Мой генерал

Марина некоторое время помолчала, а потом все же не выдержала:

– Как вы думаете, о чем это она… то есть Вероника… Ведь это была Вероника, да?

– Да, – подтвердил Федор. – Это была Вероника, совершенно точно.

– О чем она разговаривала? И с кем?

– Понятия не имею, – признался Федор безмятежно. – А как вы думаете, о чем?

– Как о чем?! – поразилась Марина. – О трупе, конечно. О том, в пруду.

– А есть еще какой-то?

– Что?

– Труп.

– Нет, – удивилась Марина. – больше нет. По крайней мере я ничего не слышала.

– А почему вы думаете, что о трупе? Про труп не было ни слова.

– Она сказала – «видишь, что творится» и еще «я не могу с тобой встречаться после того, что ты сделал»! О чем это, по-вашему?

– По-моему, это может быть о чем угодно.

Кретин. Самый натуральный.

– Тайно, в каких-то кустах, – продолжала Марина, – с кем она могла там встречаться?

Федор затянулся – оранжевый отблеск сигареты осветил его подбородок, растекся по вылезшей к вечеру светлой щетине.

– С поклонником? – предположил он.

– Ночью, в кустах, с поклонником?! Она что, мусульманская жена? И ее за измену могут закидать камнями на площади? Зачем ей встречаться с поклонником ночью в кустах?!

– Не знаю, – признался Федор Тучков.

– Она из Москвы, значит, и поклонник должен быть оттуда! Отсюда до Москвы на поезде сутки ехать. Вы думаете, что он специально к ней на свидание сутки ехал? Или он местный? Из деревни?

– Не знаю.

Марина сосредоточенно посмотрела на него:

– Нет. Поклонник тут ни при чем. Дело в чем-то другом.

– Может, кофе еще выпьем? Или чаю? У меня есть чай в номере. Я могу принести, – предложил Федор, решительно не желая втягиваться в «детективные» разговоры.

Марина посмотрела в темную массу зелени. Сидеть на балконе было неуютно, казалось, что оттуда на нее кто-то смотрит. Она еще разок с опаской глянула вниз и вернулась в комнату. Федор Тучков притащился за ней и даже дверь на балкон прикрыл.

Внизу, из темноты кустов, за дверью внимательно наблюдали. Как только колыхнулась белая занавеска, приглушая оранжевый электрический свет, ветки затрещали, разошлись, и с той стороны, где плотная зелень почти упиралась в забор, выбралась темная фигура. Сетка забора затряслась, как будто даже столбы завибрировали, потом последовал тяжелый прыжок – и все стихло, только трещали цикады.

Пока Федор ходил за чаем, Марина думала, не рассказать ли ему про ту самую деталь. Не то чтобы она вдруг уверилась в его дедуктивных способностях, но ей очень захотелось поделиться хоть с кем-нибудь.

Два часа назад ей не хотелось ни с кем делиться, а теперь вот захотелось – потому что Сережа с Юлей на дорожке говорили непонятно о чем и еще потому что Вероника пряталась в кустах и тоже говорила непонятно и странно, даже зловеще.

Или просто ей так уж захотелось получить свое «настоящее приключение»?

Вернулся Тучков, принес три разноцветные чайные коробки.

– Это черный цейлонский, это зеленый, а это фруктовый, – обстоятельно объяснил он, выставляя коробки одну за другой на стол, – вы какой предпочитаете?

– Мне все равно.

Тут он полез в карман, порылся и конфузливо выложил рядом с разноцветной пирамидой здоровенный лимон.

– Лимончик, – тихо признался он и зарделся, – очень люблю с лимончиком!

Марина посмотрела на него с состраданием – грустно, когда мужчина такой кретин.

Наверное, бессмысленно с ним «делиться». А может, и нет. Может, как раз хорошо. Рассказать хочется, а он так глуп, что все равно ничего не поймет, будет только переспрашивать с наивным, заинтересованно глупым видом.

– Разрешите?

– Что?

– Разрешите мне ополоснуть чашки? После кофе.

Марина вздохнула:

– Разрешаю.

Он аккуратненько взял в каждую руку по чашке и пошел в ванную.

Раздумывая, Марина включила телевизор.

Боже мой! Матвей Евгешкин сидел в застенке – плохие люди, обозлившись на то, что он палил по ним из танка, заперли его в кутузку. С ним вместе в кутузке оказался его сподвижник по доброте. Вот сидели они там и писали «на волю» почти революционные воззвания, которые отказывалась публиковать местная коррумпированная газета.

Весь ужас заключался в том, что все это показывалось до невозможности «сурьезно», со слезой, с пафосом, без капли юмора или иронии.

Бедный Матвей Евгешкин! Как трудно ему живется на свете.

Марина переключилась на футбол – пятая отборочная группа, – а тут и Федор Тучков явился, осторожно поставил на стол чистые чашки.

Марина посмотрела на него. Он любовался чашками – каждая была выставлена точно на середину блюдца, а справа помещалась блескучая ложечка. Федор Тучков подумал, подумал и в центр, между чашками, водрузил сахарницу. Получилась композиция «Вечернее чаепитие, или eleven o'clock tea».

Тут Марина решила, что вполне может позволить себе немного развлечься. – Вы знаете, – серьезно сказала она Федору, – у вас знаменитая фамилия.

– Почему?