На одном дыхании!
– Все-то вы помните.
– Все, – грустно призналась Варя. – Это для вас… ничего не значит, Марк Анатольевич. А для меня вы и Разлогов, ну как боги… что ли, – тут она перепугалась и уставилась на него. – То есть я совсем не то хотела сказать!
– Боги? – переспросил Волошин, стараясь быть ироничным и отстраненным, по привычке. Но ирония и отстраненность никак не получались, должно быть, потому, что сердце у него болело. – Какие мы боги, Варя?! Мы в земных делах так запутались, что Разлогов погиб! И я без него не знаю, как разобраться…
– Вот я и хочу помочь. Я как вспомнила про ключ и про телефон, так сразу к вам и помчалась! А вам бы в больницу съездить, – неожиданно закончила она, – вон вы какой… зеленый.
Волошин кивнул, как бы подтверждая, что он зеленый, подошел к окну и подышал немного сыростью, автомобильной гарью и туманом.
– Что мы будем делать, Марк Анатольевич? – тихонько спросила у него за плечом Варя, и он обернулся.
Она стояла очень близко, так что он почти ткнулся носом ей в ухо.
Она отпрыгнула, и он вдруг рассердился. Что происходит?! То она вдруг приезжает к нему домой, потом изъявляет немедленную готовность его спасать посредством аппарата для измерения давления, потом объявляет ему, что он бог, а теперь шарахается от его случайного движения!
– Мне нужно поговорить с Глафирой, – объявил Волошин. – Видит бог, я этого не хотел, но придется.
Он немного подумал. На фоне распахнутого в осень окна он выглядел совсем больным.
– Спасибо вам, Варя. Я не знаю, как объяснить украденный телефон, но это важно.
– Конечно, важно, – согласилась Варя. – Это все меняет, по крайней мере, в смысле Глафиры Сергеевны!
– Да бросьте. Она могла все заранее спланировать! И телефон заранее потерять!
– Зачем? Если она сама звонила кинологу, то зачем ей было городить такой огород? Не-ет, Марк Анатольевич, звонила не она! Тот, кто звонил, как раз хотел, чтобы думали на Глафиру Сергеевну! И мы подумали.
Она второй раз сказала это самое «мы», и Волошин усмехнулся.
«Мы» – это кто? Ты и я?..
Но «нас» нет. «Мы» – это из другой жизни, девочка. Когда-то были «мы» – я и Дашка. И еще Настя с нами!
Еще были «мы» – я и Разлогов. Теперь «нас» нет и больше никогда не будет. Теперь я один. И я ни с чем не могу справиться!..
Волошин вдруг скривился от отвращения к себе и с шумом захлопнул оконные створки.
– Марк Анатольевич, вы что, хотите прямо сейчас поехать к Глафире Сергеевне?!
– А что такое?
– Да вам нельзя никуда ехать! Вам же плохо!
– Мне отлично.
– Нет, с этим не шутят! Как вы поедете?!
– На машине.
– Один?!
– Варя, спасибо вам за заботу, дальше я сам разберусь.
– Я поеду с вами. Сейчас вызову вашего водителя, и мы все вместе поедем! Я вас провожу и подожду в машине.
– Варя!
– Что хотите делайте, – твердо сказала она, и он вдруг подумал, что у нее, пожалуй, есть характер, – а одного вас я не отпущу.
– Не валяйте дурака. И с водителем я не поеду. Кроме того, у нас уже есть один. Ваш кавалер. Вы собирались послать его в аптеку.
– Если вам удобнее с Вадимом…
– Варя, я поеду без всякого водителя!
Вдруг, как в молодости, он понял, что играет в игру, и наслаждается этой игрой, и отдыхает, и радуется, что еще способен играть. А он и забыл о том, что способен. Или не знал об этом. Тем более в последнее время он был шпиц Дон Карлос! Одышливый шпиц – мизантроп!
Ему хотелось, чтобы игра продолжалась, она бы настаивала, а он бы ломался, чувствуя, что все это неспроста, что зачем-то он ей действительно нужен, и пока еще неясно зачем, но это так упоительно и ново – чувствовать себя нужным девушке в очках с румяными щеками и короткими волосами!
Кого она мне напоминает? И почему эта похожесть меня пугает?
– Не хотите водителя, не надо, – утешающей скороговоркой, словно разговаривала с малышом, сказала Варя, – вы, главное, не нервничайте, Марк Анатольевич! Но я все равно с вами поеду. Как хотите, а поеду!
– Я не хочу, – уверил ее Волошин почти весело, и это была неправда.
Она бесстрашно посмотрела ему в лицо.
– А как вы станете объяснять Глафире Сергеевне, что залезли в домашний сейф Разлогова?
Волошин замер, и страх, и ненависть, и отчаяние, и брезгливость вновь со всех сторон напали на него, безоружного.
– Я все понимаю, – продолжала между тем его секретарша. – Вы вернулись тогда среди ночи в офис, потому что испугались. Сильно. Я вам сказала, что ключ не подходит, и вы поняли, что вы их перепутали, эти ключи! И я потом много думала, Марк Анатольевич!
– Неужели? – холодно переспросил прежний, всегдашний Волошин, не тот, который пять минут назад играл с ней в игру.
Варя сосредоточенно кивнула.
– Зачем вы поехали ночью на работу?! Только из-за того, что какой-то там ключ не подходит?! Ну и бог бы с ним! Но вы ведь чего-то испугались! Чего?
– И чего же?
– Вам нужно было осмотреть домашний сейф Разлогова и взять оттуда что-то страшно важное. И сделать это так, чтобы не знала Глафира Сергеевна, да? То есть никто не должен был знать, что вы были в его доме и открывали его сейф. Но вы перепутали ключи! Все три! И теперь нам нужно как-то вернуть все обратно. То есть поменять их опять и сделать это так, чтобы никто не заметил. Чтобы Глафира Сергеевна не заметила.
Варя облизнула губы и глотнула из кружки остывшего чаю. А может, это была валерьянка?
– В одиночку вы этого сделать никак не сможете, – заключила она и еще глотнула. – Глафира Сергеевна моментально обо всем догадается. А я могу вам помочь.
– Вы?!
– Конечно, – убежденно сказала Варя. – Во-первых, мне не надо ничего объяснять, я уже обо всем догадалась. Во-вторых, я могу ее отвлечь, а вы опять поменяете все ключи. Вы не сможете одновременно и менять, и отвлекать! Вам нужен… помощник.
Она чуть было не сказала «сообщник».
– Хорошо, – выговорил Волошин, рассматривая ее, – ну допустим. Но зачем этовам, Варя? К вашей жизни это не имеет никакого отношения!
– Ошибаетесь. – Она подошла к окну, зачем-то распахнула его, а потом закрыла, с усилием повернув ручку. – Я давно живу одной жизнью с вами, Марк Анатольевич. Ну и с Разлоговым, конечно. У меня своей-то и нет никакой! Вам, конечно, неважно, но для меня это главное.
– Я для вас главное?!
Она кивнула. Он подождал, пока она добавит: «Ну и Разлогов», но она не добавила.
– Хорошо, – глупо повторил он, – хорошо! И вам наплевать, что именно я пытался утащить у Разлогова из сейфа?!
– Нет, мне любопытно, конечно, но…
– А если это я его убил? Вам же звонил кто-то и сказал, что Разлогова убили!
– Вы не могли его убить.
– Почему вы так… уверены? Или вы считаете меня благородным?
Он ожидал какой-нибудь сентиментальной девичьей чепухи, вроде того, что друг не может убить друга, что он, Волошин, по мнению Вари, на преступление в принципе не способен, и она, Варя, отлично разбирается в психологии злодеев, и Волошин уж точно не злодей! Он даже скривился презрительно, заранее отметая всю эту чепуху, и тут она сказала:
– Втот день Разлогов уехал первый. Вы всегда уезжаете по очереди! То есть уезжали. И у меня в расписании, ну в компьютере, все отмечено, Марк Анатольевич! Вы, конечно, об этом тоже не знаете, но у нас так заведено. Например, первого Разлогов уехал в девятнадцать ноль-ноль, а Волошин в двадцать один тридцать. А второго все наоборот. В день, когда Разлогова… когда Разлогов… умер, именно вы задержались в офисе. Вы уехали уже после десяти. У меня отмечено.
– Позвольте, – пробормотал Волошин, – вы что? Проводили расследование?!
– Немножко, – сморщив нос, подтвердила Варя, – после того как стала вас подозревать. А подозревать я вас стала после того звонка. А я… никак… Короче говоря, я не могла это так оставить! Мне важно было знать! У меня никого нет, кроме родителей и вас, Марк Анатольевич. И еще Разлогова. Должно быть, это очень смешно, но…
– Не смешно, – перебил Волошин, – совсем не смешно! – Он немного подумал и спросил осторожно: – А вы всегда сидите на работе, когда мы задерживаемся?..
– Всегда.
– Каждый день?!
– Да.
– Зачем?! – гавкнул шпиц Дон Карлос, мизантроп.
– Как зачем?! – искренне удивилась девушка Варя, пугаясь гавканья шпица. – А вдруг вам что-нибудь понадобится?! Кофе, сигареты, в Пермь позвонить?! А меня нет. Я могу быть вам полезной.
– То есть вы каждый день сидите на работе до позднего вечера?!
Она вдруг насупилась.
– А что вас так удивляет? Я хочу работать и работаю хорошо, Марк Анатольевич!
– А почему я вас… – он хотел сказать, что никогда не замечал ее по вечерам на работе, и осекся, но она поняла.
– Да вы меня вообще никогда не замечали, – махнула она рукой, – я для вас… мебель. Ну просто удобство, но не человек, это точно. И потом, когда мы по вечерам сидим, я всегда верхний свет выключаю, оставляю только настольную лампу. И вы просто мимо проходите. Мало ли, кто там сидит! Может, охранник или сторож. А это не сторож и не охранник, это я сижу! – Она взяла со стола чашку и стала осторожно мыть под краном. – И втот вечер вы ушли очень поздно, Марк Анатольевич. Я это точно знаю.
– А может, я уехал и вернулся! – неизвестно зачем сказал Волошин. – Обеспечивал себе алиби. Вы же не сидите на стуле как привязанная! Вы могли и не заметить.
– У меня кресло, а не стул, – тоже неизвестно зачем поправила его она, – и вы никуда не уезжали. Вам звонила из Америки ваша жена, и я вас соединяла. – Варя мельком глянула на него. – Она всегда звонит на рабочий телефон и всегда по вечерам. Ну с тех пор как… уехала. И вы разговаривали очень долго, минут сорок, а может, и больше. Даже если после этого вы сразу кинулись убивать Разлогова, то все равно не успели бы. Никак.
– Мы обсуждали условия развода, – сказал Волошин и встал, – мы теперь все время обсуждаем условия развода и условия содержания нашей общей дочери! Как вы думаете, может, стоит обратиться в программу «Пусть говорят» и рассказать всем, что моя жена тайно вывезла мою дочь за границу? А моего друга убили во время нашего разговора? А документы в то же время пропали?
– Какие документы, Марк Анатольевич?
– Я вам не скажу. Где ваша куртка? Надевайте, поехали!
Глафира проворно чистила картошку, нож мелькал, и шкурки падали в раковину тоненькими полосочками. На грязном, мокром и красном пальце сиял бриллиантовый мяч в пасти веселого бегемота. Дэн Столетов не мог оторвать от бегемота глаз. Или от пальцев?..
– А?..
– Ба! Картошку какую хочешь?
– А… это… давай жареную.
– Даю! – объявила Глафира и вытерла руки. – Сейчас еще грибов нажарю. Разлогов собирал, а я заморозила. Он любил за грибами ходить…
Он натягивал нелепейшие коричневые штаны с карманами на всех местах, даже под коленками, надевал козырьком назад древнюю брезентовую бейсболку, купленную когда-то в Лондоне, хлопал себя по бокам с крайне озабоченным видом, проверял пакет и нож. С корзиной Разлогов никогда по грибы не ходил, почему-то считал, что с корзинами ходят «только бабки». И на полдня исчезал в лесу. Возвращался всегда «с добычей», усталый, жаркий, как будто занимался невесть каким тяжелым трудом, валился на качалку, стоявшую на веранде, закуривал и призывал Глафиру рассматривать «добычу». Глафира являлась на зов, и вдвоем они разбирали крепенькие, холодные, увесистые, пахнущие лесом, землей и травой грибочки. Чистить грибы Глафира ему не разрешала. Он жадничал, не давал выбрасывать червивые, как будто никак не мог с ними расстаться, словно они были из золота! Он все повторял, что «и так сойдет», а Глафира отвечала, что есть с червяками не согласна. И весело им было, и славно, и общее пустячное дело – эти самые грибы – объединяло их и казалось обоим очень важным и интересным.
…И почему ей никогда не приходило в голову, что именно этонастоящее? А все ее печали, высокая грусть, «ты первый начал», разочарование в нем, в себе и в жизни, поиски «другого», «более подходящего», – чепуха и выдумки?! Зачем они оба так долго и так бездарно выдумывали какую-то другую жизнь, вместо того чтобы жить этой, настоящей?
И как теперь вернуть прошлое, оказавшеесянастоящим?
– Какая у нас с тобой сейчас жареха будет, – сказала Глафира громко, – самая вкусная еда на свете!
Дэн пожал плечами. Он был равнодушен к картошке с грибами. Подумаешь, деликатес!..
– Кому я должен позвонить?
Она вздохнула, решительными шагами ушла куда-то и вернулась с потрепанной записной книжкой. Уселась на диван перед камином и стала ее листать.
– Здесь разные телефоны, – объяснила она Дэну, остановившись на секунду. – Я всегда на бумажке записываю. В электронных книжках путаюсь. У меня… идиотизм, как у этой твоей Олеси.
– Никакая она не моя.
– Вот! Вот по этому телефону! Спросить нужно Веру Васильевну.
– Это кто?
– Это одна страшная бабка, ты ее не знаешь. Я сама позвонить не могу, вдруг там кто-нибудь меня узнает!
– Узнает, и что?
– И бабку не позовут, что, что! Или она сама не станет разговаривать. Она мне в прошлый раз сказала, чтобы я не смела не только приближаться к ее драгоценной Мариночке, но даже дышать в ее сторону! А тут вдруг я звоню!
– Ничего не понял, – признался Дэн.
– Эта бабка мне нужна, – сказала Глафира серьезно. – Она была здесь у меня и…
Сердце застучало в висках, взмокли ладони, и словно жаром из камина полыхнуло в лицо.
Да. Очень страшно. Так страшно, что нечем дышать, будто воздух тоже сворачивается, как кровь. И тем не менее придется выяснить все, до конца. Иначе и прошлое, и настоящее окажутся ненастоящими, рассыплются, как пластмассовый дом на морозе!
– Ты должен выяснить, как она сюда попала, – перебивая свои мысли, заговорила Глафира. Щеки у нее горели лихорадочным румянцем. – Придумай что-нибудь! Ну что ты садовник или электрик!
– Зачем? – не понял Дэн.
– Нет-нет! – не слушая, продолжала Глафира. – Ты позовешь Веру Васильевну и скажешь, что ты охранник Разлогова, вот как! И что ты в записи видеонаблюдения увидел ее на участке, и теперь тебя уволят, если она не скажет, как попала на участок! Кто ее пустил, понимаешь?
– Ничего я не понимаю! Ты можешь говорить по-человечески, а не нести какой-то невропунический бред?
– Какой… бред? – не поняла Глафира.
– Невропунический.
Глафира секунду подумала.
– Это что означает?
– Это модное слово. Может означать что угодно. Объясни мне толком, в чем дело.
Глафира вскочила, забежала за стойку и принялась быстро мешать на сковороде картошку. В сковороде шкворчало, и Глафира хмурилась.
– Значит, так. Вера Васильевна…
– Бабка?
– Бабка. Бабушка. Вера Васильевна работает у Марины Нескоровой, знаменитой актрисы.
– Знаю, – Дэн подошел и посмотрел в сковороду с картошкой, – Нескорову тетя Оля очень обожает.
– Ее все обожают! И она первая жена Разлогова.
– Бабка?!
– Да не бабка, Дэн! Марина Нескорова.
Дэн присвистнул.
– Так она ведь тоже мастодонт вроде этого, Красавина, у которого мы интервью брали! Сколько же ей лет?!
– Не так много, как ты думаешь. Они с Разлоговым ровесники, даже учились в одном институте.
– А Разлогов тоже… артист, что ли?!
– Да нет, конечно! Они учились в химико-технологическом, а Марина потом оттуда ушла и поступила в театральный! А Вера Васильевна у нее ну что-то вроде домработницы, дуэньи и ангела-хранителя! Живет с ней давно, в курсе всех тайн и, как я понимаю, очень ее любит, Марину, – Глафира помрачнела. – В обиду никому не дает. Бабка дня два назад приезжала ко мне, сюда. Рассказывала совершенно страшные вещи. И я сначала ей поверила, каждому слову. А потом стала думать. Я чуть с ума не сошла и ничего не придумала, но должно быть какое-то объяснение, Дэн! Не то, которое подсунула мне старуха!
– Объяснение чему?
– Всему! – крикнула Глафира. – Тому, что Разлогов платил своей бывшей жене бешеные деньги! Тому, что никогда и никому не верил! Тому, что послал меня к черту, когда я однажды сказала, что его люблю! Тому, что никогда…
– А он послал тебя к черту? – мрачно переспросил двадцатидвухлетний журналист Дэн Столетов.
Глафира оглянулась на него через плечо, вид у нее был странный.
– И он никогда ничего мне не рассказывал, – договорила она с некоторым усилием. – Никогда и ничего. И я не могла понять – почему? Все женились, разводились, ссорились, мирились, и в этом нет ничего страшного! Почему он никогда ни словом не обмолвился о том, как жил до меня? Почему меня ненавидит Волошин? Что такое Разлогов мог ему обо мне рассказать? Или, наоборот, о своей бывшей жене, что он стал меня ненавидеть?
– Вот это все тебе бабка наговорила? Всю эту ересь?!
– Бабка сказала, что у Разлогова с Мариной был ребенок, – отчеканила Глафира, – и этот ребенок родился неполноценным, потому что Разлогов Марину избил. Потом они расстались, и Разлогов никогда не видел своего сына. Бабка сказала, что малыша содержат в интернате и на его содержание Марина Нескорова работает всю жизнь. А я знаю, что Разлогов каждый месяц платил ей бешеные деньги! Значит, откупался, да?
Дэн Столетов сочувственно пожал плечами. Ему жалко было Глафиру.
– На первый взгляд похоже. Но ведь это еще не факт…
– Вот чтобы установить все факты, мне нужно узнать, как старуха попала на участок, – неожиданно заключила Глафира. – Что ты смотришь? Как она сюда попала?! Ну допустим, она знает, где дом. Возможно, Разлогов когда-то давно сказал об этом Марине, а бабка могла подслушать. Она все время подслушивает! Ну допустим, она приехала на электричке, а потом шла со станции пешком. Хотя это неблизко. Но ее поддерживала ненависть ко мне и к Разлогову. В основном к Разлогову. А на участок-то она как вошла? У нас такой забор, через него перелезть нельзя!
– Это точно!
– И еще! Надо узнать, видела она в той машине Разлогова или нет?! – Глафира запустила пальцы в короткие растрепанные волосы и с силой дернула. У нее на глазах показались слезы – то ли от переживаний, то ли оттого, что она таскала себя за волосы.
Дэн никогда не видел, как люди – на самом деле! – рвут волосы на голове.
Глафира теперь рассматривала свои руки с каким-то болезненным выражением, словно не понимала, что это такое.
– И откуда у нее мог взяться ключ, Дэн? Кто его ей дал? Разлогов? Зачем?
– Разлогов мог дать ключ Марине, – предложил Дэн.
– И об этом я думала! Но зачем, зачем?! И потом, если у нее был ключ, значит…
– Что значит?
– Нам нужно это выяснить, вот что. Или я ничего не пойму! А мне надо понять! Давай. Звони. Говори, что ты охранник, и спрашивай, как она попала на участок. Ври что хочешь, а потом дай трубку мне. Понял?
– Я попробую.
– Только ты со своего мобильного звони, Дэн! У них на домашнем наверняка определитель – Марина-то звезда. Поклонники небось одолевают!
– Да не дурак я, Глафира. Все я понимаю.
– Тогда звони! – и она насилу удержалась, чтобы не перекрестить его. – А я на улицу выйду. Я не могу, мне страшно.
– Картошку выключить?
– Что?
– Картошка, говорю, сгорит.
Глафира, не сразу сообразив, покивала, выключила плиту, сунула ноги в разлоговские тяжелые башмаки, стоявшие у высоких двустворчатых дверей, и вышла на террасу.
День разгорался потихоньку, неяркий, осенний, голодный, и было понятно, что он так и не разгорится как следует, погаснет, не занявшись. Глафира подышала запахом близкого леса и наступающей зимы и пошла по дорожке, загребая тяжелыми ботинками листья.
Как хорошо!..
Как было славно еще довольно недавно, а если вспомнится, как давно, – становится все равно, написал Димка Горин, и был прав. Димка вообще понимал жизнь лучше Глафиры и с какой-то другой стороны смотрел, не с той, откуда смотрят все остальные, не такие талантливые, как он!..
Глафира подошла к вольеру, за сеткой которого страдал мастиф Димка, откинула щеколду, потянула на себя калитку и вошла.
Димка на нее даже не глянул. Он сидел в отдалении, сгорбившись и свесив почти до земли шелковые блестящие уши.
Раз я здесь никому не нужен, говорила его спина, раз вы меня заперли в клетку, так и мне наплевать на вас, вот я вам точно говорю! И хозяина нет!
Он оглянулся на Глафиру и посмотрел укоряюще, совсем как человек.
…Где хозяин? Говори сейчас же! Почему все запахи на месте, и дом на месте, и даже миска на месте, а единственного, самого главного, важного и нужного запаха так и нет? Куда ты его дела? Ты – это, конечно, хорошо, все лучше, чем кинолог Лена, но хозяин-то где? Подай мне его сюда!
– Потерпи, Димочка, миленький, – сказала Глафира тихонько и погладила лобастую башку. Пес отодвинулся. – У нас сегодня, видишь, гость. А ты же его загрызешь, недорого возьмешь!..
Мастиф посмотрел так, что сразу стало понятно – и загрызу, и что? А зачем ты всяких-разных на участок приводишь?! Да еще хозяина нету! И вообще никакого порядка нету!
– Бедный ты мой, – неизвестно зачем сказала Глафира мастифу и опять погладила, как какого-то сироту, а не приличного пса при хозяевах, – сейчас Дэн уедет, и я тебя выпущу!
И вышла из загона, не забыв тем не менее накинуть щеколду – с Димкой, как и с Разлоговым, шутки были плохи.
Что-то сейчас ей расскажет Дэн Столетов, ее сегодняшний друг и попутчик? Узнает ли он нечто такое, что внесет ясность во всю эту бесконечную, изматывающую чехарду событий? А если бабка просто скажет, что видела в машине Разлогова?! Что будет дальше делать она, Глафира, которой нужно разобраться во всем здесь и сейчас?!
Впрочем, есть еще один вариант. Потайная кнопка на той стороне участка, придуманная Разлоговым, который вечно забывал ключи! Об этой кнопке не знал никто, кроме него, Глафиры и…
Стоп. Был еще один человек, совершенно точно знавший, как попасть на участок, если нет ключей! И этот человек…
Глафира неловко и тяжело побежала обратно к дому, чуть не падая в здоровенных разлоговских башмаках. Тяжело дыша, держась за скользкие мраморные перила, она взобралась по широким ступеням и ввалилась в дом, чуть не уткнувшись носом в Дэна Столетова, топтавшегося при входе.
– Ну что? Позвонил?
Он кивнул. У него было растерянное лицо, словно он на экзамене по литературе вытянул билет с вопросом из курса физики твердого тела.
– Я позвонил, но там…
– Что?
– Я хотел за тобой пойти, куртку уже надел, а тут ты…
Глафира, сообразив, что дело плохо, взяла его за отвороты этой самой куртки и встряхнула. Дэн покачнулся, Глафира была девушкой не маленькой.
– Дэн, – она поймала его взгляд и теперь пристально, как кошка, смотрела ему в лицо, – говори быстро, ну!
– Ну я позвонил.
– И что?
– Спросил Веру Васильевну.
– Так. Дальше.
– Там мужик какой-то подошел. И он… – Дэн все-таки отвернулся и стал стягивать куртку, – он сказал…
– Что?!
– Он сказал, что Вера Васильевна час назад умерла.
…– Боже мо-ой, – протянула Варя, сильно наклонилась вперед, подняла голову и уставилась в лобовое стекло, – красота какая!
– Где красота? – не понял Волошин.
Варя неопределенно повела рукой.
– Кругом.
– Вам нравятся заборы?!
Она моментально струсила и притихла. Волошин злился и на нее, и на себя, и на всю эту затею. Главным образом на затею, конечно. Что он сейчас скажет Глафире Разлоговой?! Как именно станет менять все ключи обратно, пока Варя будет ее «отвлекать»?! И как именно «отвлекать»? Все это глупо и гадко.
Глупо, гадко и мелко.
Он, Марк Волошин, мелкий жулик. И станет крупным жуликом, если ему удастся найти то, что он ищет! Напрасно он согласился на уговоры девчонки и поехал с ней! Теперь, после всего, ему придется ее уволить, а она недавно сообщила ему, что в работе у нее вся жизнь!
По правде сказать, она немного не так сообщила. Она уверяла, что вся ее жизнь в нем, Марке Волошине. Ну и в Разлогове, конечно!..
И все равно придется ее уволить, ибо оставлять на работе сотрудника, который видел шефа слабым, больным, виноватым, который знает о том, что шеф насовершал каких-то диких поступков, вроде ночного визита в офис и круговерти с ключами, нельзя. Нельзя, и все тут.
Волошин покосился на Варю. Она-то не знает, что ее судьбу он уже решил. Она не знает, и ей нравится деревня, средневековые заросли бузины и рябины, средневековый забор, сооруженный полоумным архитектором Даниловым, и совместное с начальником «приключение» ей тоже очень нравится!
Вот и хорошо, брюзгливо подумал шпиц Дон Карлос. Просто прекрасно. Сейчас ей все нравится, а в понедельник я ее уволю.
– А как мы попадем на участок, Марк Анатольевич?
Не отвечая, Дон Карлос полез в карман куртки, выудил мобильный телефон и нажал кнопку.