– Ляжешь в моей комнате на полу. У меня там матрас и одеяло. Я тебе не доверяю, а так все-таки на глазах.
– Да говорил же, что я не вор! Не стану я тут ничего красть! Больно мне надо! Я… в гости приехал, а не воровать!
Архипов взглянул на него и отхлебнул кофе.
– А мне Лизавета Григорьевна говорила, что у Маши никаких родственников нет.
Юнец презрительно фыркнул и пожал плечами. Губы у него шевелились – он считал ложки с сахаром. Досчитал, старательно помешал, издалека вытянул дудочкой губы, приблизил дудочку к краю кружки и стал шумно пить.
– Горячо, – заявил он, остановившись.
– Сколько дней ты не ел?
– Три.
– Почему?
Макс опять пожал плечами. Куртчонка колыхнулась и опала складками.
– Мать не давала. А потом я… уехал.
– А мать почему не давала?
– Да она мне уж давно не дает, – залихватским тоном ответил Макс и опять нагнулся, вытянул шею, сложил губы – приготовился к чаепитию. – Я учусь плохо. А она говорит – раз не учишься, так нечего мои деньги прожирать. И не дает есть.
«О господи», – подумал Архипов Владимир Петрович.
Или он врет? – А где же ты ешь?
– Когда бабка дает. Когда у пацанов.
Значит, есть еще бабка. Выходит, у девочки Маши просто куча родственников.
– Зачем ты приехал?
– Чего?
– Того. Зачем, спрашиваю, приехал?
– Так. В гости. К Маньке.
– Она твоя… родная сестра?
– Не-а. У нас папашка один, а мамашки разные.
– А деньги на дорогу украл?
– Ничего я не крал! Говорю же, я не вор! Не вор!
– Тогда где взял?
– Заработал я! Я… штукатурить умею. В прошлом году работягам помогал и заработал.
Архипов открыл было рот, чтобы продолжить свои расспросы, и остановился.
Зачем?! Ему-то что за дело?! Кроме того, существовала еще народная мудрость номер шесть. Про то, что любопытство на самом деле порок.
– Ну вот что, – предположил он, одним глотком выпив остатки кофе, – давай спать ложиться. Мне завтра на работу.
Макс Хрусталев с сожалением отставил свою чашку, в который еще болтался чай с шестью ложками сахара.
– Можешь допить, – разрешил Архипов, и юнец стал торопливо глотать. Через секунду с чудовищными всхлипами он выудил из чашки последние капли и, не мигая, уставился на Архипова.
– Иди сюда.
Макс сполз со стула и побрел за ним. Владимир Петрович распахнул дверь в ванную.
– Сначала вымоешься. У тебя блох нет?
– Чего?!
– Вон шампунь и мочалка. Давай-давай, шевелись! Ты знаешь, сколько времени?!
– Мне чего, штаны при вас снимать?
– А ты что? Скромный?
Макс пожал плечами и нехотя стянул с плеч куртчонку. Под ней оказалась замызганная дешевая майка со зверской рожей посередине живота. Покосившись на Архипова, он стянул майку и переступил ногами – от неловкости. Без майки он напоминал грязную стиральную доску – волны ребер, серая кожа, впалый жидкий живот.
«Да уж, – подумал Архипов. – Может, «мамка» и впрямь есть не дает!..»
Памятуя о его мучениях с краном, Архипов сам открыл воду в душевой кабине и даже пощупал, достаточно ли теплая.
– Давай.
– Чего?
Архипов едва сдержался, чтобы не ответить – чего, и вышел. Было совершенно очевидно, что никакие его собственные штаны и майки Максу Хрусталеву не годятся. Конечно, в архиповскую майку его можно запеленать с руками и ногами, но вряд ли он согласится.
Он долго копался в гардеробе, пока не нашел то, что искал, – старые шорты на веревочке и розовую кофтенку, в которую переодевалась домработница Любаня, когда готовилась к трудовым подвигам. Любаня хоть и была в теле, но все же не такая здоровенная, как Архипов.
Вода в душе все шумела.
Архипов распахнул дверь, и в коридор немедленно и густо повалил пар.
В белых клубах, в сиянии крохотных мощных лампочек, в сверкании плитки, зеркал, полов стоял совершенно голый Макс Хрусталев. Вода хлестала за раздвижной панелью, а он, не отрываясь и разинув рот, смотрел на широкую полку, где теснились одеколоны, шампуни, пенки и прочая парфюмерная дребедень, которую Архипов любил.
У Архипова вдруг загорелись щеки – как будто Макс поймал его на чем-то неприличном.