, ведь она столько лет без них живет? Откуда у нее на пижаме собачья шерсть?

– Господи, какая еще шерсть! – пробормотала Настя с ужасом.

– Обыкновенная. Собачья.

– Может, у них на лестничной клетке собака, и Соня с ней дружит.

– У тети Александры аллергия. Если бы она один раз в жизни увидела, что Соня «дружит» с собакой, от Сони бы мокрого места не осталось. И от собаки тоже. Нет. Вчера или сегодня Соня куда-то ходила, где была собака. Утром за завтраком она отряхивала штаны, значит, ходила или ночью, или до завтрака. Муся приехала в восемь, и дом был закрыт. Встала Нина Павловна, мимо которой даже блоха не проскачет незамеченной. Выходит, Соня вернулась раньше. Куда она ходила?

– И куда?

– Я не знаю. Думаю, что к соседям, если у них есть собака.

– Нет никаких соседей, и нет никакой собаки.

– Настя, есть.

– Нет.

– Ладно. Нет. – Он помолчал, прикуривая следующую сигарету. – И еще.

– Как – еще? – спросила она испуганно.

– Я хочу посмотреть газету, в которой был напечатан портрет уголовника, который за ней ухаживал.

– Зачем?!

– Потому что я уверен, что не было никакого портрета и никакого уголовника тоже.

Настя смотрела на него, и ее рука, придерживающая одеяло, вдруг разжалась. Одеяло упало, и она нетерпеливо отпихнула его ногой.

Зазвонил телефон. Одной рукой Кирилл взял трубку, а другой поднял с пола одеяло и сунул ей.

– Да.

– Господин Костромин, это Юлия из бизнес-центра.

Кирилл перехватил трубку и нажал на телефоне громкую связь.

– Я слушаю, – сказал он.

– Очень сожалею, но «Милицейской газеты» в Интернете нет. – Голос гулко отдавался во всем телефонном теле, Настя завороженно смотрела на него.

– Очень жаль. А подписку нашли?

– Как раз об этом я и хотела сказать. Боюсь, что такой газеты вообще не было в девяносто восьмом году. В списках СМИ она не зарегистрирована. Может быть, вам нужна «Криминальная газета» или «Милицейские новости»? Есть еще «Милицейский журнал», «Петроградский милиционер» или «Новости милиции».

– Нет, – сказал Кирилл. – Спасибо.

– В названиях других изданий ключевые слова отсутствуют. Их не нужно смотреть?

– А вообще есть такая «Милицейская газета»?

– Есть. Она зарегистрирована в двухтысячном году. Это специальное издание московской милиции. В розничную продажу не поступает. Тираж – четыре тысячи экземпляров. Четыре полосы. Периодичность раз в две недели. Основное назначение – публикация нормативных актов.

– Большое спасибо, – поблагодарил Кирилл, глядя на Настю, – вы нам очень помогли.

– Счет записать на ваш номер?

– Да. До свидания.

Он нажал «отбой», взял Настю за локти и подтянул к себе. – Видишь как. – Он заправил ей за ухо темную шелковую прядь. – Нет не только уголовника и фотографии в газете. Газеты тоже нет.

На столе под желтым светом сильной лампы лежали в ряд четыре листа плотной бумаги. Два появились недавно, а два других были всегда.

Бумага была желтой и старой, очень толстой. Книга жалобно охала, когда из нее вырывали листы, как будто не хотела с ними расставаться.

Ничего не поделаешь, придется расстаться. Время пришло, и ничего остановить уже нельзя.

Почему они нашлись так поздно, эти проклятые бумажки?! Бумажки, на которые была потрачена целая жизнь!

За такие бумажки не жалко не только одной – не жалко двух десятков жизней.

Только бы понять, что они означают.

Но как?! Как это понять?!

Длинные пальцы прошлись по всем четырем листам, сладострастно чувствуя шероховатость и неровность старой бумаги. Самое главное, что они здесь, все четыре. А уж сложить головоломку как-нибудь получится.

Арабские письмена сложным орнаментом окружали нелепые картинки. На одной из них был фонтан в райском саду и невиданная птица, взгромоздившаяся на дерево. На другой – придворные в халатах и саблях, склонившиеся перед ханским ложем. Ладони сложены почтительно, на головах – чалмы. На третьей целомудренно обнаженная купальщица, боязливо оглядываясь, входит в озеро, а из-за дерева за ней подглядывает прекрасный юноша. На четвертой тот же юноша сражается со странным уродом, то ли пауком, то ли мухой размером с минарет, который нарисован тут же.

Как понять, что там, за этими картинками?

В детстве старуха читала сказку о том, как из кусочков льда нужно сложить слово «вечность» и получить в свое распоряжение все богатства мира. Глупая девчонка вместо того, чтобы дать Каю спокойно сложить это всемогущее слово, стала рыдать и все испортила. Кай должен был вернуться с ней в чердачную каморку над улицей, к своей нищей бабушке и двум розам в горшках!

Господи, какая несправедливость! Всего-то и нужно было – сложить одно слово, и в кармане был бы весь мир, и в самый последний момент удача отвернулась от мальчишки.

Но он хотя бы знал, какое слово ему нужно сложить, а что можно сложить из четырех листов плотной арабской бумаги, на которых нарисованы купальщица, трон, дерево с птицей и паук?!

Что это может быть? Слово? Картинка? Предложение?

И на каком языке?

Длинные пальцы переложили листы. Теперь первым был ханский трон, затем дерево, затем паук и купальщица.

Может быть, это шарада? Обыкновенная шарада, какие раньше печатали в журнале «Наука и жизнь»?

До слова «вечность» один шаг. И никто, никто не помешает его сделать. Обратно, в нищету с двумя розовыми кустами в горшках, – нельзя.

Все, что угодно, только не это. Пусть даже смерть.

Оказывается, смерть – это очень легко. Старуха умерла, и стало свободно, очень свободно, и цель сразу приблизилась, и не нужно было ни на кого оглядываться, прятаться, бояться.

Никаких снов, никаких кошмаров, никаких угрызений совести – ничего. Только свобода и предвкушение счастья.

Листы снова переместились, арабские значки как будто насмехались, выстраивались странными рядами, и не понять было, что они скрывают.

Или это все-таки головоломка? Может быть, нужно разрезать картинки на части и складывать части? Но на какие?!

И надписи, надписи – что они могут значить?

Если в ближайшее время ничего не удастся выяснить, придется привлекать к этому делу посторонних. Привлекать, а потом – избавляться.

Но это уже совсем не страшно.

Убить просто. Проще, чем прочесть арабские значки и сложить слово «вечность».

Настя смотрела в спину Кирилла Костромина, чувствуя себя спаниелем, которого хозяин отдал на время чужому человеку – «передержать».

Была у спаниеля хорошая веселая жизнь на травке, были в ней простые радости и мелкие неприятности, вроде Киры, а остался один Кирилл Костромин, от которого теперь зависит все.

Ну, вычислит он человека, который убил ее бабушку, как уже – на раз, два, три! – он вычислил подлог с газетой, и что дальше?

Дальше придется как-то жить.

А как?

Да, газета.

– Кирилл.

Он дернул плечом, это означало, очевидно, что она ему помешала. Ну, помешала так помешала. Все равно у спаниеля теперь нет никаких прав, придется смирно дожидаться, когда этот человек, новый хозяин, обратит на нее внимание.

– Нет, – говорил он в мобильный телефон, – нет, Игорек, не нужно. Мне бы просто выяснить, чем они занимаются. В общем и целом. Да так. Я ничего не знаю. Вряд ли криминал, но, может, что-то такое… Настя, какая фамилия у Светы?

– Петруничева, – покорно проинформировал спаниель.

– Петруничева Светлана, Игорь. Архив как называется?

– Я точно не знаю. Это Институт патентоведения, а там архив.

– Институт патентоведения. Узнаешь? Да. Спасибо. Чем быстрее, тем лучше. Звякни мне тогда на мобильный. Как там твоя Далила? Ну, ладно, Алина… Хорошо, хорошо, я больше не… Ты привет передавай. Да. Да. Пока.

Прицелившись, он зачем-то швырнул крошечную трубку в кресло, подошел и сел рядом с Настей.

– Это мой приятель из МВД, Игорь Никоненко, – объяснил он, – Вернее, он не столько мой приятель, сколько Паши Степанова. Паша строитель, дома строит, офисы, все подряд. У меня материалы покупает. Он нас как-то познакомил, и я иногда к Игорю обращаюсь, если мне нужно что-нибудь проверить. Недавно женился на сногсшибательной красотке. Он ее то ли от смерти спас, то ли через улицу перевел. В общем все очень романтично, как в кино.

– Ты бы хоть штаны надел, – сказала Настя тусклым голосом.

– Зачем? – искренне удивился Кирилл. – Или ты планируешь немедленно воспользоваться моим… гм… моей наготой?

– Чем?

– Тем. В бассейн пойдем?

– Подожди, Кирилл, – попросила Настя, – ты мне объясни сначала, что там с этой газетой и как ты догадался…

– Я не догадался. Я сложил два и два, получил пять и понял, что это неправильно.

– Я знаю, что ты очень умный, – сказала она язвительно, и у него отлегло от сердца. Она была так подавлена, что он было забеспокоился. – Ты мне не раз об этом сообщал. Для тех, кто не так умен, как ты, нужны объяснения.

Кирилл вытащил из пачки предпоследнюю сигарету.

– С этим-то как раз все просто. Смотри. Кому меньше всех надо, чтобы Соня вышла замуж и стала варить мужу борщи, а заработанные деньги тратить на кашку для новорожденных малюток? Разумеется, матери и брату. Брат стрекозел, мать ехидна, и оба живут за ее счет. Может, не только на ее деньги, но если она выйдет замуж, подавать тете Александре молоко, подогретое до тридцати пяти и восьми десятых градуса, будет некому. Кроме того, у Сони есть богатая бабушка, которая то и дело ей что-то подбрасывает, и, я так понимаю, все это прикарманивает Владик под каким-нибудь жалостливым предлогом. В перспективе бабушка умрет, и есть надежда, что Соня получит некоторое наследство, потому что бабушка ее любит и жалеет. Следовательно, наследство тоже уплывет.

– Ты говоришь ужасные вещи, – сказала Настя, мрачно глядя перед собой.

Он взглянул на нее и продолжил:

– Неожиданно у дурнушки Сони объявляется какой-то кавалер. Соня в него моментально влюбляется, поскольку никогда в жизни за ней никто не ухаживал, и всем о нем рассказывает. Кавалер лежит у нее в госпитале какое-то довольно долгое время, потому что роман продолжает развиваться. То, что происходит дальше, – ерунда от первого до последнего слова. Значит, так. Тете Александре попадается на глаза «Милицейская газета» с портретом уголовника, которого разыскивает милиция. Она приходит в ужас и показывает газету Соне. Соня в это время не дежурит в больнице, а отдыхает дома. Увидев газету, она моментально травится димедролом, причем родственникидают ей возможность отравиться и вызывают «Скорую». Соню откачивают и увозят в психиатрическую лечебницу, как всех пациентов с попыткой суицида. На работу она возвращается не скоро, правильно?

– Правильно.

– Теперь смотри. Подозрительно все. Во-первых, это слишком уж сумасшедшее совпадение – первый и единственный Сонин кавалер оказался уголовником. Во-вторых, ни один уважающий себя уголовник не станет прятаться от ментов в военном госпитале. Это ведь не Спасо-Домиановская обитель на Белом море, и врачи – не божьи старцы не от мира сего. У них обязательно есть оперативные милицейские фотографии, и обо всех подозрительных случаях они должны сообщать немедленно, а он благополучно пребывал в этом госпитале довольно долгое время, и никто его не трогал и ни о чем не спрашивал. В-третьих, фотографию обнаружила именно тетя Александра. Как к ней попала «Милицейская газета»? Вот ты когда-нибудь читала хоть что-то в этом духе?

– Нет.

– Конечно, нет. И тетя Александра слишком любит свое спокойствие, чтобы читать про грабежи и убийства, и тем не менее почему-то именно эту газету она прочитала. Почему никто не остановил Соню, когда она побежала за димедролом, хотя и мать, и брат знали, какой это для нее удар? Почему ее вообще выпустили из дома? Потому что нужно было дать ей возможность принять этот димедрол, вызвать «Скорую» и спровадить в психбольницу, откуда быстро не выпускают. Сколько она лежала? Ну, месяц-то точно, да?

– Да.

– Вот и все. Когда она вернулась на работу, никакого мужика там и в помине не было. Он, наверное, до сих пор не знает, из-за чего его неожиданно кинула тихая медсестрица, с которой все так хорошо сложилось.

– Гадость какая, – выговорила Настя и приложила ладони к щекам, – гадость, гадость.

– Конечно, гадость, – согласился Кирилл, – а газетку любящий брат состряпал на своем редакционном компьютере. Часа два потратил, наверное. Искать существующее милицейское издание ему было лень, поэтому он придумал название, сканировал более или менее подходящие материальчики из «Московского комсомольца» или у вас какой? Питерский? Приляпал фотографию, благо Соне ума хватило всем про него рассказать, и сфотографировать его в этом госпитале было проще простого. Можешь у нее спросить, не навещал ли ее на работе брат Владик как раз накануне всех событий. Скорее всего навещал. Газетку состряпали, показали Соне, а дальше все прошло без сучка, без задоринки. Естественно, никто проверять эту газету на подлинность не стал. Газета и газета, а в ней черным по белому… Вот и все дела. Так что в этом случае все мотивы как раз налицо.

– Какие мотивы, Кирилл?

Он вдруг обозлился:

– Слушай, Сотникова. Я тебе не тупоумный следователь. У меня нет никакого желания возводить напраслину на твоих драгоценных родственников. Поэтому не смотри на меня волком. Я ничего не выдумываю. У меня плана по раскрытию особо тяжких преступлений нету. Я говорю то, что вижу и знаю. Если ты не хочешь, чтобы я продолжал, я продолжать не стану.

Настя поднялась с дивана и подошла к низкому столику, на котором стояла вазочка с розами. Покрывало волочилось за ней, как шлейф. Она вытащила розу и стала обрывать лепестки.

Оборвет и долго смотрит, как он падает. Оборвет – и смотрит.

– Я хочу, чтобы ничего этого больше не было, – сказала она наконец. – Ну, чтобы совсем не было и чтобы все стало как раньше. Чтобы все ссорились и мирились, но верили друг другу. Как я теперь стану с Соней разговаривать, когда знаю, что ее так ужасно обманули? А Владик? Выходит, он никакой не шалопай и рубаха-парень, а просто негодяй?

– Или дурак, – предположил Кирилл, пожав плечами, – вполне возможно, что он вовсе ничего такого плохого не думал. Просто его мама попросила. Да вообще ему без Сони… неудобно. С Соней гораздо удобнее. Ты оборвала все розы.

– Да.

– Не страдай.

– Не могу.

– Дальше будет только хуже, – сказал Кирилл серьезно, – это я тебе обещаю.

– А мотивы? – спросила Настя, присела и стала собирать лепестки в кучку. – Ты что-то говорил про мотивы…

– Если Соня, не дай бог, догадалась, что был подлог, она могла решить отомстить. За свою погубленную жизнь. Сначала бабушке, которая, как и все, была против нее, потом матери и брату. И тогда понятно, почему ей так срочно понадобились деньги.

– Почему?

– Потому что после того, как она отомстит, ей придется прятаться. Уехать куда-нибудь. Сменить фамилию. Начать другую жизнь. Без денег это невозможно.

– А соседний дом с собакой?

– Не знаю. Я догадываюсь, но не хочу тебе говорить. Подождем пока.

– Ну и не надо, – проговорила Настя торопливо, – а то я точно с ума сойду. Только вот еще. Ты сказал, что есть несколько неочевидных моментов. Эти все очевидные. А другие?

– Я не знаю, Насть, – сказал он неохотно, – они никуда не укладываются, и я не понимаю, как к ним относиться. Может, это все мои домыслы.

– Нет, Кирилл. Скажи.

– Да нечего говорить! – Он прикурил последнюю сигарету и ловко метнул в корзину пустую пачку. Пачка попала куда надо, Настя проводила ее глазами. – Я не знаю, как быть с фотографиями, зеркалом и событиями трехмесячной давности.

– А что было три месяца назад? – изумилась Настя.

– Ты не помнишь?

– Не-ет.

– Три месяца назад твоя бабушка уволила старую домработницу. Зачем? Что тогда случилось? Может, она о чем-то узнала, чего не должна была знать? Или твоей бабушке предстояло какое-то серьезное событие, а домработница ей мешала? Или она ее поймала за чем-то подозрительным? Или та просто суп пересолила, а бабушка была не в духе? Ты не помнишь, что происходило в эти три месяца?

– Нет.

Кирилл вздохнул.

– Ну конечно, ты не помнишь. А еще в русские разведчицы готовилась!

Настя обошла его, села на диван и прижалась щекой к его голой спине.

– Что нам делать, Кирилл?

Он пожал плечами, взял ее руки и положил себе на живот. Живот был твердый и успокаивающе теплый.

– А если… это и вправду Соня? Ты сумеешь ее остановить?

– Я не могу ее остановить, – сказал Кирилл мягко, – я могу ее только опередить. Для этого мне нужно выяснить, кто прячется в соседнем доме. – Ты… выяснишь?

– Конечно, – ответил он.

Когда Кирилл осторожно, жалея машину, пробирался по разбитому проселку к дому, небо над Финским заливом налилось свинцовой тяжестью и странно приблизилось, как будто туча пузом легла на темную воду. С той стороны тянуло сырым ветром, и в воздухе пахло близкой грозой.

– Сейчас дождь пойдет! – крикнула Настя, выбравшись из «Хонды», и побежала к железной калитке. – Давай быстрей машину в гараж!

– Да я и так быстро, – пробормотал Кирилл себе под нос.

Ветер мел пыль вдоль пустой улицы, поднимал маленькие вихри, низко нагибал кусты старой сирени, открывал близкий залив, взъерошенный и угрожающий.

Из свинцового брюха тучи вдруг сверкнула белая молния и вывалился гром. Гром бабахнул по воде, как пушка на Петропавловской крепости.

Кованые гаражные ворота распахнулись, выскочила Настя, забралась в машину и лихо развернулась, подняв облако пыли, которое унес ветер.

– Черт побери, – то ли с восхищением, то ли с осуждением громко сказал Кирилл, наблюдая за ее маневрами.

Перед въездом в гараж она с визгом затормозила, «Хонда» как будто присела немного и плавно перевалилась через железный порожек.

Кирилл заехал гораздо менее эффектно.

– Пошли, пошли, – торопила Настя, пока он запирал машину, – никто не сопрет твою тачку из запертого гаража. Сейчас хлынет, а нам еще до дома бежать.

Они были примерно на полпути к дому, когда дождь догнал их. Он упал белой отвесной стеной, и сразу стало темно, как будто вместе с дождем на сад упала ночь.

Топая, как стадо горных козлов, вспугнутых леопардом, они преодолели крыльцо и вломились в дом. Вода с волос стекала на лицо и капала у Кирилла с носа. Он вытер ее рукой.

– Настя, боже мой, на кого ты похожа! – заговорила Юлия Витальевна, показавшаяся в коридоре. – И почему так долго? Ты же сказала, что поедешь на два или три часа, а сейчас полвосьмого! А во сколько ты уехала?

– Во сколько?

– В три. Быстро переодеваться! Ты простынешь, если…

– Юлька, перестань паниковать, – перебил ее невидимый Дмитрий Павлович, – ей уже не три года! Настя, надо предупреждать, когда опаздываешь!

Он выглянул в коридор из гостиной, которая утром напомнила Кириллу католический собор в Риме. В руке у него была газета, а на кончике носа – очки. Настя, прыгая на одной ноге, стягивала мокрую туфлю. Допрыгав до Кирилла, она схватилась за него и стянула туфлю.

– А ты чего? – спросил Дмитрий Павлович Кирилла. – У тебя же есть мобильный. Позвонили бы и предупредили.

Из кухни показалась Света. В каждой руке у нее было по глиняной тарелке. На одной тарелке были сухари, а на второй сушки. Лицо злое и напряженное.

– А чего им звонить? – спросила она и повернула на террасу. – Им и без вас весело и приятно, – продолжила она уже с террасы.

Дмитрий Павлович прошуршал газетой и скрылся.

– Сейчас будет чай, – объявила Юлия Витальевна, – и не шумите, Нина прилегла.

– Пошли, Кирилл. – Держа его руку мокрой ладошкой, Настя побежала вверх по лестнице. На темном полированном дереве оставались маленькие мокрые следы, которые Кирилла почему-то умиляли.

Внизу зазвонил телефон, отозвавшийся неожиданно радостной трелью в Настиной комнате.

– Возьмет кто-нибудь, – нетерпеливо сказала она, втащила его в комнату и захлопнула за собой дверь, так что вздрогнули лимонные шторы. И прыгнула на него.

Он не ожидал ничего подобного и даже покачнулся немного.

– Когда у тебя такой важный вид, а ты с головы до ног мокрый, – прошептала она, и его ухо моментально загорелось, как будто к нему приложили рефлектор, – я просто не-мо-гу.

Льняная рубаха кучей влажного тряпья свалилась на пол. Кирилл наступил на нее. Джинсы застряли на бедрах, и он выдрался из них, как будто от этого зависела жизнь. Кончики ее волос были совсем мокрыми и очень темными, капли падали на бледную грудь, скатывались ниже, и он просто не мог этого выносить. Она двигалась, коротко дышала, спешила, даже укусила его за ключицу и так распаляла его, что он с трудом соображал.

Почему темно? Уже ночь?

Он перехватил ее руки, ставшие слишком активными, а он не хотел, чтобы все закончилось так быстро.

– Нет, – сказала она и вырвала руки, – нет!

И снова набросилась на него.

Он очень старался контролировать ситуацию. Он даже закрыл глаза, отдаляя себя от нее, потому что понимал, что долго не протянет в эпицентре ее яростных эмоций. Он честно пытался вспомнить названия Великих озер.

Ничего не помогало. Не помогало, черт побери все на свете!..

Она толкнула его на кровать, на целинное покрывало, так поразившее его в первый раз, и рухнула сверху.

Это был даже не ураган и не шторм, а конец цивилизации.

Какие там Великие озера!..

Нет никаких Великих озер.

Есть только это мгновение, темнота в глазах и за окнами, залитыми дождем, и жар, и недоумение, и страх, что все закончится и больше не повторится или повторится, но как-то не так.

Никто и никогда не набрасывался на Кирилла только потому, что он был в мокрой рубахе.

В минуту просветления он вдруг понял, что дело не в мокрой рубахе, а в том, что она влюблена в него, и даже засмеялся от радости, и тут же забыл об этом, потому что забыл вообще обо всем.

За лимонной шторой в мокром саду упал и развалился на части гром, и вместе с ним развалился на части Кирилл или то, что было им недавно, потому что между двумя ударами сердца он перестал существовать, и осталась только буйная безудержная радость.

Со следующим ударом сердца он вернулся.

Лил дождь и налил на полу небольшую лужицу. Тянуло холодом и запахом мокрых цветов. Настя медленно дышала ему в шею.

С тех пор как они поднялись по лестнице, прошло семь минут, а вовсе не три столетия.

Он поднял тяжелую руку – как будто чью-то чужую – и положил ее Насте на голову.

– М-м-м?.. – сонно промычала она и потянула на себя покрывало, устраиваясь спать.

– Подъем, – прошептал он, – нас ждет чай с родственниками.

– М-м-м? – опять промычала она.

– Чай, – сказал он и легонько потянул ее за волосы, – чай, миледи.

– Какой еще чай? – забормотала она недовольно. – Ты что, с ума сошел?

И вдруг вскочила, поддав головой его руку.

– Чай! – завопила она и спрыгнула с кровати. – Господи боже мой, я совсем забыла, нас же ждут пить чай!

– Об этом я и говорю, – сказал он и захохотал.

– Не смей! Где мои брюки?!

– Понятия не имею. А мои где?

– Да ладно, все равно все сырое, потом найдем. Вставай, что ты лежишь! Они сейчас подумают, что…

– Что мы украдкой целуемся на лестнице, как юнкер с гимназисткой, – подсказал Кирилл.

– Кирилл, вставай! Где твои вещи?

– Мои вещи в твоем гардеробе.

– А? А, ну да, – она подбежала к гардеробу, лихорадочно водя щеткой по мокрым волосам, – вот черт возьми!..

В него полетело какое-то барахло, которое он ловил и складывал на покрывало.

– Ну что ты лежишь?!

– Я устал, – объяснил он с удовольствием, – я устал потому, что ты на меня напала, бросила на кровать и хорошенько мною попользовалась.

– Я тебя не бросала!

– Еще как бросала.

Пыхтя, она кое-как напялила майку, натянула шорты и швырнула под зеркало щетку, которую все время держала в руке.

– Я скажу всем, что ты в душе, – сообщила она уже из-за двери. По лестнице затопали босые пятки, и все смолкло.

Кирилл полежал еще немного – может, он любит принимать душ по полчаса, – а потом поднялся. Голова была тяжелой, как будто он нанюхался душных цветов.

Почему он непременно должен идти пить какой-то чай, да еще делать вид, что задержался в душе?! Почему он не может проспать весь остаток дня, а потом полежать на диване с книжицей под названием «Кровавые твари» и Настей Сотниковой под боком?

Черт бы подрал все семьи на свете!

Ровный шум дождя, отдаленные голоса на террасе, осторожный скрип половиц, как будто по ним прошел кто-то совсем невесомый – старый дом жил своей жизнью, загадочной и непонятной.

<<1...10 11 12 13 >>

На страницу:

Перейти

12 из 13