Развод и девичья фамилия

– Выхожу, – ответил он.

Под конец их брака он готов был ее убить. Просто взять и убить – застрелить из пистолета или подсыпать яду в чашку. Он не знал, куда ему деться от ее ненависти – она была повсюду. Даже его рубашки, которые она вышвыривала из своей половины гардероба, потом долго пахли ее ненавистью. Он не мог бы этого объяснить, но чувствовал очень остро.

Потом она сказала: «Я больше не могу. Я тебя ненавижу».

И они развелись.

Ну и что? Все разводятся. Из тех, кто поженился в один год с ними, вместе остались только Леха и Ленчик – родили троих детей, опростились и предпочли истинные ценности всему наносному и буржуазному. И еще Дима с Ольгой – эти, наоборот, во все лопатки делали карьеры, деньги, детей, и все им удавалось, и все у них получалось, и дети были красивые и умные, и карьеры – успешные, и домик построился в «тихом пригороде», и родители весело и ненатужно помогали им с неразумными чадами, пока еще чада были неразумными, и до сих пор помогают, хотя они уже малость поумнели.

А у Сергея с Кирой так не вышло.

Ну и что? Почти ни у кого не выходит, если не считать Диму с Ольгой, а Леха с Ленчиком не в счет.

– Сережа! Ну это просто невозможно!..

Он распахнул дверь и почти вывалился в коридор. Следом за ним из ванной в коридор повалил пар и заклубился, и повис, и зеркало моментально подернулось пленкой.

– Кто такая эта Кира?

– Моя бывшая жена.

– Иди ты!.. – вдруг брякнула Инга, как будто он сообщил, что Кира – королева монархического государства Нидерланды. – А почему она сказала, что она яд?

– Да не яд! У нее такая фамилия – Ятт. Кира Ятт. Ее отец родился в… английской семье.

– Ух ты! – восхитилась Инга, окончательно уверовав в королеву Нидерландов. – Класс какой! А она из Англии звонила?!

– Из Москвы, – буркнул Сергей.

– Как же, – удивилась Инга, – ты же говоришь, что она из английской семьи?

Сергей вдохнул и с силой выдохнул.

Секс был просто замечательный. Просто отличный секс. Но даже за отличный секс он не готов платить такую дорогую цену.

Спать можно. Разговаривать нельзя. Ну, никак нельзя разговаривать! Как будто он говорит на одном языке, а Инга – Катя, Маша, Тома, Таня, Вика, Ира, Лена, Оля – вовсе на другом, причем выучить этот загадочный язык Сергею никогда не удавалось, хотя он пытался.

Или учил плохо? Или ему попадались все не те учительницы?

После Кириной ненависти он не хотел никаких «тех». Он хотел незамысловатых и понятных удовольствий, и получал их сколько угодно, и чувствовал себя неотразимым мужчиной – до той самой поры, пока не приходилось все же разговаривать.

– Ну и что? – крикнула из ванной Инга.

– Что? – спросил он.

– Зачем она звонила, твоя англичанка?

– А… это по поводу сына.

– У тебя есть сын? – изумилась Инга.

Он усмехнулся, завязывая галстук. Так ведь и не научился завязывать его как положено, на шее. До сих пор все завязывал на коленке – так когда-то было принято у них в общежитии. Это очень неудобно, и длина каждый раз оказывалась неподходящей, и Кира говорила, что это «не по-людски», но он не умел по-другому.

– У меня есть сын, – согласился Сергей, – тринадцати лет. А почему это тебя удивляет?

– Ну, ты та-акой… та-акой…

– Ка-акой?

– Ну, ты са-авсем молодой и та-акой свободный!..

Каким-каким, а свободным он перестал быть в те самые двадцать четыре года, когда влюбился в Киру.

С тех пор прошло пятнадцать лет.

– А чего им надо? – снова выплыла Инга. – Денег, что ли?

– Ингуль, – сказал он, морщась и рассматривая в зеркале свой галстук. Что-то было не так, а что именно, он все никак не мог понять. – Ну какая разница, что им надо? Не от тебя же надо!

– Да мне наплевать, – сообщила Инга издалека. Раздалось непродолжительное шипение, похожее на всплеск, и через некоторое время в нос шибанул запах серьезных, совсем не утренних духов. Инга любила именно такие духи, серьезные и крепкие. – Просто чудно. Она вроде никогда тебе не звонила.

Она звонила часто – на работу. С тех пор как они развелись, общение строго дозировалось – всего несколько минут, лучше всего с работы, когда и ему не до нее,и ей не до него. Так проще и безопасней.

Он допивал кофе и думал уже совсем о другом – кто поедет в апреле на выставку в Париж и кто и что станет докладывать на конференции в Техасе, – когда телефон опять зазвонил.

– Пап, – позвал из трубки странный голос – нечто среднее между петушиным фальцетом и шаляпинским басом, – это я. Привет.

– Привет, – сказал Сергей, – ты чего?

– Я ничего! А ты чего?

– И я ничего, – весело признался Сергей, – ты по поводу Костромы?

– Мама не хочет, чтобы я ехал, – озабоченно прогремел бас и тут же сменился фальцетом. – Пап, ну что такое-то? Я же не грудной младенец! Все едут, а я чего?

– Все? – переспросил Сергей.

– Ну, не все, – признался его сын, подумав, – ну не все, но почти все! А я?

– Тим, я с мамой не договорил. Я думаю, что она мне еще позвонит, и я постараюсь ее уломать. Кстати, почему она не хочет, чтобы ты ехал?

Тимофей моментально заюлил и стал быстренько и аккуратно запутывать следы, как заяц перед носом у лисы. Прорвавшись через поминутно повторяющийся «ясный перец» и «полный отстой», Сергей сообразил, что дело, очевидно, нечисто. Кира взбрыкнула не просто так.

– Так, – спросил он своим самым отцовским голосом, – в чем дело? Ты что? Начал курить?

Все оказалось еще хуже. На прошлой неделе за школой их застукал завуч. Они пили пиво. Сергей ничего про это не знал.

– Все ясно, – холодно произнес Сергей, – на мамином месте я бы тебя не то что в Кострому не пустил, я бы тебя на цепь посадил!