Чёртова дюжина воспоминаний

Я взялась было за ложку, но есть расхотелось… Отец, увидев свою младшую, спящую за столом, взял меня на руки и отнёс на кровать в угол комнаты.

Я открыла глаза, среди папиросного дыма и приглушённых голосов выделила один.

– Здесь, не исчез, отвернулась к стенке и провалилась в сон.

3 Глава

Никто из детей в школу не ходил. Да и сами родители были неграмотными. Мария рано осиротела, и Христиан не знал ни отца, ни матери. Познакомились они в доме кондитера, на которого работали. Он пекарем, она горничной. Хозяйка всё смеялась: Давайте вас поженим! Мария отнекивалась, но тайком всё чаще заглядывалась на высокого и крепкого Христиана. Ну а, что хрупкая и бойкая горничная давно разбила сердце молчаливому пекарю, догадывались уже все…

Через год около хозяйского дома вырос ещё один. Всего из двух комнат. Но сколько радости и гордости он принёс его жильцам. Ещё когда строились, всё спорили, кто первым в него войдёт.

– Я не хочу умирать первой, поджав губы, говорила Мария. И Действительно, первым умер Христиан – попал под машину.

Воспоминание третье «Школа»

– К моему рождению, а я стала шестым по счёту ребёнком в семье, в доме появилась пристройка.

В семь лет я заявила родителям, что хочу в школу. Мама, повздыхав, взялась сооружать мне школьную форму. В ход пошёл хорошо отстиранный мешок из-под муки. Из него было выкроено платье. По рукавам и по подолу обшитое красными нитками. Остатки мешковины и ниток пошли на сумку. О белье не стоило и мечтать. Благодаря этому я впервые в жизни испытала величайшее чувство – стыд, когда свалившись со школьных качелей, оказалась на земле, а моё шикарное платье задралось на мне чуть ли не выше пупа. Вот тогда-то я и поняла, из подобных ситуаций нужно выходить с высоко поднятой головой. Что я и проделала. Поднявшись, неторопливо одёрнула свой королевский наряд, сделала непроницаемое лицо и в полнейшей тишине медленно удалилась с места происшествия…

Качели, после этого случая, я просто не замечала. Они перестали для меня существовать.

В белом-белом поле
снег слепит до боли.
Меткие пистоли
целят точно в пах.
Белым-белым шита
преданная свита.
Гвардия разбита
и король в бегах.
А у королевы,
как у всякой стервы,
ледяные нервы
и сердца в руках.

4 Глава

На современном столике красуется ручная швейная машинка «Zinger». Она принадлежала ещё Марии, т. е. моей прабабушке, а в наследство отошла именно Герте.

Воспоминание четвёртое «Фортепьяно»

– Я была беспокойной и любознательной девочкой. Никто из сестёр рукоделием не занимался, я же смотрела, как это делала мама и, забравшись под стол, вязала сестрам чулки или вышивала самодельные носовые платочки, обвязывая их по краю кружевом (в обращении с крючком к тому времени я уже тоже освоилась…).

К швейной машинке мама не разрешала даже приближаться, так как обшивала на ней всю семью.

– А что если сломаешь?!

Но только мама выходила за порог дома, я бегом налаживала строчку и перешивала свои слишком широкие или слишком длинные, на мой взгляд, вещи… Мама только потом, заметив укороченные рейтузы или очередную не ею сделанную строчку, спрашивала:

– Где это ты успела?

– У тебя, отвечала я бойко.

Но мне и этого было мало…

Недалеко от нас жила, кажется, графиня… в общем, из бывших, как их тогда называли. Дому, в котором она проживала было лет сто. С одной из сторон он даже порос мхом, впрочем, и сама старушка напоминала высохшую грушу, жёлтую и скрюченную от времени. Так вот, мы с подружками как то играли в прятки, я решила спрятаться в зарослях густой акации, что росла под окном графского дома, со стороны улицы. Окно было распахнуто, но находилось высоко. Поэтому, когда из него начали раздаваться необыкновенные звуки, мне показалось, что над моей головой пронёсся ветерок и, тронув тонкие ветки акации, стал перепрыгивать с одного листочка на другой, отчего они вздрагивали и трепетали надо мной, как зеленокрылые бабочки. Моя голова закружилась от ощущения, что я оказалась в самом центре этого завораживающего танца. Прижавшись спиной к каменной стене дома и закрыв глаза, я кружила над землей и унеслась бы, наверное, далеко-далеко, когда бы вдруг не раздался оглушительный стук, как будто захлопнули огромный деревянный сундук, и не оборвал эти чудесные звуки. Я, разочарованно вздохнув, вскочила с корточек. Не найдя меня подружки разбежались по домам, а может, продолжали играть в другом месте, меня это уже не интересовало. Я подпрыгнула, сорвала с акации притихшую веточку, которая знала мою тайну и хранила ее в себе, ведь еще за минуту до этого она была словно живая и, размахивая ей, как дирижёрской палочкой понеслась домой, напевая услышанную мелодию.

Вечером я объявила родителям, что хочу обучаться у фрау музыке. На что отец только улыбнулся в свои рыжие усы, а мама покачала головой. Но уже следующим вечером она нарядила меня в лучшее платье и отвела на первое занятие.

Я с удовольствием зубрила гаммы и разучивала маленькие пьесы. Естественно, что о покупке фортепьяно не могло быть и речи, поэтому Павел на обыкновенной досточке расчертил мне клавиатуру. Каждый день я торжественно усаживалась за доморощенное фортепьяно, по всем правилам выпрямив спину и поставив ноги, чтобы промурлыкать себе под нос очередную мелодию. Пальцы бегали по нарисованной клавиатуре, но я была счастлива! Не смущало меня и то, что подружки стучали в окна с криком:

– Герта, пойдем на улицу! Хватит бренчать на своей пианине.

Стояло лето. Голод, неразбериха, полное отсутствие игрушек не вытравило из ребятни детство… Немного подождав меня под окнами, они убегали на Волгу или в сады. А я, с завидным упорством, продолжала сидеть за фортепьяно. Так прошли лето и осень. Наступила зима. На очередное занятие к фрау я надела белоснежную шапочку из кроличьего пуха, любовно связанную для меня мамой. Играя упражнение, в отражение огромного зеркала я увидела, как старуха примеряет мою шапочку, своими костлявыми пальцами натягивая ее на свои вылинявшие от времени букли. Я перестала играть и начала путано объяснять про какие-то домашние дела, которые не успела выполнить. Накинула пальто, схватила в руки шапочку. Так и бежала до дома с непокрытой головой. Только, взлетев к себе на крыльцо, раскрыла белоснежную вещичку и внутри нее увидела огромную вшу. Больше я эту шапку не надевала. Ее донашивала за мной сестра. К фрау я тоже больше не пошла.

Старушка же, увидев мою маму несколькими днями позже, обратившись к ней, сказала:

– Фрау, Вебер, у вашей дочери несомненные способности, она делает большие успехи. Посмотрите только на её руки! Почему она пропускает занятия?

На что мама ответила:

– Мы ничего не можем сделать. Она отказывается заниматься. И не объясняет почему.

Когда мы вырастаем из штанишек,
Темп жизни ускоряет метроном…
Мы превращаемся в героев детских книжек,
Что мама нам читала перед сном.
Бывает так. Бывает по-другому —
Одежда нам всегда великовата,
Тогда мы вырастаем, тупиково,
В воюющего, за новьё, солдата…
Мы вырастаем из обид и… драмы
Семей неполных, плача до икоты…
Просиживанья у оконной рамы
С молитвой, в ожиданье хоть кого-то…
Из страхов вырастаем, из болезней,
Из искренности, ясности мышленья.
Из классики и из дворовой песни…
По щучьему и не совсем веленью…
Мы ростом делаемся выше, стопудово,
На полюсах и просто по соседству.
Дрожащим веком и застрявшим комом,
Отходит детскость, наша, нам в наследство…

5 Глава

В юности Герта стала петь в церковном хоре вторым сопрано. Да, у бабушки, несомненно, были способности к музыке. Иначе как же ещё объяснить то, что после полугода занятий в раннем детстве, в зрелые годы, когда у неё, наконец, появилось настоящее фортепьяно, она под его аккомпанемент исполняла любимые песни (знаю я об этом из воспоминаний её дочери, моей мамы) в кругу семьи. Звучала в доме и гитара, которую Герта освоила самостоятельно. Но и гитара в моём сознательном возрасте тоже уже отсутствовала. Почему? Я не знаю.