Если это не она, я снова стану свободным и легким. Мне ничего больше не надо, все остальное я могу сам. Этого я не могу, только ты. Помоги мне, чего тебе стоит?

Волна, виденная то ли в Австралии, то ли в Малайзии, вдруг вспомнилась ему. Катастрофа, и он – один на многие десятки миль вокруг.

Один.

Вот-вот пойдет снег.

– Здесь куда? Не знаю я домов этих!..

– Направо. За углом еще раз направо.

Водитель покосился на него недоверчиво, как будто всю дорогу читал его мысли и теперь прикидывал, не дать ли ему на всякий случай в ухо.

«…И вправду, что ли, машину купить?..»

Вот подъезды, одинаковые, как боль во всех зубах сразу. Федькин крайний, а Троепольский ошибся. Если бы не ошибся, то знал бы, кто убийца.

Теперь не узнает, несмотря на всю свою браваду.

Он что-то такое заплатил, и, видимо, много, потому что водитель стал совать ему деньги обратно, и у него сделалось испуганное лицо. Троепольский оттолкнул руку, которая лезла к нему с деньгами, и выбрался из машины.

Дом нависал над ним, и непонятно было, где кончается дом и где начинается такое же бетонное брюхо тучи.

– Эй, парень!..

Троепольский оглянулся, закуривая.

– Деньги свои забери!

Он махнул рукой.

– Парень!..

– Отстань от меня!

– Может, тебя… того? Проводить?

Троепольский помотал головой.

– А то ты… странный какой-то.

– Спасибо, не нужно, – отказался вежливый Троепольский и вошел в подъезд.

«Вид у него странный, надо же!»

Он поднялся на нужный ему этаж, позвонил в нужную дверь, мечтая только об одном – чтобы никого не оказалось дома.

Хлипкая дверка кисельного цвета распахнулась сразу же, словно под ней стояли и ждали, когда Троепольский наконец приедет.

– Вам кого?

Тут неожиданно выяснилось, что ответа на этот простой и вовсе не праздный вопрос у Троепольского нет. А, собственно, кого ему? Шут его знает, кого! Какую-то дуру, которая орала, что «всем сегодня Федю подавай, а никакого Феди тут нету!».

Если бы она сама открыла дверь, Троепольский, наверное, не так растерялся, но открыл ему какой-то мужик в майке и тренировочных штанах – своеобразная униформа всех жителей всех спальных районов, отдыхающих от дневных трудов. Должно быть, этот отдыхал от трудов ночных, потому что было как раз утро.

На тренировочные штаны Троепольский имел несколько устаревший взгляд – он наивно полагал, что в таковых следует бежать кросс, а вовсе не лежать на диване, не сидеть за рулем, не идти на свидание, не прогуливаться в парке, то есть не делать как раз того, для чего большинство населения их и использовало.

– Простите, – пробормотал Троепольский, оценив штаны по достоинству. – Мне нужно поговорить… с девушкой. Я приходил… несколько дней назад, и здесь была… девушка.

– Какая еще девушка?! – подозрительно спросил мужик и почесал майку на животе. – Кого тебе надо-то?!

Троепольский моментально раскаялся в слове «девушка» и начал что-то путано объяснять – как он ошибся дверью, как подъездом ошибся тоже, как лифт не работал, и он… Короче, он хотел бы поговорить с женщиной, которая тогда открыла ему дверь.

– Когда открыла-то? – взревели тренировочные штаны, и Троепольский совсем было уж решил, что пропал, но тут штаны снова взревели:

– Натали! Натали!

И в тесной прихожей образовалась давешняя «девушка», тоже в тренировочных штанах и длинной кофте с пуговицами. Троепольский вытаращил глаза – невозможно было бы специально придумать никакую другую Натали, которая так не соответствовала бы этому возвышенному имени.

– О! – бодро воскликнула Натали. – Опять двери перепутали? Или чего? Окна?

– Здрасте.

– Привет. Вов, чего ему надо?

– Говорит, что тебя ему надо. Это кто ж такой? Кавалер новый?! Ты смотри, Наташка, в своей больнице, я тебя предупреждал!..

– Да-а ладно, – кокетливо протянула Натали, мельком взглянула на себя в зеркало прихожей и поправила челочку, став еще неотразимей. – А вы кто?

– Я никто, – быстро сказал Троепольский. – То есть меня зовут Арсений Троепольский, и в соседнем подъезде живет мой заместитель, и… то есть все это неважно. Помните, когда я дверью ошибся, вы мне сказали, что здесь нет никакого Феди, а всем сегодня Федю подавай. Помните?

– Да ничего я не помню.

– Как не помните?! Я пришел, а вы сказали, что…

– Да откуда я помню, что я сказала! Мало ли чего я говорю! Верно, Вов?

– Это верно, – неожиданно подтвердил Вова, – чего она только не говорит!

– Постойте, то есть вы хотите сказать, что никто, кроме меня, в тот вечер не спрашивал Федю?!

– Спрашивал, – с удовольствием отозвалась непосредственная Натали. – Все как с цепи сорвались, всем Федю надо было, а у нас никакого Феди нет и не было отродясь. Вов, ты с суток пришел и спал, и я думала – разбудят мне мужика, так я им!..

– Постойте, – опять попросил Троепольский, – значит, кто-то приходил к вам?

– А ты кто, мужик? – Вова опять почесал свою майку и призадумался. – В том подъезде вроде труп нашли. Это чего? Твой, что ли?

– Не мой, – отрезал Троепольский. – Мой еще не нашли.

– Так это чего? Из-за того… убиенного, что ли? А вы откуда? Из милиции? Если из милиции, покажите документ, и все равно я протоколов подписывать не буду и в понятые не пойду! Вов, чего ты смотришь-то? Зачем он приперся?

– Да я затем приперся, – заорал Троепольский, – что Федя Греков, которого убили, мой друг! И не надо мне, мать вашу, никаких протоколов! Мне надо, чтобы вы мне сказали, кто еще в тот день ошибся дверью!

– Так откуда ж я знаю кто! Мне по именам спрашивать некогда, время у меня не казенное, а свое, и дома я отдыхаю и по именам никого не спрашиваю!

– А чего? – Вова посмотрел на него сочувственно. – Правда, что ли, товарищ твой… помер, типа?

– Типа, помер, – согласился Троепольский.

– А ты чего? Хочешь узнать, кто его на тот свет проводил?

– Хочу, – признался Троепольский.

– Ишь ты, – восхитился Вова, – в очках, а хочет узнать! Ну, проходи тогда, что ли.

– А здесь нельзя?..

– Так чего здесь! Тогда там удобней.

Троепольский покорился и «прошел». Куртку он снимать не стал и портфель тоже не оставил в прихожей. В квадратной комнате лежал квадратный ковер, стояли распахнутая тахта, утлый столик на колесах, и еще висел коврик на стене, а на коврике… алюминиевая шашка. Там, где полагается быть драгоценным камням, рукоятка была раскрашена разными красками. Красота.

– Садись, – пригласил Вова и вытащил из-за спины табуретку и воздвиг ее неподалеку от столика. – Может, водки выпьем?.. Раз уж товарища твоего… на тот свет, короче…

– Какой еще водки?! – громко закричала из кухни бдительная Натали. – С утра пораньше! Тебе бы только повод! Так и будешь ее трескать!..

– Да не трескать, а за упокой души всегда!..

– Да ты и так всегда!..

– Наташка! Замолкни!

– Не стану я молчать! С утра водку! Допьешься до белой горячки!

– Я свою меру знаю!

– Знаю, как ты знаешь! А кого в прошлую среду Митяй на себе принес? Стыдоба какая, перед людьми-то!

– А что? Твои люди не пьют?!

– Да все люди как люди пьют, один ты, как буйвол меченый!..

– А в гадюшнике твоем больничном не пьют?! Там все ангелы небесные с крыльями?

Троепольский, растерявшийся было в начале дискуссии, неожиданно осознал, что, если немедленно не возьмет инициативу в свои руки, дело может кончиться скверно.

– Так кто приходил-то?! – в потолок громко крикнул он, и все неожиданно смолкло.

На пороге комнаты показалась Натали с чайником в правой руке и не слишком чистым полотенцем в левой.

– Куда?

– К вам, – с нажимом сказал Троепольский и вытащил сигареты, – в тот вечер, когда я ошибся дверью. Кто еще?

– Чаю будете пить?

Троепольский сказал, что «чаю» он пить будет, решив, что в противном случае гостеприимная хозяйка непременно обидится.

На утлом столике образовались чашки с блюдцами, пластмассовая желтая сахарница в виде груши – полгруши снималось, а из оставшейся половины надо было вычерпывать сахарный песок, – темное варенье в вазочке синего стекла и печенье «Юбилейное» в пачке. Натали проворно накинула на тахту покрывало, посмотрелась в полированный сервант, опять поправила челочку и разлила чай.

Троепольский посмотрел в свою чашку с блюдцем. В желтой жидкости болтались черные чаинки, а на блюдце был почему-то рассыпан сахар. То ли он сам его рассыпал, то ли он всегда там был. «По жизни», как теперь принято выражаться.

Вова тоскливо поглядел в свою чашку с блюдцем, зачем-то взболтал чай, сунул чашку на столик и сказал с тоской:

– Э-эх!..

– Пей, пей, – посоветовала Натали, – вкусно, если с булочкой. Хочешь булочку? Или печеньку? А вы, – это уже Троепольскому, – зря пришли. Никого вы не найдете. Уж раз убили, то и убили, так я считаю. Судьба такая. Нынче всех убивают, а вчера какая-то старуха квартиру свою подожгла, «Дорожный патруль» сказал.

– Да не подожгла она, а баллон рванул там! Как это вы, бабы, слушаете! Вам одно говорят, а вы все о другом!..

– Да не баллон, баллон рванул, где дедок заснул, пьяненький, и сигарету не потушил, а бабка сама квартиру подожгла, чтобы она дочери ее не досталась.

– Точно!

– Так я про что и говорю! Представляете, – это опять Троепольскому, – вот только что «Дорожный патруль» сказал, что бабка сама свою квартиру спалила, потому что дочь ее выселяла. А бабка решила, что лучше пусть сгорит она, только дочь все равно ничего не получит! И подожгла. Керосинцу запасла, полила все, да и кинула спичку.

– Во зараза какая, пенсионерка-то!

– Ой, кто бы говорил!.. Твоя-то мамаша в прошлом году на лестнице меня чуть до смерти не убила!

– Так было за что, когда ты три кило студня перевернула!..

– Так для тебя жратва первое дело, а на меня наплевать всегда! Вам бы с мамашей только жрать, а когда человек…

Троепольский протяжно завыл, наклонился вперед и взял себя за голову. Его вой так поразил спорщиков, что они даже позабыли про перевернутый в прошлом году студень.

– Ты чего? – с интересом спросил Вова. – Ты чего, мужик, а?

– Может, он припадочный, а, Вов? – тревожно просвистела Натали. – Смотри, он желтый какой-то.

– Кто к вам приходил?! Кто, так же, как и я, ошибся дверью?!

– Когда? – испуганно спросила Натали, и Троепольский быстро и доходчиво объяснил, когда именно. Еще он объяснил, куда следует немедленно пойти самой Натали, ее мамаше, Вовиной мамаше вместе со студнем и еще Вове.

От этих объяснений ему вдруг полегчало – голова перестала гудеть чугунным басовитым гудением, перед глазами прояснилось, и еще он сигарету закурил, а с сигаретой ему всегда становилось легче жить.

Вова порылся в заднем кармане тренировочных штанов, извлек мятую пачку и тоже закурил. Некоторое время все задумчиво курили. Потом Троепольский стряхнул пепел в чашку с чаем и спросил:

– Ну?

– Девушка приходила, – с готовностью сообщила Натали и покосилась на Вову. – Ну, то есть как девушка! Такая… не очень молодая девушка. Как я, примерно. Ну, тоже, как вы – «простите, извините, где Федя?». Я ей – какой такой Федя? Она мне – а что, разве Федя здесь не живет?! А я ей – знаете, девушка, надо у своих кавалеров адресок-то поточнее узнавать, а то небось в прошлый раз, когда у него была, ни о чем на свете не думала, кроме как о том самом, а теперь вот найти не можешь!.. А она мне – так он здесь не живет?! А я ей…

– Как она выглядела? – перебил Троепольский. Жить ему не хотелось. Сигарета отвратительно воняла.

– Кто? А, девушка эта? Да хорошо. Такая приличная, ничего не скажешь, на прошмандовку не похожа. Ну, в джинсах, конечно, и тут у ней так сделано красиво, как будто прошито, что ли, ну, сумка такая на плече, не маленькая, но такая… коричневая.

– Блондинка или брюнетка?

– А она в капюшоне была. На куртке капюшон пришит, и она его на голову натянула. Не разобрать там, брюнетка или блондинка. Зато в очках.

– А… во сколько она приходила?

– Да вы что? Смеетесь? Откуда я знаю, во сколько-то? У меня время не казенное, а личное, я на часы просто так каждую минуту смотреть не должна, и мужик у меня спал.

– Ну, хоть вечером или днем? Или утром?

– Ну, к вечеру ближе, конечно. Темнело уже так… смерклось почти. Но еще до игры, в которую Галкин играет.

– Какой Галкин? – не понял Троепольский.

– «Как стать миллионером», – ответила Натали таким тоном, словно Троепольский только что признался ей, что никогда в жизни не слышал о существовании азбуки. – Максим Галкин ее ведет, мой любимый! Он мне автограф однажды дал, вот тут он у меня…

И она вскочила с дивана, чуть не снесла столик и метнулась к секретеру, но Арсений Троепольский меньше всего в данный момент своей жизни был расположен смотреть автограф Максима Галкина.

– У нас рядом клиника ветеринарная, – тараторила Натали, – а прямо за ней пончики продают и пирожки разные, мы с девчонками по очереди бегаем, на обед взять чего-нибудь, и в тот раз я побежала, а он прямо подъехал, и машина какая! Я такую не видала никогда. Ну, остановилась посмотреть, я же не знала, что это он-то подъехал, а так остановилась, потому что машина, и вижу – он! Собаку свою привез, в ветеринарку-то! А собака! Такая чудная, вся в складках, как будто шкуры у нее больше, чем надо, а тела меньше. Я погладить ее хотела, а он сказал – автограф дам, а гладить не дам, потому что она маленькая еще. И дал! Вот поглядите, написано – «Наташе от Максима на память». И роспись. Наташа – это я, потому что он не знает, что правильно меня звать Натали, а сказать я ему не успела…

– Ничего, в следующий раз скажете, – пробормотал Троепольский.

– …ну вот, а Максим – это он. Мы ксерокс сделали и в ординаторской повесили, и мне не верит никто, что он сам мне написал!

– А во сколько она начинается, эта ваша миллионерская игра?

– В восемь, – обиженно сказала Натали и опять сунула ему под нос автограф. Клетчатый листочек был заботливо обернут папиросной бумагой.

– В восемь, – повторил Троепольский.

В восемь уже приехала милиция, и майор Никоненко, изображавший деревенского дурачка, уже прикидывал, не упечь ли ему Троепольского в кутузку.

Значит, Полька. Девушка в очках и джинсах. Полька приходила тем вечером к Феде, ошиблась квартирой, как и он сам.

Значит, Полька.

Но почему?! И зачем?! Зачем?!

– А… больше никто не приходил?

– Так вы приходили!

– Это я знаю. Только та девушка и я. Больше никого не было?

– А что? Мало?

– Да не мало!

– Не было никого!

– Спасибо, – поблагодарил вежливый Троепольский, которому больше всего на свете хотелось чем-нибудь бросить в алюминиевую шашку, которая болталась посреди квадратного ковра. Например, утлым столиком на колесах – так, чтобы все разбилось, разлетелось, ударило по стенам, как взрывной волной. И чтобы темные чары разлетелись в голове, и все стало, как было до сегодняшнего дня, когда он понял, что она утащила у него из квартиры договор, и не сказала ему ни слова, и посмела быть такой, как раньше!

Зачем она к нему приезжала? Чтобы убить? Ударить по голове, так чтобы череп почти раскололся надвое?! Зачем?!

– Если я покажу вам фотографию этой… женщины, вы ее узнаете?

– Какой женщины?

– Которая к вам приходила?

– Да узнает, узнает, – неожиданно вступил Вова, – она у нас, как собачка сторожевая, всех знает, все видит. Давай. Где фотография-то?

Но у Троепольского не было с собой Полькиной фотографии. У него вообще не было никаких фотографий. Прошлое его не интересовало, а фотографии бывают только в прошедшем времени.

Он выбрался от Вовы, Натали и Максима Галкина, засевших в одной квартире, и побрел по лестнице пешком, потому что у него не было сил ждать лифта, и он представить себе не мог, что сейчас окажется один, в тесной пластмассовой клетке, и ничего не останется, только биться головой о запакощенные пластиковые стены и двери – а как же иначе?..

Все сходится. Шарон Самойленко сказала ему, что Полина приехала вечером, а за собакой Гуччи он отпустил ее утром – времени хватило бы, чтобы слетать в Нью-Йорк! Сизова тоже не было на месте, а Троепольский был уверен, что тот на работе.

Что они все с ним делают?! И за что ему это?!

Стало совсем темно, и, когда Троепольский открыл подъездную дверь, оказалось, что мокрый снег летит с близкого неба, а все кругом уже бело, и не видно ни людей, ни крыш, ни машин, и собственная рука с сигаретой теряется в снежной пляске, и во всем этом, правда, было что-то от конца света.

Давно пора купить машину. Сейчас забрался бы в теплое, сухое, уютное нутро, включил печку, уселся, нахохлившись, как воробей, но от того, что машина защищала бы его со всех сторон, окружая железным непробиваемым панцирем, он, может быть, успокоился бы чуть-чуть, перестал ждать катастрофы и все думать – господи, почему ты ничем мне не помог, я же тебя просил!

Сигарета пахла как-то странно, и он, вдруг взглянув на нее, неожиданно обнаружил, что она… розовая. У него отродясь не было никаких… розовых сигарет. Он полез в карман, извлек квадратную твердую пачку и посмотрел.

Ну, конечно. «Собрание».

Сигареты Полины Светловой. Она оставила их у него в квартире, а он утром прихватил. Розовая – это еще что! Там есть еще зеленые, фиолетовые и желтые, радуга-дуга просто!

Тут неожиданная мысль поразила Троепольского. То есть на самом деле поразила, как поражает удар молнии. Кажется, он даже слышал этот самый удар где-то над головой. Приставив ладонь козырьком к глазам, чтобы как-то защититься от снега, который лепил в лицо, он посмотрел вверх, а потом побежал в соседний подъезд. Дверь была открыта, кодовый замок не работал.

Как только разошлись двери лифта, он кинулся к банке с окурками, которая была прикручена проволокой к прутьям лестницы. На Федину дверь с белой бумажкой, наклеенной поперек, он старался не смотреть.

Из банки отвратительно воняло, и слой окурков казался утрамбованным и плотным, но Троепольский, морщась от отвращения, все-таки раскопал его. Вряд ли кто-то на этой лестничной площадке регулярно покупал «Собрание», сорок пять рублей пачка. Полина, если тут все-таки была именно она, вполне могла и не курить на лестнице, но, скорее всего, курила, она всегда много курит, когда нервничает, а тогда она, конечно, нервничала, потому что вряд ли возможно не нервничать, когда собираешься сделать то, что собиралась сделать она…

Фиолетовый с золотом окурок оказался в банке – один-единственный. Троепольский посмотрел на окурок, и его сильно затошнило, как тогда, в Федькиной квартире. Он стремительно поднялся с корточек, перешагнул через окурки и дернул на себя оконную раму. Посыпалась какая-то труха, скрученные лепестки старой краски полетели шелестящим дождиком, он дернул еще раз и открыл.

Снег колыхался прямо перед глазами, плотная, густая масса. Он дышал глубоко, считал вдохи и выдохи. Лицо моментально стало мокрым.

Значит, Натали ничего не перепутала, и Полина на самом деле здесь была. Значит, значит…

Он должен с ней поговорить. Немедленно. Сейчас же. Он должен все выяснить, пока не поздно.

Впрочем, давно уже все поздно.

В конторе был некоторый переполох и раздавался странный шорох, словно по коридору двигались крысы, шуршали хвостами.

– Что случилось?

– Приехали и вас дожидаются, – доложила Шарон Самойленко. – Уже давно.

– Кто?

– Там вон.

– Кто?!

– На диване сидят.

Троепольский решил, что прибыл майор Никоненко, чтобы посадить его в тюрьму. А что такого? Никаких других подозреваемых у него нет, и кандидатов в подозреваемые нет, и кандидатов в кандидаты нет, а Троепольскому туда и дорога.

На диване не было никакого майора Никоненко. На диване сидел худенький, бледный до зелени юноша с волосами до пояса, заплетенными в многочисленные косицы, в рубище и широченных штанах.

Троепольский понятия не имел, кто это.

– Здравствуйте.

Юноша поднял на него утомленные глаза, словно коричневой краской обведенные то ли усталостью, то ли нездоровым образом жизни, и лениво пробормотал:

– Здорово!

У Арсения Троепольского имелось человек двадцать знакомых, которые на его приветствие могли ответить «здорово!», но юноша в их число не входил.

– А вы кто?

– А ты чего? Не знаешь меня, что ли?

Троепольский вдруг развеселился.

– А должен?

– Ну… – Юноша на некоторое время серьезно задумался. – …вообще-то должен. Ты же еще не очень старый.

– Я? – удивился Троепольский. – Я не очень. А что?

– А то, что раз не старый, то должен знать.

– Понятно, – кивнул Арсений, обошел диван и скрылся в своем кабинете. Юноша ему надоел.

Он бросил портфель, сунул куртку в шкаф и уже стянул ботинки, которые промокли насквозь, пока он ловил машину, когда на пороге показался юноша из приемной. Помимо рубища, на нем были еще и вериги – поперек впалого живота, и на заднице тоже что-то болталось, позвякивало. Вид у юноши был слегка удивленный.

Троепольский сунул ноги в кроссовки и мельком глянул на посетителя.

– Я вообще-то к тебе, – сообщил юноша доверительно, – говорят, ты сайты классно делаешь. Правду говорят или гонят?

Троепольский пожал плечами, повернулся в кресле и нажал кнопку на селекторе.

– Варвара!.. Прощу прощения. Шарон. Принесите мне кофе и найдите Светлову. Где она?

– Уехали они, – пропищал селектор, – как приехали, так и уехали, потому что разбили свои очки.

Троепольский насторожился – что такое происходит? Вчера очки ей разбил кто-то, напавший на нее, сегодня она сама?! Чушь какая-то! Из-за этих очков она в шесть часов утра уехала от него, не согласившись взять его очки, и вот опять уехала, теперь с работы?!

Однако мысль о том, что был кто-то, ударивший ее, вопреки всему, что он узнал, успокоила его. Если во всем виновата она одна, кто мог ее ударить? Значит, не одна, значит, есть еще кто-то, значит, есть какое-то «разумное объяснение» фиолетовому окурку с золотой полоской и тому, что поклонница многочисленных талантов Максима Галкина именно ее видела на площадке Фединого дома!

– Так чего сайт?..

– А чего сайт?

– Сделаешь?

– Кому?

Тут юноша начал проявлять первые признаки нетерпения:

– Как – кому?! Мне нужен сайт. Только хороший, а не мусор какой-нибудь! Ну чего? Сделаешь? Все говорят – есть один чувак, он сайты классные лепит, хоть и бабок много дерет, а мне как раз надо классно, а бабки не вопрос на самом деле.

Тут в комнату вскочила Шарон Самойленко с подносом. Поднос она плюхнула перед Троепольским – звякнули блюдца и ложечки – и повернулась к юноше. На лице у нее был написан небывалый восторг, сменивший привычную кислую мину.

– Автограф дадите?

При слове «автограф» Троепольский почувствовал себя неуютно. Может, это и есть Максим Галкин, а он, Троепольский, просто что-то пропустил, перепутал и недоучел?

Юноша моментально сделал скучное лицо, тряхнул косицами и что-то размашисто начертал на листочке, подсунутом Шарон.

– Как зовут?

– Меня? – задушенным голосом пискнула Шарон.

– Тебя, кого же!

– Шарон.

– Красиво, – похвалил юноша и еще что-то черкнул, очевидно, сверх нормы, потому что Шарон немедленно засияла от счастья, прижала листочек к груди и посмотрела на юношу с любовью и сверху вниз – она была значительно выше его ростом.

Троепольский пил кофе.

– Так чего? – опять спросил юноша, освободившись от Шарон. – Сделаешь мне сайт?

– А ты кто?

– Не знаешь?! – не поверил тот.

Троепольский отрицательно покачал головой.

Тогда юноша выдвинулся на середину комнаты, выставил два пальца правой руки, как-то боком подпрыгнул, выпятил живот, как младенец, собирающийся заорать, дернулся и сделал странный жест чуть ниже пояса.

Очевидно, так он объяснял Троепольскому, кто он такой. Троепольский смотрел с интересом, даже закурить забыл.

– Опять родители с утра на даче, – провозгласил юноша неожиданно и притопнул по ковру, – но это совсем ничего не значит! Опять с утра наступила жара, и все будет хуже, чем вчера, а завтра все то же, и кверху брюхом кругом лежат дохлые мухи!

Тут он повернулся вокруг своей оси, косы взметнулись, рубище взметнулось, цепи зазвенели, вериги зазвенели тоже.

Троепольский перестал пить кофе.

– Кончай сидеть в тишине квартиры, ведь по природе ты за-ди-ра. – Опять дивный жест сверху вниз, а потом снизу вверх. – Иди тусуйся и пиво пей и ни о чем никогда не жалей! Кругом такая суета, а жизнь исклю-чи-тельно проста!

И он опять притопнул, и повернулся, и открыл было рот, чтобы продолжить причитания, но Троепольский больше слушать не желал.

– Ты что? – перебил он, и юноша замер от удивления. Должно быть, никто и никогда его раньше не перебивал. – Читаешь рэп?

<<1...10 11 12 13 14...18 >>

На страницу:

Перейти

12 из 18