Всегда говори «всегда» – 2

Дался ему этот Кошелев!

– Он всегда идиотом был.

Ага, ясно, чего он за Женьку так уцепился, пьяно подумал Песков. Про Женьку ему говорить приятнее, он не хозяин жизни. С ним, с Песковым, Андрюха чувствовал себя второсортным, а вот по сравнению с Кошелевым, который занимает и не отдает деньги…

– Понимаешь, Барышев для меня основная проблема, – перевел Игорь разговор в то русло, где чувствовал себя «на коне». – И ведь только что она могла бы решиться. Сели бы мы в тот самолет…

– Но это более радикально, чем надо, тебе не кажется? – осторожно уточнил Андрей.

– Черт… Да, я бы тоже летел тем самолетом. Но вообще, – Игорь сделал вид, что эта мысль пришла ему в голову только что, нормальная мужская мысль победителя. – Вообще этот способ решения неплохой… очень неплохой. Лучше еще никто не изобрел.

Песков резко встал, бросил на стол деньги – много, гораздо больше, чем стоил ужин на двоих, – и ушел.

Андрей смотрел ему вслед – на его прямые плечи, на шаткую походку, стриженый затылок…

«Клоун, – подумал он. – Клоун ты, а никакой не победитель. Впрочем, такие вот клоуны на все и способны…»

Андрей отсчитал лишние деньги и сунул себе в карман.

* * *

Из динамиков гремела песня о неземной любви.

Надя не выходила из ванной уже час и двенадцать минут.

Дима раз десять соскучился, а потом разозлился.

Что можно делать в ванной час и… уже четырнадцать минут? Если мыться всерьез все это время, то… как бы чего не вышло.

Он налил себе кофе, прошел в коридор и прислушался к звукам в ванной. Из-за песни о неземной любви ничего не было слышно. Выключить песню Дима не решился, потому что это был тот консенсус, к которому они пришли на своем первом семейном совете, – котята со стены в гостиной перекочевывают в санузел, но в обмен на это Надежда имеет право три раза в день слушать диск певицы Светы.

Кто такая Света, Грозовский не знал, но от ее песен его передергивало. Он даже подумывал, не вернуть ли котят…

Вот и сейчас Света уже в третий раз поет про любовь, и Диму снова передернуло.

– Ты когда-нибудь выйдешь?! – пытаясь перекричать музыку, проорал Грозовский.

Ответом ему было только: «А я люблю, я люблю каждою весною, летом и зимою, я люблю, я люблю просто рядом быть, рядом быть с тобою»…

– Ты меня слышишь?! – Дима пустил петуха и закашлялся.

Дверь приоткрылась, показалась рыжая копна Надькиных волос и ее голые плечи.

– Димочка, ну перестань кричать! – Она дунула на непокорные мокрые кудри, закрывавшие ей глаза. – Я сейчас! Господи! Уж и помыться толком нельзя…

Дверь захлопнулась.

Дима легонько постучался головой о косяк. Одуреть можно.

Ну хотя бы жива, и то ладно.

Он измерил шагами гостиную, потом коридор, выпил еще кофе. Через сорок минут начинался прием в голландском посольстве. Он-то давно был при параде, а вот Надя…

– Долго тебя еще ждать?! – завопил он из кухни без всякой надежды, что она его услышит.

Она возникла в дверях, закутанная в куцее полотенце, которое никак не желало прикрывать ее выдающиеся формы. На грудь натянет – бедра наружу лезут, бедра прикроет – грудь на Грозовского нагло пялится.

– Димочка, а ты покушал?

Она уставилась на него, будто не понимая, что лучше уж не натягивать на себя эту махровую тряпочку, не дразнить. От того, что нет никакой возможности прямо сейчас затащить Надьку в постель, Грозовский почувствовал дикое раздражение.

– Сколько раз я тебе говорил, кушать – это лакейское слово! Я не «кушаю»! Я – ем! Ясно?! А по утрам я и этого не делаю!

– Да ясно, ясно! Димочка, что ты нервничаешь, ей-богу?! – Она уронила полотенце и наклонилась, чтобы поднять его. От этого Грозовскому сделалось совсем нехорошо.

– Почему ты все еще в таком виде?! Я тебя ждать больше не намерен!

– Все, все, все. – Надя занавесила полотенцем грудь и повернулась попой.

Скрылась, наконец, фея… Но тут же появилась снова – с прикрытой попой, но голой грудью.

– А ты все-таки покушай, Димочка. А то вредно с утра до вечера не кушать.

– Тьфу!

Ушла все-таки, оставив мокрые следы на полу. Все Венеры отдыхают. А Боттичелли кусает локти в гробу. Вернее, переворачивается… Грозовский перевесил котят в гостиную и выключил музыку. Открыл холодильник и съел котлету – время убить.

Надежда не появлялась.

Он выскочил в коридор, заколотил в дверь ванной.

– Я тебе последний раз говорю, если ты сию минуту оттуда не выйдешь, я уеду один! Я опаздываю, ты это понимаешь?!

Дверь открылась. Надя стояла перед ним по-прежнему голая, мокрая и невозмутимая. Хорошо, хоть полотенце перестала мучить.

– Димочка, ну не могу ж я голая выскочить! Одеться-то дай!

Дверь захлопнулась.

Грозовский взвыл, пнул Хотея в его волшебный живот и зло сообщил:

– Я уехал!

Дима вышел из квартиры, громко захлопнув дверь. Прижался спиной к стене, слушая удары своего сердца.

Не прошло и пары секунд, как вылетела наспех одетая Надя. Волосы небрежным пучком собраны на затылке, из макияжа только розовая помада, платье совсем не «посольское», с какими-то рюшами, зато туфли – отпад. Грозовский их сам выбирал.

– Димочка, – запричитала она, не заметив его, – ну куда же ты, Димочка?!