Запасной инстинкт
– Я не читаю, – обиделся юноша, – я пою. Я Бенцл. Ты меня не узнал, что ли?
Троепольский признался, что не узнал.
– Ну, так это я, и мне сайт нужен. Сделаешь сайт, чувак?
Троепольский сказал, что не делает сайтов… эстрадным звездам.
– Да ладно тебе, чувак! Ну, им не делаешь, а мне сделай! Да я сам попсу ненавижу, ты же знаешь! Ну, вот если есть козлы, так это те, кто попсу гонит и еще кто на радиостанциях сидит! Ну ничего не понимают, сколько раз говорил я им, что надо меня ставить, меня, а они!..
– Что, – поинтересовался Троепольский, – не ставят?
– Да нет же, мать их! В формат, говорят, не попадаешь, а это значит песец, когда не попадаешь. Говорят, мелодии у тебя нет никакой, и вообще рэп лучше всего негры… того… поют. А из тебя, говорят, какой негр-то, блин?!
– На негра ты не похож, – согласился Троепольский.
– А я, ты понимаешь, чувак, я искусством занимаюсь, а не какой-то там туфтой! Для меня самое главное… Вот знаешь, что для меня самое главное?
– Что?
– Добро, – провозгласил юноша и погладил свой худосочный живот, – добро для меня самое главное! У меня все стихи про добро!
– А не про дохлых мух разве? – усомнился Троепольский.
– Да не, мухи – это так, для рифмы, а потом, в этом тоже что-то есть, да, чувак? Ну, образ, сила, настроение, а? В стихах-то ведь что главное?
– Что?
– Настроение! А я мух вообще не бью, потому что их создал не я, а бог, так как же я могу убить то, что создал бог?
– Не знаю, – признался Троепольский.
– А вот все, что не для души пишется, а для денег, это все лажа полная, ты ж понимаешь! Настоящему художнику на деньги плевать тридцать раз!
Тут в кабинет, где Троепольский содержательно беседовал с настоящим художником, вдвинулся квадратный громила в черном пиджаке, черных брюках, черных очках, несмотря на грянувшие с утра пораньше сумерки, и сказал каменным басом заискивающе:
– Дмитрий Петрович, это вас, – и протянул художнику телефон.
– Прости, это моя охрана, ты ж понимаешь, – скорчил рожицу юноша, подбежал к черному и выхватил у него телефон. – Да. Да. Чего еще? Нет. Не отменяй. А сколько билетов продали? А на разогреве кто? Ну и хрен с ними! Мало! Мало, говорю! А то, что мне бабки надо отбивать! Какая, блин, реклама?! Где она, реклама эта?! Да он вообще какой-то больной на голову, я ему говорю, а он мне… Что? А, ну ладно!
Он нажал кнопку, помахал телефоном в сторону громилы, и тот ловко его подхватил. Юноша тотчас же замахал на громилу освободившимися руками и чуть не вытолкал его за дверь.
– Ты приходи на мой концерт, – пригласил юноша и сделал гостеприимный жест, опять почему-то показавшийся Троепольскому не слишком приличным, – я своему директору скажу, он тебе билеты пришлет. У нас сольник будет – вау! Приходи с девушкой. У тебя есть девушка?
– Нет, – неожиданно признался Троепольский.
– Что это ты так, старик? Или ты гомик?
– А ты?
– Я нет.
– И я нет.
– Тогда приглашай любую! Секретарша у тебя первый сорт, старик!
Троепольский сидел и думал – что такое с ним происходит? О чем он разговаривает?! С кем он разговаривает?! – Вот я про любовь недавно сочинил, старик, ты послушай. – Юноша опять выбежал на середину комнаты, приставил два растопыренных пальца к глазам, присел и стал волнообразно изгибаться. – Для любви всегда есть место в судьбе, потому что это то, что я дарю тебе, твоя мама считает, что я придурок, а мне плевать, как на этот окурок!
Троепольский покатился со смеху.
– Ну, как тебе стишата?
– Экстаз, – похвалил Троепольский, перестав смеяться.
– Меня недавно какие-то отморозки чуть не побили, – похвастался юноша. – Потому что у меня волосы длинные, потому что я несу добро и еще потому что я кришнаит.
– Ты подолгу и с интересом рассматриваешь свой пупок?
– Почему?..
– А чем еще занимаются кришнаиты?
– Ты не знаешь, старик?! – поразился юноша. – Так я тебе сейчас расскажу, это классно, старик! Меня посвятил Джахангор, его Толей раньше звали, а теперь он Джахангор, и он самый крутой чувак во всем этом деле!
– А разве не Кришна самый крутой чувак во всем этом деле?
Тут юноша посмотрел на Троепольского подозрительно.
– А ты что? Тоже кришнаит? Или буддист?
– Боже сохрани, – быстро сказал Троепольский, – мне некогда.
– Ну чего? – спросил вдруг погрустневший юноша. – Сделаешь сайт?
– Я дорого беру.
– Да ладно! Скинешь мне чего-нибудь!
– Не скину. Я делаю или за деньги, или бесплатно. Если за деньги, то всем одинаково. Ты уж меня прости. А потом, для тебя деньги ничего не значат, я правильно понял?
– Правильно, – согласился юноша кисло. – А когда сделаешь? Быстро?
– Быстро тоже не сделаю, старик, – еще больше расстроил его Троепольский. – Я, сам понимаешь, самый крутой чувак в этом деле, хоть и не буддист. Если быстро, будет отстой, а мне фуфло гнать неохота, у меня эта самая, старик, репутация которая. Она, блин, времени требует и вдумчивости. Ну как? Догоняешь?
– До… гоняю, – признался юноша с некоторой запинкой.
– Ну, ты молоток, старик. А насчет бабок, тебе секретарша прайс подкинет, ты почитаешь на досуге. Или директор почитает, если он у тебя грамотный.
– Грамотный вроде.
– Тогда он тоже молоток. Ну чего? Все? Тогда бывай здоров, старик.
– Бывай, – эхом повторил юноша, постоял еще немного в растерянности, потом подтянул свои необыкновенные штаны, шмыгнул носом и поплелся к двери.
– Так я тебе звякну, – сказал он с порога.
– Звякни, – разрешил Троепольский.
Он уже смотрел в монитор, пальцы летали по клавиатуре, экран мигал. Во всем этом было какое-то шаманство, Троепольский и сам это понимал.
Ровно через три секунды он забыл про юношу навсегда – как будто собственные проблемы, выстроившись железным клином, вытеснили из сознания все остальные мысли. Зато он вспомнил, что Полины Светловой на месте нет.
Он отшвырнул от себя клавиатуру и секунду подумал. Потом нажал кнопку на селекторе.
– Где Сизов?
– Так у себя. Как с утра приехали, так у себя и сидят. Да, еще Лаптева вам звонили. Просили перезвонить.
Он не стал перезванивать – слишком многое пришлось бы объяснять, а он совсем не был к этому готов.
Что он может ей объяснить?! Что сегодня утром выяснилось, что в день Федькиной смерти к нему приезжала Полина Светлова, лучшая Варварина подруга и его собственная бывшая любовница? Что вчера кто-то избил ее прямо в конторе, и это самое отрадное из всего, что случилось за последнее время, потому что хотя бы косвенно подтверждает ее непричастность? Что он до сих пор не нашел ни одного конца, за который можно было бы потянуть, чтобы распутать весь клубок, как говаривали великие сыщики в детективных романах? И что он вообще не уверен, что это клубок, это вполне может быть бомбой, и тогда тянуть за что-нибудь не просто опасно, а грозит чудовищной катастрофой?!
Он еще посидел перед мерцающим монитором.
Разговаривать с Сизовым нельзя. Его тоже не было в конторе в тот поганый день, и неизвестно, где он был. С ним нельзя разговаривать, пока не выяснится, где именно он пропадал. Ужасно никому не доверять, особенно когда к этому не привык.
И работа, работа!.. Он совсем забросил дело, чего не было с ним никогда в жизни, а теперь!..
Он снова нажал кнопку и спросил злобно:
– Светлова когда обещала приехать?
– Сказали, что моментально. Только туда и обратно.
– Куда «туда»?! Куда «обратно»?!
– А вы на меня не кричите, Арсений Михайлович! Я вам не личная прислуга, а квалифицированный работник!
Тут он вдруг вспомнил, что у Полины есть мобильный, и рявкнул:
– Позвоните ей на мобильный, быстро! И соедините меня с ней! Прямо сейчас!
Что-то такое было у него в портфеле, о чем он думал еще утром, а потом забыл. Перегнувшись в кресле, он подтянул к себе портфель и стал в нем копаться. Все время попадались какие-то бумаги, которые были важными и нужными еще несколько дней назад, а теперь оказалось, что все это – пустое.
Разрисованная маркером распечатка звонков лежала, как водится, на самом дне. Троепольский дернул ее так, что она порвалась на середине, и разложил на столе. Незнакомый номер был в нескольких местах жирно обведен красным. Все остальные были вычеркнуты – синим, зеленым, фиолетовым, даже черным. Полина Светлова все умела делать как-то не так, как все. Вот, например, вычеркивать телефонные номера.
Косясь в распечатку, Троепольский быстро и сердито набрал обведенный красным номер.
Голос, ответивший ему, поразил его до глубины души. Он был низкий и очень уверенный, а Троепольский ожидал услышать нежные трели, вроде тех, что издавала Федина племянница сказочной красоты.
– Здравствуйте, – осторожно сказал Троепольский, напуганный необыкновенным голосом.
– Здравствуйте, – ответили в трубке твердо.
– Меня зовут Арсений Троепольский, я… работаю с Федей Грековым. Вы знаете такого?
Паузы не было никакой. Голос так же уверенно ответил, что Федю Грекова знает.
Троепольский перехватил трубку и прижал ее плечом.
– Как вас зовут?
– Зоя. Зоя Ярцева. А откуда у вас мой телефон? Или Федор… вам дал?
– Федор ничего мне не давал. Телефон я нашел сам… дедуктивным методом.
– Понятно, – протянул голос. – Зачем вы мне звоните?
– Мне очень нужно с вами поговорить.
– О чем? – холодно спросила Зоя Ярцева. – Я уже обо всем поговорила с его родственниками, мне достаточно. Или вы хотите сказать что-то… еще более убедительное?
– С какими… родственниками? – осторожно поинтересовался Троепольский.
Тут она некоторое время молчала.
– Мне не хочется с вами разговаривать.
– Почему?
– А разве это не понятно? Мне… трудно говорить о нем.
Тут Троепольский вдруг озверел.
Ему тоже было трудно – разговаривать, думать, сопоставлять, искать тот самый конец веревки, за который следовало тянуть, даже не зная точно, веревка это или запал от гранаты! Ему было трудно, но он не мог отступить! Никто, кроме него, не найдет убийцу – мало надежд на майора Никоненко!
– Всем трудно говорить о нем, – произнес он злобно, – и всем приходится! Его убили, понимаете? Если вам не наплевать на то, кто это сделал, вы должны со мной встретиться.
– А вы что, следователь из районной прокуратуры?
– Я, черт возьми, дизайнер. Федя работал со мной девять лет. Или я с ним. И я должен знать, кто и за что…
– А-а, – протянула Зоя Ярцева, – вы сериалов насмотрелись, да? Про Робина Гуда и торжество справедливости? Милый юноша, вам со мной не повезло. Я ни во что такое не верю. Вы бы оставили Федора в покое и занимались своими делами. Больше пользы будет, это я вам точно говорю, как старший товарищ.
Именно потому, что она была совершенно права, Троепольский, вместо того чтобы послушаться, озверел еще больше.
– Где вы работаете?
– Зачем вам?
– Я должен с вами поговорить.
– Я не хочу с вами говорить.
– Где вы работаете?
Она помолчала.
– Да и черт с вами. Я работаю в Гидропроекте, знаете, где это? Между Ленинградкой и Волоколамкой, видно за версту. Вы хотите прямо сейчас приехать?
– Да.
– Я закажу вам пропуск. Двадцатый этаж.
Троепольский положил трубку и с сомнением посмотрел на свои кроссовки – вряд ли в них можно передвигаться по снегу без ущерба для здоровья, а ни в чем другом он не мог передвигаться, ноги он сильно промочил, пока топтался возле Фединого дома. Тротуары вокруг этого самого дома специально были спланированы таким образом, чтобы снег, дождь, паводки и разливы рек непременно концентрировались именно там, где ходят люди. Снег в течение десяти минут превращал тротуары в непроходимые топкие болота, в которых непременно увязли бы все танки потенциального противника, если бы им пришло в голову двинуть на жильцов. Дождь заливал подступы, укрепления и фортификации еще быстрее. Вдоль дома шли узкие тропки, по которым с грехом пополам можно было ходить, придерживаясь за серую бетонную стену. Тропки выводили прямиком к помойке, и вокруг ящиков по утрамбованному мусору тоже были проложены тропинки – к остановке автобусов и маршруток. Выскочив из машины, Троепольский первым делом угодил в лужу – так, что джинсы вымокли по щиколотку, что уж говорить про ботинки!
Пока он сейчас выберется на проезжую часть, поймает машину, объяснит, куда ехать, и до подъезда Гидропроекта его вряд ли довезут, кроссовки тоже промокнут, Троепольский подхватит пневмонию, – хорошо бы «типичную»! – будет долго и уныло болеть, он всегда болел долго и уныло, потом с трудом потащит себя на работу, и поезд уйдет уже навсегда, и не догнать его будет ни за что!
Почему он никак не может купить себе машину?!
– Варвара! А, черт! Шарон!
– Слушаю.
– Сизова попросите дождаться меня. Пусть он никуда не уезжает. Если Светлова появится…
– Арсений, я здесь. Я уже появилась.
Троепольский от неожиданности выронил телефон, который собирался кинуть в портфель. Полина стояла на пороге его кабинета, на ковре за ней тряслась экзотическая китайская хохлатка Гуччи.
– Я тебе нужна?
Троепольский вдруг понял, что не знает, как ответить на этот вопрос.
Пожалуй, больше, чем ты думаешь?
Пожалуй, больше, чем думаю я сам?
– Где ты была?
– В аптеке на той стороне.
Она имела в виду противоположную сторону улицы Тверской.
Троепольский, согнувшись в три погибели, шарил под столом, искал телефон. Потом, согнувшись еще больше, он заглянул под выдвижные ящики, повздыхал оттуда, потом стал на четвереньки и быстро пополз вокруг стола. Полина посторонилась.
– Ты сделала рентген?
– Ты что-то уронил?
– А в аптеку тебя зачем понесло?
– Я разбила очки.
– Вчера?
– Сегодня.
Троепольский нашарил телефон, зажал его в кулаке и стал пятиться задом из-под стола, разогнулся, с силой стукнулся головой о столешницу и протяжно завыл от боли.
– Ты что? Ударился?!
Подбежала китайская хохлатая собака, выпучила глаза и тоненько гавкнула на него.
– Пошла вон, – простонал Троепольский, – черт побери!..
Полина присела так, что прямо перед носом Арсения оказались ее темные очки, желтая с зеленью щека с розовой царапиной и длинная прядь черных волос.
– Где ты ушибся?
Рукой Троепольский показал – где. Ему было так больно, что на глаза навернулись слезы. Идиотизм.
Пальцы Полины Светловой забрались ему в волосы, и он замер и напрягся, моментально позабыв о том, что ему больно, что унизительно сидеть перед ней под столом, и еще о том, что все разладилось в последнее время, и еще о том, что он должен спешить.
– Давай я подую. Хочешь?
Он секунду смотрел на нее, а потом повернул голову, чтобы она подула. Она и вправду подула.
Ее дыхание осторожно и нежно пощекотало кожу под волосами. У Троепольского взмокла спина.
– У крокодила заболи, – сказала Полька быстро, – у бегемота заболи, у гадюки болотной заболи, а у Арсения заживи…
Так все это было глупо, так не нужно, непривычно, и спина стала совсем мокрой, и Троепольский взял Полину за подбородок свободной рукой, сдернул очки – она моментально зажмурилась и, кажется, голову в плечи втянула – и поцеловал.
Давным-давно они не целовались «просто так». Пожалуй, они никогда не целовались «просто так», даже в начале романа. Только в расчете на «продолжение», только в качестве «прелюдии», только затем, чтобы потом «начать», «перейти», «шагнуть»…
Шагать было некуда и перейти нельзя.
И еще сидеть было очень неудобно – он почти под столом, с телефоном в упертом в ковер кулаке, она на корточках рядом. И в любую секунду могли нагрянуть сотрудники или идиотка Шарон, и телефон мог зазвонить. И еще утром Арсений узнал, что она замешана в историю с Фединым убийством. И договор пропал из его квартиры. И враг притаился где-то поблизости. И в чужой машине он молился, прикрыв глаза, чтобы не видеть снег, – господи, только бы не она!..
Он оторвался от нее и посмотрел внимательно и серьезно, встал на колени и швырнул телефон на диван. Тот приземлился с глухим стуком.
Арсений держал ее так, что вывернуться она никак не могла, но она не смотрела ему в глаза! Не смотрела, и все тут!..
– Полька.
Она уставилась, кажется, на его шею.
– Посмотри мне в глаза.
– Я смотрю.
– Нет, не смотришь.
– Зачем тебе это надо?
– По-другому я не понимаю.
– Чего ты не понимаешь, Троепольский?
– Ничего. Посмотри сейчас же.
Она подняла глаза примерно до уровня его носа и уставилась пристально.
Беда просто.
Троепольский опять поцеловал ее – от злости и страха.
И поцелуй вдруг оказался слишком серьезным и тяжелым, как мельничный жернов на шее, и потянул Арсения вниз, в темное, глубокое, опасное. Он тяжело задышал, ему стало наплевать на то, что она так и не посмотрела ему в глаза, и на то, что ничего нельзя, и все это «просто так». Он переместился по ковру, приналег на нее и прижал к себе – горячими растопыренными ладонями. Она с готовностью прижалась и даже схватила его за свитер, и он вдруг испугался, что упадет.
Потом она забралась руками ему под свитер, и он испугался, что у него мокрая спина, и ей будет противно.
Потом она потрогала его щеку, и он испугался, что еще чуть-чуть – считаю до трех! – и остановиться уже не сможет.
Потом он еще чего-то испугался и еще, и все это не имело никакого значения – свет в голове медленно мерк, как в зрительном зале после третьего звонка, и уши словно забило ватой, и стоять на коленях было очень неудобно, и вообще он сто лет не целовался «просто так». Кажется, с девятого класса, но тогда все было по-другому.
На столе запищал селектор, и еще где-то зазвонил телефон, и их отшатнуло друг от друга, как взрывной волной.
Полина проворно перекатилась на четвереньки, вскочила, и Троепольский вылез из-под стола. Ноги затекли, стоять было очень неудобно, и вообще жить не хотелось.
– Да, – сказала Полина в свой телефон, откинула волосы и покосилась на него.
– Да, – сказал он, нажав на селекторе кнопку.
– Соединяю, – провозгласила из селектора Шарон.
– С кем?
– Со Светловой. Вы ж просили.
– Алло, – повторила Полька как бы с двух сторон – ему в ухо в телефоне и возле дивана наяву.
– Это я тебе звоню, – с силой сказал Троепольский, и она посмотрела на него с изумлением, – вернее, не я, а моя секретарша.
– Зачем ты мне звонишь?
– Тебя не было, а мне нужно было с тобой поговорить.
– Может, мне выйти? А то как-то странно разговаривать с тобой по телефону, когда я тут стою.
Троепольский подошел, выдернул у нее трубку и нажал красную кнопку.
– Просто она идиотка, эта ваша Шарон. Я тебе сто раз говорил.
– Она не идиотка. Ты ее пугаешь, и она все время путается.
Нужно было спросить ее про договор, сказать про то, что он знает, что она была у Феди, про все, что измучило его, и он сказал бы, вот-вот, еще секунда, он даже губы сложил, чтобы сказать, но она не дала ему.
Зачем-то она потрогала его руку и еще щеку и спросила фальшивым бодрым тоном:
– Ну что? Может, я пойду поработаю?
И он не смог.
– Мне надо в какой-то чертов Гидропроект, – сказал он резко, – может, ты меня отвезешь? Или дай мне машину.
– А где твой водитель?
– Не знаю.
Водитель в их конторе имел обыкновение болеть недели по три. Уволить его собиралась еще Варвара Лаптева, а потом сам Троепольский, когда Варвара отвлеклась на рождение ребенка, а потом все о нем забыли.
– Я тебя повезу, а ты мне выволочку устроишь, что я не на работе, да?
– Да, – согласился Троепольский.
– Тогда поехали.
В ее маленькой машинке ему было тесно, и, кряхтя, он кое-как засунул себя на водительское место.
– Так ты сам себя повезешь?!
– Да.
– Тогда зачем тебе я?!
– Поехали, – рявкнул он, – садись!
Полина проворно втиснулась рядом.
– Что это, черт побери, за аппарат машинного доения?! Почему ты себе нормальную тачку не купишь?
Собака Гуччи сидела у нее на коленях, очень близко от Троепольского, и смотрела на него укоризненно. Прическа негодующе подрагивала.
– Мне нравится моя машина.
– Как она может тебе нравиться, когда в нее невозможно влезть?!
– Зато ей надо мало места для парковки и мало бензина.
– У нас что, в стране бензина не хватает?!
– Троепольский, что ты орешь?
– Я не ору. Я не понимаю, как можно ездить на таком дерьме?!
– Если тебе не нравится, купи свое, отдельное дерьмо.
– И куплю.
– И купи.
– Куплю. Я только не знаю, где их продают.
– Кого?!
– Машины!
– Да везде, – осторожно сказала Полина, сбоку рассматривая его. Он так бесился, что было совершенно понятно, что дело тут вовсе не в машине. – Все взрослые мальчики покупают машины в компании «Муса-моторс», к примеру. Говорят, очень замечательное место.
– И где оно, это замечательное место?
– Где-то на Хорошевском шоссе. Надо съехать в сторону Магистральных и ехать по указателям.
– Ты покупала машину там?
– Сизов покупал там машину.
Троепольский замолчал и молчал довольно долго, почти до самого Гидропроекта, а потом сказал злобно:
– Значит, поедем и купим.
– Прямо сейчас?!
– После того, как я поговорю с Зоей Ярцевой.
– А кто это, Троепольский?
– Федина подруга, телефон которой ты нашла в распечатке. Она здесь работает.
Полина вытянула шею и посмотрела, где именно. Огромное здание, как ледокол, рассекающее два безостановочных автомобильных потока, высилось на крохотном асфальтовом пятачке. Когда-то эта архитектура горделиво называлась «из стекла и бетона». Стекла были грязными, а бетон серым и кое-где голубым, как дамские подштанники семидесятых.
– А ты знаешь… где именно она работает? Или мы будем бегать по этажам.
– На двадцатом. Вылезай.
Полина вылезла и поплелась за ним на высокое крылечко, на котором толпились и курили какие-то подозрительные типы. В вестибюле выяснилось, что типы все, как один, стоят в очереди к окошечку с надписью «Железнодорожные билеты» и время от времени выходят покурить.
Огромное помещение, выложенное желтой рифленой плиткой, предварялось рядом турникетов, как в метро. Во всех, кроме одной, ячейках турникета стояли стулья с облезлыми спинками, а в единственной свободной торчал охранник. Время от времени он смачно зевал и прикладывал голову на скрещенные руки.
– Вы куда?!
– На двадцатый этаж.
– В бюро пропусков. Здесь без пропуска нельзя. И с собаками тоже нельзя!
– Секретный объект? Ветеринарный карантин? – уточнил Троепольский, и Полина проворно поволокла его за руку в сторону стеклянной будки.
– Что с тобой такое?! Он тебя вообще не пустит никогда!
– Да и черт с ним.
– Не черт с ним. Тебе сюда нужно или нет?
Она была совершенно права. Ему было нужно, а охранник вполне мог его не пустить.
Пропуск был заказан только на него – ясное дело, потому что он не предупреждал неизвестную Зою Ярцеву, что явится с Полиной и еще с Полининой собакой.
– Я тебя подожду, – пообещала Полька, и это простое обещание приободрило его.
Лифт был таким огромным, что в него при необходимости можно было погрузить нескольких лошадей. В одиночестве – без лошадей – Троепольский чувствовал себя в нем неуютно.
Зеленый мигающий датчик замер на номере «двадцать», двери разошлись, и прямо перед Троепольским на противоположной стене во всей красе предстало нечто, собранное из крашеной пластмассы, алюминиевых чушек и разноцветных проводов. Оно занимало всю стену и называлось так: «Макет гидроузла на реке Чучара, Алтайский край». Троепольский некоторое время любовался макетом, а потом оглянулся по сторонам.
Длинный институтский коридор с черными паркетными полами и множеством дверей простирался в обе стороны, без конца и без края. Хлипкая плевательница на одной ноге торчала как-то нелепо, посреди коридора. Из глубины прямо на Арсения двигались два озабоченных сотрудника с папками. У одного папка была в левой руке, а у другого в правой. Белые тесемки болтались.
– Мне отчет сдавать по Шушенскому, – озабоченно говорил один другому, – а Артамонов запил.
– А без него?..
– Да ты что, Василь Петрович? Подпись-то его должна быть!
– Пойди к Лебедко и подпиши через голову!
– Так Артамонов небось не навсегда запил. Он потом мне по шее даст.
– Да он-то по шее, а отчет-то надо сдавать! Ты ему потом скажешь, что так, мол, и так…
Они прошли мимо Троепольского и канули за поворотом коридора, только голоса слышались, и все повторялось «Василь Петрович» и «Артамонов». Потом прямо на Троепольского вышла толстая дама в вязаной кофте и кавалерийских гетрах.
– Ах! – пылко воскликнула она и взялась за обширную грудь с левой стороны. – Что это вы тут притаились, юноша?!