Детектив в день рождения

– Ну-ну. Удачи тебе, Димыч, и еще раз с днюхой. «Природа» Барриа у тебя или загнал? – спросил он внезапно.

Дима пожал плечами, задрал голову и посмотрел на стеклянный потолок:

– Какая еще на фиг природа… Уже уходишь? Счастливо!

«Природа» француза Барриа – бронзовая статуэтка, принадлежавшая в свое время покойной Елене Станиславовне. Дима влюбился в нее с первого взгляда и очень надеялся, что старая дама подарит статуэтку ему – отпишет по завещанию. Но промахнулся, увы. «Природа» попала к Эле, а та продавать отказалась – память, сказала, семейная реликвия, то-се. Арик тоже сильно возбудился насчет статуэтки, выспрашивал, набивался к Эле в друзья, лез напролом. В итоге статуэтка типа пропала.

…От раздумий Диму оторвал кровельщик Вениамин. Он вошел, не постучавшись, встал перед Димой – маленький, корявый, в старом синем комбинезоне, подпоясанном солдатским ремнем, – и сурово потребовал:

– Деньги наперед!

* * *

…Артур, не откладывая в долгий ящик, позвонил Арнольду Павловичу и сказал, что картина «Испанец в черном с кружевным воротником» у него и они могут поужинать сегодня в «Английском клубе», отметить сделку, так сказать…

Итальянский подсвечник он выторговал за вполне приемлемую цену, почуяв, что хозяину позарез нужны деньги. Дождался окончания рабочего дня и запер дверь магазина. Он сидел в кабинете и не мог налюбоваться на это чудо. Живьем подсвечник был еще красивее, чем на фотографиях. Ювелирная работа! Листики, гирлянды, каждая завитушка, ангелочки, поднявшие головки и смотрящие на свечи, зеленый необыкновенно красивый мрамор с белыми прожилками – все было прекрасно!

Артур взял лупу на фигурной ручке и принялся в сотый раз в совершеннейшем восторге рассматривать свое приобретение. При этом он бормотал себе под нос арию Германа из «Пиковой дамы»: «Что наша жи-и-изнь? Игр-р-ра! Э-э-э… Кто прав, кто счастлив… Сегодня ты-ы-ы, а завтра я! Пусть неуда-а-ачник плачет! Кляня, кляня свою-ю-ю судьбу!» Стихи были в масть настроению: он, Артур, победитель, а Димыч инфантил, лузер и плачущий неудачник. Что касаемо фигурки Барриа, то Артур нюхом чуял, что без приятеля дело не обошлось. Так что один-один, амиго!

* * *

…Эля весь день пролежала в постели с головной болью. Стоило ей шевельнуться и открыть глаза, как комната начинала кружиться, а потолок падать; она тут же закрывала глаза и замирала. Кто-то звонил по телефону, но она не ответила. По настырности звонившего поняла, что это Дима, и мысленно послала его к черту. Обоих! Ну и хороши! Дима – ладно, без тормозов, но Лапик! Воспитанный, с манерами английского лорда, весь из себя положительный Лапик! Когда она очнулась вчера поздно вечером и выползла из спальни, их уже не было. Коньячная бутылка оказалась пуста, как и тарелки. На полу у кресла она заметила пятно крови и пару смятых испачканных салфеток, при виде которых ей стало дурно, и она опрометью бросилась в ванную. Потом долго умывалась холодной водой, бормоча: «Черт бы вас подрал… алкаши чертовы!»

* * *

А в жизни художника Димы Щуки черная полоса все тянулась и тянулась. Крыша, как оказалось, была изрядно повреждена, и Вениамин заявил, что, во?первых, надо бы материалу прикупить и деньжат маловато, а во?вторых, за день не управиться. Может, и за два. Дима чертыхнулся в сердцах, сообразив, что сэкономить не удастся и придется отдать почти все вырученное за испанца. Одна радость: Вениамин пообещал успеть до дождя. Дима в самом дурном расположении духа улегся на веранде; он лежал и под стук молотка думал о бренности…

Вениамин появился на веранде так внезапно, что Дима вздрогнул. «Шабаш, – сказал он, – иди, принимай работу». Дима махнул рукой – ладно, мол, верю. Не успел мастер отбыть, как резво посыпал дождь. Теперь Дима лежал и думал о бренности под шум дождевых капель. Было тепло, одуряюще благоухали мокрая трава и цветущая липа, иногда рычал гром, но не страшно, а добродушно так порыкивал. Дима отлежал бока, но продолжал лежать, поднимаясь только, чтобы сварить кофе и сделать бутерброд.

Настроение было гнусное. Ему было до слез жаль испанца, и ни разу за всю неделю он не зашел в студию – не хотел видеть пустое место там, где еще недавно стояла картина. Рядом с ним на стуле лежал альбом – на случай, если в голову придет что-нибудь интересное. Но ничего не приходило…

* * *

А в жизни Артура продолжался фарт. Ближе к полудню пришел старик лет девяноста и принес… Но обо всем по порядку.

Артур собирался на обед в «Белую сову», предвкушая, как закажет их фирменную семгу под белым соусом и бокал шардоне, поболтает с официантом Жорой и просмотрит свежий номер местного бульварного листка «Вечерняя лошадь» на предмет криминальных хроник и сплетен. Тут и пришел этот самый старик. Крутнулось колесо фортуны, и Артуру выпал очередной фарт. Старик лет девяноста, как уже было упомянуто, с негнущимися коленками, опирающийся на палку, с головой Мефистофеля принес большую папку с рисунками и попросил оценить. По просьбе знакомой дамы, чей муж недавно скончался, а рисунки очень ценные, от деда-прадеда, который был известным коллекционером и вращался в богемных кругах. И теперь эта дама хочет знать насколько. Лично он ничего в этом не понимает, так как всю жизнь трудился по другому ведомству, а именно: преподавал вокал в музыкальном училище. А направлялся он в исторический музей, так как ему сказали, что у них есть художественный эксперт. Эксперт есть, но вернется через неделю, а тут ему на глаза попалась «Старая лампа», и он решил зайти и узнать, справедливо рассудив, что здесь тоже должны быть эксперты.

Старик рассказывал подробно и со вкусом, Артур уже собирался извиниться и выпроводить его под предлогом… ну хотя бы переучета, но на всякий случай решил взглянуть. Он протянул руку и спросил:

– Вы позволите?

Старик помедлил и передал ему папку. Артур положил ее на прилавок и развязал тесемочки

– Семь штук, – бдительно сказал старик. – Разного размера. Три маленьких, два средней величины и два больших. Очень старые и ценные. Там есть подписи художников… на некоторых.

Артур раскрыл папку и принялся рассматривать. Там были два эскиза сангиной: голова собаки и воробей – те, о которых старик сказал «средней величины», – на листах плотной пожелтевшей бумаги, затертой по краям, размером примерно двадцать на тридцать сантиметров. Собака была как живая – искорки в глазах, длинные уши…

Три мелких – графитовыми карандашами – изображали растения: бутоны, стебли, цветы. Артур узнал одуванчик, ландыш и пышную кисть акации. И два больших: лысый старик с седой кудрявой бородой, клубящимися завитками по бокам головы и пронзительным сатанинским взглядом; на его лбу закручивались рожки. На другом рисунке – отдельные «детали» старика: тщательно выписанная корявая кисть руки с длинными сильными пальцами, силуэт головы, втянутой в плечи, глубоко посаженные глаза, лохматые брови и пронзительный взгляд…

Артур напрягся и бросил испытующий взгляд на посетителя. Он достал лупу, включил люстру и настольную лампу. Присмотрелся, разобрал дату: тысяча восемьсот девяносто восьмой – и не то букву «В», не то цифру восемь. Неужели?!

– Вы хотите их продать? – спросил он, поднимая глаза на старика.

– Нет. Я лишь уполномочен узнать мнение эксперта.

– Возможно, ваша знакомая захочет продать?

– Намерения моей знакомой мне неизвестны, – церемонно сказал старик. – Но я могу позвонить и узнать.

– Давайте договоримся так: вы оставляете их до завтра, я еще раз хорошенько все рассмотрю, а вы узнаете, сколько ваша знакомая хочет за них, – предложил Артур.

Старик задумался, с сомнением рассматривая его, пожевал губами и сказал:

– Вопрос очень серьезный, молодой человек. Я должен проконсультироваться.

Артур мысленно чертыхнулся. Старик вытащил допотопный кнопочный телефон, подозрительно взглянул на него и отошел вглубь магазина. Артур снова взялся за лупу.

– Анечка согласна, – сказал старик, возвращаясь. – Завтра в двенадцать я зайду. Имейте в виду, молодой человек, у нас есть фотографии, заверенные нотариусом. И попрошу расписочку. А ля гер ком а ля гер[1 - A la guerre comme ? la guerre (фр.) – На войне как на войне.], как говорится.

Посетитель ушел, и Артур бросился к компьютеру. Нашел врубелевского «Пана», сравнил. Та же модель, тот же стиль, та же рука… во всяком случае, похоже. И год! Картина датируется девяносто девятым, эскиз – девяносто восьмым. В масть! Сердце его колотилось, спина покрылась испариной. Мелькнула мысль: «Испанец!» С него все началось! Фарт! Тут он вспомнил, что владелица не собирается продавать рисунки, и ухмыльнулся: набивает цену! Все покупается и продается, главное – вопрос цены! А если и другие… собака, птичка, листики… тоже? Надо будет порыться, поискать. Фарт, фарт, фарт! Лишь бы старик не врезал дуба до завтра. Хотя если даже… гм… то кто докажет, что он был именно здесь? Артур рассмеялся…

…Старички оказались не такими уж простаками. Владелица согласилась продать все оптом за три тысячи долларов.

– За сколько?! – вытаращил глаза Артур. – Это нереально!

– Тогда не сговоримся, – твердо сказал старик и потянул папку к себе. – Схожу в музей, нам не к спеху. Пусть там скажут.

– Две! – сказал Артур.

– С половиной. И квитанцию купли-продажи пожалуйте, чтобы все по закону.

* * *

– Представляешь, он их рассматривал и на свет, и с лупой… чуть на зуб не пробовал. А у меня коленки подгибаются! Ну, думаю, сорвалось! – возбужденно рассказывал Леонид. – Сейчас скажет, фейк, забирайте ваши картинки… а он: «По рукам». Две с половиной! Неплохо!

– Молоток! Артист! – кричал Дима. – Талант! Какой на хрен переводчик! Я сразу тебя раскусил!

– Я в институте играл в драмкружке… но то на сцене! Господи! Адрес фальшивый, усы фальшивые… даже совестно. Знаешь, больше всего я боялся, что ус отклеится или съедет парик. Шляпа дурацкая тоже… Как представлю, прямо мурашки по спине. Думаешь, он не будет меня искать?

– Фиг тебя найдешь! – Дима ухмыльнулся. – Не рохай, Арику теперь не до нас. Сейчас кинется задвигать понты и гундеть про прадедушку-художника, заломит цену и огребет по сусалам! – Дима радостно захохотал. – Представляю себе его морду! За успех! – Он разлил коньяк.

Они сидели на веранде Диминого дома. Циклон улетел, и дождь закончился. Светило солнце, мир вокруг был зеленым и радостным. Свистели и верещали птицы на деревьях, в траве прыгали кузнечики. Депрессию у Димы как рукой сняло – настроение было таким же зеленым и радостным.

– Я никогда никого не обманывал, – сказал Леонид. – Теперь чувство неловкости, дискомфорта… Когда ты мне позвонил и предложил встретиться, я страшно удивился, не мог даже вообразить себе…

– Забей! – Дима хлопнул его по плечу. – Это он нас обманул! Знаешь, на сколько потянул бы подлинник? То-то. А мы его обули всего на пару штук… фигня! Между прочим, никто его за жабры не тянул! Ты назвал цену, он согласился. А чего он там себе удумал насчет автора – его проблема. Сильно борзый стал!

– Оригинальная визия, – покивал Леонид. – Полностью меняет угол зрения. Правильно говорят, что все зависит от восприятия.