– Что за записки? – спросил охранник равнодушно. – Вы получили какие-то записки?
– Я покажу. – Марте показалось, что Данилов очень недоволен тем, что она некстати вылезла с записками. – У меня с собой.
– Просто литератор какой-то, – пробормотал охранник и улыбнулся Марте, – пишет и пишет.
– Кто? – не поняла Марта.
– Наш неизвестный разбойник. Прямо тяга у него к перу, можно сказать.
– Почему тяга? – опять не поняла Марта.
– Вам пишет, – охранник присел на корточки, оперся руками и смешно понюхал что-то на полу, – нам пишет…
Марта сжала зубы. Ей показалось, что даже на улице слышно, как они скрипят.
– Что именно и кто вам пишет?
– Вон, – охранник поднялся с пола и отряхнул ладони, – на стене, за гобеленовой… за бывшим гобеленом.
Марта быстро посмотрела. Что-то голубое мелькало среди рваных клочьев обивки. Что-то такое, на что она поначалу не обратила внимания, так как все стены были густо и беспорядочно измазаны краской. Хрустя разбитым стеклом, она подобралась поближе.
Голубые загогулины плясали у нее в глазах, никак не складывались, клочья обивки мешали разобрать.
«Это только начало» – вот что было написано. Наконец-то она разобрала.
– Что это такое? – спросила Марта, ни к кому не обращаясь. – Что – «только начало»?! О чем это?!
Охранник пожал плечами и отошел.
– Приедет Владимир Алексеевич. Это Дудников, наш главный шеф, – пояснил он, опять что-то внимательно рассматривая, на этот раз на стене, – привезет фотографа. Фотограф сфотографирует, а эксперт потом скажет, один человек ваши записки и эту… наскальную роспись сделал или нет.
– Не один? – пробормотала Марта.
– Вышла бы ты на улицу, – негромко посоветовал Данилов, – здесь совершенно нечем дышать.
Хоть бы что-нибудь новое сказал. Например: принеси мне кофе.
Господи, у них же есть кофе! Целый большой термос кофе! И бутерброды, и два яблока, прикрытые салфетками, – кусок нормальной вкусной субботней жизни!
– Данилов, дай мне ключи от машины. У нас в машине термос кофе! Я сейчас принесу. Как вас зовут?
– Меня зовут Дмитрий. Дима, – добавил страж, подумав, как будто сомневался, что Дмитрий – это именно Дима, а не Юра, к примеру. – Сюда лучше не носите. Здесь все равно дышать нечем. Давайте лучше на улицу выйдем.
– Я не пойду, – сказал Данилов и вложил Марте в руку ключи, – я пока посмотрю, может, найду что-нибудь…
– Нет, Андрей Михайлович, – возразил охранник твердо, – мы будем смотреть вместе. Простите, но одного я вас здесь не оставлю.
– Почему? – вмешалась Марта.
Охранник – все-таки Дима, а не Юра, – безмятежно улыбнулся. Данилов улыбнулся ему в ответ.
Как обычно. Губы улыбались, а сам Данилов и не думал.
– Потому что я могу уничтожить какие-нибудь важные детали, – пояснил Данилов Марте, – например, кисть, испачканную голубой краской. В своих целях, понимаешь?
– Кисть тут ни при чем, – сказал охранник рассеянно, – это из баллона рисовали.
– Почему из баллона? – спросила Марта. – Какое это имеет значение, из баллона или кистью?
– Из баллона потому, что краска вокруг летела. Видите, обивка вся в краске. Потому и прочесть так трудно, половина букв на стене, а половина на клочьях получилась.
– Ну и что? – настаивала Марта.
– Да ничего, – Дима пожал плечами и опять лучезарно улыбнулся, – просто наблюдение. У нас теперь самое главное – это наблюдение, сопоставление, поиски улик. Эксперт приедет, пальчики поищет. Только сдается мне, что пальчики – дело гиблое.
– Вы в милиции работаете… Дима?
Он посмотрел на Марту несколько свысока и вздохнул байроновским вздохом. Ему было двадцать пять лет, шеф оставил его «за главного», он чувствовал свое превосходство над Даниловым, за которым он должен был присматривать, и ему нравилась Марта. Просто так. Она была высокой и худощавой, немножко бледненькой, очень симпатичной. Диме нравились все без исключения девушки – и все «просто так».
– Это я раньше в милиции работал. – О том, что он работал там восемь месяцев или даже чуть меньше, Дима умолчал. – Кое-что понимаю.
– Мы не могли бы посмотреть видеозапись? – попросил Данилов вежливо. – Может быть, там что-то осталось?
Дима вдруг покраснел. Марта посмотрела с удивлением – он весь стал розовый, от шеи до волос, и этот розовый младенческий разлив вдруг сделал его совсем мальчишкой.
– Как это я сам не подумал, – пробормотал он себе под нос, – это же в первую очередь надо было…
Марта и Данилов проводили глазами его стремительно удаляющуюся спину. Спина удалялась в сторону кухни.
«Вернее, того помещения, которое вчера было кухней», – подумал Данилов мрачно.
– Куда это он?
– Там камеры наблюдения.
– В кухне?!
– Нет. Не в кухне. Рядом, где мы… где лежал охранник. Марта, я прошу тебя, пойди выпей кофе и посиди в машине. Я боюсь, что тебе вредно…
– Ты лучше ничего такого не бойся, – посоветовала Марта, – давай я тебе чем-нибудь помогу.
– Ты мне ничем помочь не можешь, – сказал Данилов твердо, – было бы очень хорошо, если бы ты мне не мешала.
Марта хотела было вступить в очередную дискуссию, но посмотрела ему в лицо – и не стала.
Ни разу за все пятнадцать лет она не видела, чтобы Данилов выходил из себя. Он бывал подавленным, недовольным, усталым и никогда – взбешенным. Марта подозревала, что такие сильные чувства, как бурное веселье, бешенство или горе, вообще ему незнакомы.
Сейчас он был каким-то странным. У него были красные глаза – очевидно, все от тех же химических испарений, наполнивших дом, как газовую камеру, – и щека возле рта будто мелко дрожала.