Хроника гнусных времен
Соня. В тридцать три года выглядит на сорок, ни на шаг не отходит от матери, терпит все ее выкрутасы, носит кримпленовые платья и турецкие спортивные костюмы, которые, даже новые, годятся только для того, чтобы понаделать из них тряпок для мытья пола. Ее брат даже не видел картин, которые ему оставила бабушка, – по крайней мере так говорит – а она успела забрать свое ожерелье и уже отдала его ювелиру.
Какому ювелиру? Откуда у Сони может быть ювелир, который возьмется оценивать старинную вещь? Где она его взяла? Кто ей посоветовал? Почему ее мать так настойчиво убеждала Кирилла, что дочь не нуждается ни в каких бриллиантах? Вполне возможно, что в бриллиантах она и не нуждается, зато туфли и джинсы ей бы точно не помешали. Почему она так спешит с оценкой этого ожерелья? Ни секунды больше не может прожить без денег?
Нина Павловна. Стремительна, неудержима и очень уверена в себе. Окружающих в грош не ставит. Сына не замечает, а дочери как будто немного опасается. С Настиной матерью разговаривает несколько свысока, как будто та убогая дурочка. Настю поучает, ее отца поглаживает по лысине с пренебрежительной нежностью. На предположения Владика, что бабушка отравила деда, по-настоящему отреагировала только она – рассердилась и вознегодовала. Или она действительно знает больше других и боится, что это станет известно, или просто – как это называется? – дорожит фамильной честью. Тетю Александру терпеть не может.
Сергей. Ничего интересного, кроме того, что он влюблен в Мусю. Любопытно, сколько времени это продолжается? Бабушка написала в дневнике, что ее «беспокоит Сергей». Почему? Из-за Муси? Или еще из-за чего-то?
Света. Совсем ничего интересного. Куча диких женских комплексов на многометровых ногах и с шикарным бюстом.
Юлия Витальевна, Настина мать. Полная загадка. Молчаливая, неприветливая, очень сдержанная. С сестрой мужа явно не ладит, тем не менее кинулась ей на выручку, когда Владик стал излагать свои теории. С Настей нежна. Кирилл только что слышал, как они хохотали на кухне, убирая посуду. С мужем ровна и доброжелательна. Аристократка или просто ее никто и ничто не интересует, кроме ее драгоценной дочери?
Впрочем, ее драгоценная дочь Кирилла Костромина тоже очень интересует.
Он ухмыльнулся идиотской ухмылкой.
Почему, черт побери, он должен думать о каких-то дурацких родственниках? Вчера никаких таких родственников не было в его жизни, и он не желает о них думать. Он хочет вспоминать, как все было ночью, и планировать, как все повторится опять. И будет повторяться всю неделю, а потом начнется снова в крохотном отеле в центре Дублина, где все время дует холодный ветер с океана и накрапывает дождь, и никогда не бывает больше семнадцати градусов. Да, и еще автобус называется не «бас», а «бус».
Он засмеялся и вытер пот со лба. И снова принялся пилить. Мелкие опилки желтым дождиком сыпались на довоенные ботинки, которые он тоже нашел в сарае, пожалев свои, купленные перед самым отъездом.
Она сильная личность, эта Настя Сотникова. Вся семья крутится вокруг нее. Она справляется с родственниками, даже когда они начинают выходить из-под контроля. Они слушаются ее, даже когда думают, что не слушаются, и именно она не дает мелким склокам перерасти в скандал и кровопролитие.
И это именно она обнаружила, что бабушка уронила в воду совсем не тот фен. И именно она решила провести расследование. И она собрала всех своих родных вместе, чтобы определить, кто из них убийца.
Ему внезапно стало так жарко, что пот залил глаза. Он выпрямился и вытер лицо собственной майкой, которую повесил на куст старой сирени.
Нет. Стоп.
Она все затеяла сама. Она не может быть замешана.
Или может?
По всем детективным правилам он не должен был никого исключать. А Настю?
Он снова стал ожесточенно пилить, доска прощально хрустнула и отвалилась. Он выдрал из скамейки трухлявую перекладину с гнилыми зубами ржавых гвоздей и швырнул ее в траву. И стал прилаживать новую.
А Настя?
Она-то как раз получила больше всех – ни в какие сумасшедшие Сонины бриллианты он не верил. Из коммуналки на Владимирском проспекте она одним махом угодила в Петергоф, в островерхий дом, где трудно сосчитать количество комнат.
Тогда зачем вся пикантная затея с расследованием? Никто, кроме нее, не знал, что смерть бабки – не простая случайность, никто и ни в чем не стал бы ее подозревать.
Или кто-то знал и подозревал?
В дневнике было написано: «Меня беспокоят Настя, Сергей и Людочка». Настя сказала, что бабушка беспокоилась из-за Киры, но это Настя так сказала.
Кирилл вогнал последний гвоздь в твердое дерево и перевел дыхание.
Нужно спокойно подумать. Он закурил.
Он умел наблюдать и слушать и знал кое-что, из чего следовало, что Настя ни при чем. Только вот достаточно ли этого?
Затрещали кусты, как будто ломился кабан, раздался удивленный присвист и снова треск.
Даже не оборачиваясь, Кирилл Костромин знал совершенно точно, что навестить его за работой пришел знаток Ближнего Востока.
– Вот это да! – сказал Сергей. – Пока мы там трепались, вы уже все сделали!
Он подошел и присел на обновленную лавочку рядом с Кириллом.
– Где это вы так научились скамейки ремонтировать?
Не отвечая, Кирилл дотянулся до своей майки и набросил ее на плечи.
– По-хорошему бы надо еще столбы поменять, – сказал он тоном деревенского плотника, – вы не знаете, здесь есть какое-нибудь не слишком гнилое бревно?
– Понятия не имею, – ответил Сергей удивленно, как будто Кирилл спрашивал его, не зарыт ли где-нибудь в саду самогонный аппарат. Кирилл вздохнул.
– А у кого спросить?
– У Насти, наверное. Или у дяди Димы. Настя тут все знает, а дядя Дима каждой весной в саду копается, чистит, листья сгребает. Бабушка не любит никаких грядок. Не любила то есть. Она любила, чтобы был простор, трава, старые деревья. Весной чтобы сирень цвела, летом пионы, а осенью астры. Зося Вацлавна тоже в саду часто копалась, а я – нет. Я больше по книгам.
– Вам бабушка книги оставила?
– Да. Она смешная была. Думала, что они мне пригодятся для научной работы.
Кирилл потушил сигарету. Сергей сам заговорил о том, что очень интересовало Кирилла, и этим нужно было пользоваться.
– Пойдемте в дом, спросим у Насти про бревно.
– Слушайте, Кирилл, – вдруг начал Сергей решительно, – я хочу вас спросить. Бабушке вы почему-то страшно не нравились. Вы что? Женаты? У вас куча детей? И вообще говоря, вы кто? Инженер?
– Инженер?
– Ну да. Вы же физматшколу заканчивали.
– Нет, я не инженер.
Сергей поднялся с обновленной лавочки и сделал шаг вперед, не давая Кириллу пройти.
– Я понимаю, конечно, что все это не мое дело, и вообще я всегда веду себя глупо, как говорит моя матушка, но я хотел бы знать, что у вас с Настей? Она моя сестра, и я…
– У меня нет детей и жены тоже, – сказал Кирилл. Несмотря на то, что объяснение под кустом сирени напоминало сцену из романа, он испытывал уважение к бледному арабисту и не хотел ему грубить.
– Тетя Александра все утро повторяет, что вы гоняетесь за Настиным домом и вообще аферист.
– Я не аферист. У меня… бизнес, и я вполне самостоятельный человек. Думаю, что пока рано бить мне морду. Когда будет пора, я скажу.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, а потом Сергей улыбнулся.
– Очень глупо, – сказал он, и скулы у него покраснели. – Ужас. Фу.
– Давайте на «ты», – предложил Кирилл, – так проще. Только не надо никаких сокращений от моего имени.
– Ладно, – согласился Сергей осторожно. – На «ты» так на «ты».
Кирилл Костромин был на «вы» почти со всеми из своего окружения. Ему нравилось чувствовать себя как бы на некотором отдалении от остальных. Непонятно было, почему ему захотелось быть на «ты» с совершенно чужим человеком.
– Насте сейчас хуже всех, – сказал Сергей задумчиво, – она была ближе всех к бабушке и… переживает ужасно. Бабушка всех нас любила, конечно, но Настю особенно.
Это мы уже слыхали, подумал Кирилл.
– Если остальных любила, почему же все Насте оставила?
– Как – все? – не понял Сергей. – Она ей дом оставила, потому что ей жить негде. Матери квартиру, Соне…
– Да, бриллианты, – перебил Кирилл, – а что это она так к ювелиру заторопилась? Бриллианты оценить непросто, это целое дело. Особенно старинные. А она моментально отнесла их куда-то, сказала, что продаст. Она что, на бабушку из-за матери сердита?
– А черт их разберет, – вдруг резко сказал Сергей, – я в их жизни ничего не понимаю. Пока был дядя Боря, все было хорошо. Он у нас большой начальник был.
– И он тоже начальник?
– А кто еще начальник?
– Ну… дед. Волховстрой, генерал и все такое.
– А-а, – протянул Сергей, – деда никто из нас не помнит, я имею в виду детей, а дядя Боря ушел от тети Александры всего лет десять назад. Он был партработник. Черная «Волга» у него была, водитель, дача, квартира на Невском, все как положено. А он возьми да и брось супругу и детей, да и женись на секретарше. Тетя Александра тогда, по-моему, и свихнулась окончательно. То есть она, конечно, всегда чокнутая была, но дядина выходка ее подкосила.
– В каком смысле чокнутая?
– Ну, она всех нас воспитывала в духе марксизма-ленинизма, всегда делала всем внушения, даже бабушке, хотя бабушка никакого марксизма отродясь не признавала. Мы, по ее мнению, должны были много трудиться на благо, во имя и так далее, а Влад с Сонькой у нее только в заграничных шмотках ходили и у папаши из буфета джин воровали, и мы его потом все вместе так шикарно пили из рюмок. Нам, идиотам, даже в голову не приходило, что его надо водой разбавлять или чем там? Тоником, что ли?
– Тоником, – подтвердил Кирилл.
– Влад был в десятом классе, когда его за фарцовку чуть под суд не отдали, насилу дядя Боря кого-то уговорил. Он все же был не первый секретарь обкома…
– А потом?
– А потом он ушел, из квартиры они съехали в какую-то коммуналку, дачи не стало, заказов не стало, ателье не стало, ничего не стало. Тетя Александра никогда в жизни не работала, а жить на что-то надо было. Она попыталась у бабушки просить, а та ей отказала. Я подробностей никаких не знаю, но вроде бы бабушка ей сказала, что она не инвалид и не многодетная мать, вполне может сама себя прокормить, а Соне с Владиком обещала помогать и на самом деле помогала. До самого последнего времени. Не зря она Соне ожерелье завещала. Она очень ей сочувствовала.
– Почему?
Сергей пожал плечами:
– Ну как – почему? Потому что Соньке, после того как дядя Боря исчез, хуже всего пришлось. Тетя Александра, конечно, ни на какую работу не пошла, а Сонька стала спасать семью – медицинский бросила, устроилась медсестрой в больницу на две ставки и еще уборщицей. Домой сутками не приходила. Ухаживала за самыми тяжелыми, за которых никто не брался, – за деньги, конечно. Ну и содержала и мать, и Владика отчасти. Бабушка ей какие-то вещи покупала, я ни разу не видел, чтобы она носила. То ли у нее все тетя Александра отбирает, то ли она сама не хочет, но работает она с утра до ночи, а потом сидит возле матери, даже глаз не поднимает. Как монашка. Ну, ты же сам утром видел!
– А Владик им совсем не помогает?
– Не знаю, – вдруг сказал Сергей с раздражением, – что-то ты все у меня выспрашиваешь? Может, ты все-таки аферист?
– Да не аферист я! – возразил Кирилл с умеренной досадой. – Просто я все время боюсь попасть впросак. Я же ничего не знаю про ваших родственников, а с Настей мне даже поговорить некогда. Вот где она сейчас? А?
– На кухне, скорее всего. С мамой и Мусей, – Муся была помянута необыкновенно нежным тоном.
– Вот именно. Не пойду же я к ним с вопросами! Твоя матушка тогда меня моментально вышлет на сто первый километр.
– Это уж точно, – согласился Сергей, – вышлет.
– А что это Владик рассказывал про то, что бабушка деда отравила?
– Да не знаю я! Он вообще все время врет. И потом, ему нравится «эпатировать публику». Он так и говорит. Он сюда из города на велосипеде приехал. И не потому что спортсмен, а потому что машины у него нет, а на электричке ездят одни плебеи и уроды.
Значит, не аэроплан и не подводная лодка, а всего лишь велосипед. Поэтому Кирилл ничего и не слышал.
В окне, мимо которого они проходили, вдруг показалась голова Нины Павловны, которая громко закричала:
– Дима!!
Кирилл сильно вздрогнул и посмотрел наверх.
– Дима!!!
– Димы нет, – сказал Кирилл вежливо, и тут уж вздрогнула Нина Павловна. Она посмотрела на них сверху вниз и отдала распоряжение:
– Сережа, немедленно найди дядю Диму. Вчера он забыл в машине молоко.
– Он не забыл, – сказал Сергей, – я его на крыльцо поставил.
– Дядю Диму? – удивился Кирилл.
– Тетя Нина! – откуда-то с другого конца дома завопила Настя. – Молоко в холодильнике на террасе, я же маме сказала!
Тетя Нина в окне немного помолчала и скрылась и уже в доме приглушенно заговорила:
– Юля, молоко в другом холодильнике, как же ты не помнишь ничего!..
– Я ничего не помню, потому что его из машины доставала не я!..
– Ну все, – сказал Сергей, морщась, – наши мамаши на одной кухне – это конец света. И Мусе сейчас попадет.
– А где у вас книги? – быстро спросил Кирилл, чтобы Сергей не вспомнил про скамейку и не заставил его искать какое-нибудь «не слишком гнилое бревно». – Я бы взял почитать что-нибудь.
– Пойдем, я покажу, – сказал Сергей охотно, – вот чего в этом доме полно, так это книг.
По мавзолейному коридору, полному сухих цветов и круглых столиков, они прошли в глубину дома, миновав кухню, на которой ссорились Нина Павловна и Юлия Витальевна.
– Проходи.
Высокая дверь величественно приоткрылась, и они оказались в гостиной, в которую Кирилл мельком заглядывал в свой первый приезд в этот дом. Почему-то в гостиной было темно, как в пещере. Толстые шторы, не сходившиеся на середине, пропускали внутрь узкие горячие лучи, которые ломтями резали полумрак, и все это напоминало католический собор в Риме. В довершение картины в полумраке обнаружились и две послушницы – одна сидела в кресле, укутав ноги клетчатым пледом, хотя в комнате было очень душно, а вторая подле нее на стуле, деревянно выпрямив тощую спину. Та, что была в кресле, говорила:
– …почти всю ночь. Сердце давило ужасно. Так мучиться невозможно, лучше уж умереть. Вот бы все обрадовались!
– Что ты говоришь, мама! – вяло протестовала вторая. – Так говорить нельзя.
– Знаю, знаю, все вы только и ждете моей смерти. Ничего, немного осталось. Скоро всех освобожу. Ты что, думаешь, я не знаю, как я тебе надоела! Ты-то небось больше всех обрадуешься! Ты меня ненавидишь с тех пор, как отец ушел. Ненави-и-идишь!
– Что ты говоришь, мама!
– Ты мне все простить не можешь, что я тебя тогда не пустила! Да если б я тебя пустила, ты бы сейчас была развратница, хуже Анастасии, которая привезла любовника, как только из дома гроб вынесли, и на бабкиных костях с мужиком валяется. Да она тут бордель еще устроит, дом свиданий, вот сестрица моя с того света поглядит, что в ее доме делается, узнает, как дома соплячкам оставлять.
– Хватит, мама.
Клетчатая туша колыхнулась в кресле.
– Да я для тебя, дуры, стараюсь! Только о тебе и думаю, только и хочу, чтобы ты ничем себя не запятнала, чтобы бог тебе простил все твои грехи, а ты…
Кирилл и Сергей вдруг переглянулись, как будто им обоим стало стыдно подслушивать, хотя слушали жадно и внимательно, и Сергей сказал фальшиво-веселым бодрым тоном:
– Что это вы в темноте сидите? На улице так тепло. Сонь, вышли бы на улицу.
– У меня аллергия на солнце, – объявила тетя Александра, – у меня всю жизнь очень, очень нежная кожа. Соня, мне пора принять мочегонное. Принеси из пакета, знаешь, где у меня лекарства.
– Мочегонное на ночь примешь, мама.
– Нет, сейчас! До ночи у меня почки откажут. Соня, принеси сейчас же!
Сергей посмотрел на Кирилла. Ему было стыдно так, что даже уши засветились в темноте.
– Такие препараты просто так не принимают, мама.
– Соня, мне нужно выпить мочегонное. Сейчас же. Я лучше знаю, что мне нужно.
– А хотите слабительного? – предложил Кирилл. – В некотором смысле вполне заменяет мочегонное и главное – эффект. Эффект удивительный.
Не выдержав, Сергей осторожно хихикнул, Соня осталась безучастной, а тетя Александра стала медленно, но неумолимо подниматься из кресла – как гора.
– Вон!!! – завизжала она, поднявшись, и Кирилл попятился. – Вон отсюда! Соня, воды мне!! У меня инсульт! Где Наська?! – От злости она брызгала слюной и плохо выговаривала отдельные звуки. – Наська где?! Чтобы сию минуту… даже духу не было… милиция… бандиты…
– Мама, успокойся. Уходите отсюда сейчас же! Сергей, зачем ты его привел?!
– Мы вообще-то в библиотеку шли, – пробормотал перепуганный Сергей, подвигаясь к двери, другой, не той, через которую они вошли, – простите, тетя.
– Соня, воды, воды мне!! И милицию… и Наську….
– Мы должны идти, – сказал Кирилл, как будто черт тянул его за язык, – мы только что узнали, что у нас назначена другая встреча. Было очень приятно.
Сергей сильно дернул его за руку, так что почти втащил за собой, Кирилл от неожиданности чуть не упал, и Сергей захлопнул тяжелую дверь, вовсе не предназначенную для такого непочтительного захлопывания.
– Ты что? – спросил он, когда завывания тети Александры остались за закрытой дверью. – С ума, что ли, сошел?
– Не сошел, – Кириллу было неловко, что он поднял такой шум, – вы ее распустили совершенно. Или она на самом деле чокнутая?
– Да тебе-то что?! – тоже почти закричал Сергей. – Ты что, перевоспитать ее хочешь?!
– Да мне плевать на нее! Я просто…
– А плевать, тогда молчи, и все!
– Да не все! Что это еще за богадельня, твою мать!.. Все боятся, слова сказать нельзя! Она несет черт знает что, а все слушают, как будто должны ей!..
– Да ты-то тут при чем?!
– Да, – сказал Кирилл, вдруг осознав, что он действительно ни при чем, – это точно. Прошу прощения, я не нарочно.
Сергей сбоку посмотрел на него, и они помолчали.
– Ну что? – спросил Кирилл. – Теперь нужно идти Настю спасать? Или лучше сразу в милицию сдаться, чтобы все успокоились?
– Соня все уладит, – ответил Сергей, – она всегда все улаживает. Да черт с ними! – вдруг добавил он энергично. – Давай лучше книги смотреть, мы же за этим пришли. Ты что читаешь? Детективы небось?
Кирилл усмехнулся:
– А ты не читаешь?
– Читаю. И бабушка читала. Вон две полки сплошь детективы. В прошлом году мы с ней ревизию делали. Те, что совсем никуда не годятся, в сарай вынесли, а какие получше, здесь оставили. Выбирай.
Кирилл наугад вытащил пухлую книжку, растрепанную не от чтения, а от плохого качества бумаги. «Кровавые твари», вот как называлось это произведение, и на обложке были нарисованы красотки, у которых с ногтей капала кровь. На заднем плане – ясное дело – маячил значок доллара и дымящийся пистолет.
– Блеск! – оценил Кирилл. – А Дика Фрэнсиса нет?
– Ого, – сказал Сергей почему-то весело, – ты у нас, значит, образованный. Дик с Агатой на отдельной полочке. Это вам не «Кровавые твари». Тут ищи.
– А где книги, которые тебе бабушка оставила, – спросил Кирилл, вытащив Агату, – тоже здесь?
– Здесь, – согласился Сергей легко, – хочешь посмотреть?
Черт его знает.
Он производил впечатление человека, очень далекого от какой бы то ни было реальной жизни, но Кириллу вдруг стало казаться, что это обманчивое впечатление. Он даже стал прикидывать, как долго ему удастся скрывать от Сергея, что он вовсе не тот Кирилл и что их дома, бриллианты и книги интересуют его вовсе не потому, что он готовится выгодно жениться.
– Вот этот стеллаж весь мой.
Кирилл присвистнул:
– Ве-есь?!
– «Ве-есь», – передразнил его Сергей. Глаза у него за стеклами очков были веселые, как будто он брал Кирилла в сообщники. – Смотри. Ты же хотел смотреть.
Это были совсем другие книги – тяжелые, толстые, в прохладных кожаных переплетах с вытисненным сложным орнаментом, с латунными замками и завитушками по углам.
– Они… старинные?
– В основном начала века. Это хорошие старые книги, но не настолько старые и не настолько редкие, чтобы их можно было продать на аукционе «Сотбис». Тебя ведь именно это интересует?
Кирилл расстегнул латунную пряжку и не открыл, а как будто вошел внутрь книги. Листы были плотные, чуть пожелтевшие, вроде не бумажные, полные таинственных значков.
– Что это такое?
– Где?
– Ну… вот.
– Что вот? – не понял Сергей.
– Что это за язык? – повторил Кирилл, чувствуя себя придурком.
– Это арабская вязь. Ты что, никогда не видел? Кстати, ты открываешь ее неправильно. Ее нужно смотреть с обратной стороны. У арабов все наоборот.
Этого еще не хватало. Книги были на арабском языке.
– Они все такие?
– Какие такие?
От неловкости Кирилл разозлился.
– Я спрашиваю, – сказал он спокойно, как на летучке в своем кабинете, когда выяснялось, что очередной директор завода в очередной раз проворовался и ему грозит очередная отставка, – эти книги все на арабском языке?
– Все, – подтвердил Сергей удивленно, – все до одной. Потому мне их бабушка и оставила. Я занимаюсь арабским языком.
– И бабушка занималась?
– Нет. Почему?
– Тогда откуда у нее столько арабских книг?
– А, это еще дед собирал. Он тоже по-арабски не читал, зато Яков читал. Ну, про которого Влад за завтраком врал, что он бабушкин любовник. Это в основном его книги.
Опять Яков!
– А как они у вас оказались?
Сергей присел на корточки и стал выкорчевывать из полочной тесноты еще одну книгу.
– Я даже толком не знаю. Вроде бы Яков ими очень дорожил, они были у него в семье еще до революции, и, когда он понял, что его непременно посадят, отдал их деду на хранение. И сгинул. И дед тоже сгинул. Время такое было.
Ну да. Время.
Время все спишет. Война, блокада, репрессии, ночные аресты, истерические парады, лагеря, тюрьмы, пересылки, десять лет без права переписки, трудовой подъем, гордость, энтузиазм, хлеб по карточкам, ответ в анкете – «из бедняков», перелицованные платья, счастливые улыбки, «широка страна моя родная», арестантские вагоны, ад трущоб, роскошь дворцов, детские дома, где каждую неделю мрут от туберкулеза и поножовщины – а что делать, время такое.
– Яков читал по-арабски?
– Понятия не имею. У бабушки теперь не спросишь. Только у тети Александры, но она, как только тебя увидит, сразу в заливе утопится.
– Да, жди! Утопится она! – Кирилл еще поизучал книгу, а потом спросил осторожно: – А ты почему стал арабским заниматься?
– Не знаю, – Сергей пожал плечами, – меня это всегда интересовало. Я вот тут сидел на полу, рассматривал книжки, и мне ужасно хотелось узнать, что такое в них написано. Это ведь совсем не похоже на буквы. Посмотри. Это же не шрифт, а произведение искусства, целая картина.
Значит, он рассматривал книжки. Вряд ли он брал их сам, скорее всего ему бабушка давала. Значит, что-то было связано с ними такое, что непременно нужно было продолжить, не дать пропасть, и бабушка старалась и преуспела – внук выучил арабский язык.
Зачем? Из-за Якова?
Выходит, Владик не просто так языком чесал, а с каким-то дальним прицелом?..
– Эту книжку я особенно любил, когда маленький был. Смотри, красота какая.
Он каким-то странным движением, как будто наизнанку, открыл книгу и стал перелистывать, тоже как-то странно.
Ах, да. У арабов же все наоборот.
Кирилл взял у него тяжелый том, и он вдруг сам собой открылся на середине, прошелестев желтыми, как слоновая кость, страницами. Между ними была щель. Глубокая щель до самого переплета.
– Ты что, страницы выдирал, когда маленький был?
– Нет, – встрепенулся Сергей, – ничего не выдирал. А что?
– Ничего. Просто тут страницы вырваны.
Сергей выхватил у него из рук книгу и уставился в нее. Потом провел пальцами по неровному краю.
– Вот черт. Я ее месяца полтора назад смотрел, и ничего там не было вырвано.
– Как не было?
– Так. Не было. Это кто-то недавно выдрал. Сволочи, какую книгу испортили!
– Да кто испортил-то?! – спросил Кирилл громко. Арабские книги и какая-то нелепая таинственность, связанная с ними, начинала его тревожить. – Кому они нужны, эти книги, если никто из ваших по-арабски не читает и на «Сотбис» их отволочь не собирается?!
– Я не знаю. Ах, черт побери, ей сто лет скоро, а из нее страницы дерут! Ну, если это Светка или Влад – убью, ей-богу!
– Они часто смотрят эти книги?
– Да никогда в жизни они их не смотрели! Просто Влад вообще из всех книг страницы дерет. Читает, читает, потом выдерет листы из начала и в них окурки заворачивает, чтобы под носом не воняли. Я пойду его найду, что это такое, честное слово! Свинство какое-то!..