О рыцарях и лжецах

– Но мне искренне есть до вас дело, – возмутилась я. – И я не собираюсь вас подставлять.

– Я понимаю, понимаю, – Евгений Иванович с охотой кивнул, словно пытался дать мне понять, что понял мой намек и не будет выходить за рамки предложенной мною игры. Я начала злиться.

– Я хочу, чтобы вы поняли, это так не работает. Никто не «производит впечатления» хорошего человека. Просто кто-то и есть хороший человек.

– Ну, нет, не можете же вы быть настолько наивной. На свете полно людей, которые будут казаться вам ближе родной матери, а потом окажется, что они у вас кошелек увели. Люди этим и отличаются от животных, что отлично умеют врать.

– И любить.

– Любить умеют все. В этом нет большого искусства, это простой инстинкт. Этому не нужно учиться. А вот чтобы хорошо, правильно врать, нужно обладать поистине большим интеллектом.

Любовь – это просто инстинкт. Моя сестра сейчас плясала бы от восторга. Сережа так и не объявился. Моя большая любовь.

Я одинаково сильно боялась как исчезновения Сергея, так и его возвращения. Страх. Стыд. Бессилие. Если Сережа найдет способ связаться со мной, передо мной встанет мучительный выбор – рассказать об этом следователю, исполнить свой гражданский долг, предать собственного мужа и отца моих детей или скрыть это и поставить под угрозу свое будущее и будущее своих детей? Пока Сережи не было, я могла ничего не решать.

– Значит, вы хотите, чтобы я научила вас располагать к себе других людей. Дурить им голову. Пускать пыль в глаза. Производить впечатление хорошего человека, – сухо уточнила я и холодно улыбнулась. В этот момент в дверь позвонили. И начался настоящий кошмар.

– Откройте, полиция! – услышала я через дверь. Кричали громко. Мое сердце от страха застучало еще сильнее. Я вскочила и беспомощно посмотрела на Евгения Ивановича.

– Что? Полиция? – переспросил меня Евгений Иванович, и на его лице появилось специфическое выражение, которого я никогда раньше ни у кого не видела. Он смотрел на меня, будто я болела неприличной венерической болезнью, которая передавалась по воздуху. Смесь брезгливости и желания убежать. Время откровенности кончилось. В дверь дубасили и обещали выломать ее к чертовой бабушке. Евгений Иванович раскрывал рот, а затем закрывал его, не находя слов, но по его позе, по тому, как он избегал смотреть мне в глаза, было видно, что сейчас я уже не так ему нравлюсь. И что мои абсурдные мысли о прослушке, вероятно, не такие уж и абсурдные.

Черт, я же жена наркодилера. Я не могу больше принимать клиентов дома. Каждый из них попадет под подозрение, каждый из них из-за меня может оказаться на скамейке свидетелей – это как минимум.

– Почему к вам стучится полиция? Что происходит? – Голос моего клиента стал неприятно визжащим. Дверь долго не выдержала бы натиска, и я бросилась ее открывать, чтобы не остаться без двери совсем. Меня тут же отшвырнули от входа, как котенка. В мой дом влетала черная туча, мне показалось, там было человек сто, но это, как говорится, у страха глаза велики. С десяток человек забежали в мою квартиру, оглядывая все пространство жадными взглядами собаки-ищейки. Они были в обуви, с сумками, чемоданами, с какими-то приборами в руках.

– Что происходит? – спросила я у какого-то мужчины в заляпанном пуховике. Евгений Иванович стоял, как соляной столп, посреди коридора. Он не верил своим глазам. Я тоже. Хотя пребывала уже не в таком шоке, как давеча на МКАД.

– Тушакова? – ко мне обратился какой-то молодой здоровенный лоб – невзрачный свитер, джинсы, во рту какая-то жвачка.

– Я не понимаю. Вы кто?

– Вот постановление на обыск, – лоб «ослепил» меня, помахав какой-то бумажкой перед моим лицом, и повернулся к ожившему Евгению Ивановичу: – Пожалуйста, гражданин, ничего не трогайте руками. Сейчас… Макс, понятые-то где?

– Елизавета Павловна, я могу уйти? – спросил меня он. Мимо нас в детскую комнату прошло трое мужчин. Прямо так, в обуви по ковру со Смешариками. Они переворачивали игрушки, заглядывали под козырек шлема База Лайтера. Я почувствовала острейшее желание тоже куда-нибудь уйти. Хоть бы даже в окно.

– Нет-нет, никто не может уйти, – вмешался лоб. – Гражданин, паспорт предъявите, пожалуйста. Фамилия? Имя? Отчество? Род занятий? – Евгений Иванович побелел. Он тоже явно раздумывал, не спрыгнуть ли ему от такого позора. Пятнадцатый этаж, товарищ. Пятнадцатый этаж.

– О господи! Паспорт? Вы что, террористка? Во что вы меня втравили! – тихо, сквозь зубы прошипел он. Я стояла ни жива ни мертва, лихорадочно соображая, что могло привести ко мне следователей в субботнее утро. Неужели Сережа нашелся?

– Я ни во что вас не втравливала. Это все – ошибка. И да, я уверена, что вы можете уйти в любую минуту, – я посмотрела на следователя так выразительно, как только могла. – Вряд ли у вас есть основания задерживать в моем доме человека, который вообще не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к кому-либо еще.

– Как же не имеет, раз он тут, у вас в коридоре, стоит. Елизавета Павловна, только не говорите мне, что это – случайный прохожий, что он тут просто трамвая ждет, – усмехнулся следователь.

– Объясните мне, к чему именно я не имею никакого отношения? – взвизгнул Евгений Иванович. Трое мужчин переворачивали Василисину кровать. Хватали своими ужасными руками пеленки с теми же Смешариками – их нам надарила Фая, она почему-то решила, что Василисе понравится. Моей дочери пока что было все равно, на чем лежать. Впрочем, разве не мы, психологи, говорим на каждом углу, что дети все понимают и все чувствуют еще в утробе матери. Если бы Фаина могла, она бы, наверное, и плаценту сделала бы со Смешариками, чтобы Василиса росла позитивным ребенком. Теперь я эти пеленки выброшу.

Если, конечно, меня не арестуют опять.

– Максим Андреевич, вы не можете вот так запросто вламываться и пугать моих клиентов.

– Как раз можем, – сухо ответил мне следователь. – И как раз ваши клиенты нас очень даже интересуют.

– Что? – побелела я.

– Вы можете предъявить документы? И дать пояснения относительно причины вашего нахождения тут, в этой квартире? – следователь обращался не ко мне, а к Евгению Ивановичу. Тот как стоял, так и осел на стул в прихожей.

– В качестве кого этот человек должен давать пояснения и к чему? – спросила я, встав между Евгением Ивановичем и следователем. – Предъявите официальные причины. Я сейчас вызову адвоката, до его приезда никто не скажет вам ни слова.

– Мне что, нужен адвокат? – Евгений Иванович скривился так, словно проглотил деготь.

– Макс, просмотреть телефончик? – к следователю подошел здоровенный лоб в свитере. В руках у него был недорогой «Самсунг».

– Это мой! – вскочил Евгений Иванович и попытался отобрать аппарат. Сразу несколько участников обыска тут же ощетинились и бросились на помощь здоровенному лбу.

– Э, нет, нет, вещи трогать нельзя, – вставил кто-то из этой толпы экспертов, что хозяйничали в моей квартире со всей бесцеремонностью налетчиков.

– Но это мой телефон, – возмущенно повторял Евгений Иванович, продолжая сверлить меня колючим взглядом.

Я хотела что-то сказать, но не нашла никакого объяснения. С чего бы я ни начала, там обязательно прозвучали бы слова про «наркокурьера», «сопротивление следствию» и «торговлю героином». Так что я отвернулась и покраснела. Меня жгло изнутри.

Стыд. Бессилие. Ярость.

Я ненавидела себя. Евгения Ивановича допросили. Уже в ходе допроса я поняла, что именно привело следователей в мой дом в субботу утром. Да он-то и привел – Евгений Иванович. Пока ко мне ходили клиентки-женщины, меня не трогали. Евгений Иванович был первым мужчиной, который пересек порог моей квартиры после моего эпохального возлежания на МКАД. Мужчины всегда под подозрением. Одинокий худощавый мужчина с неровными, резкими движениями, с беспокойным выражением лица – это именно то, что нужно. Именно так и должен выглядеть связной краснодарского наркокартеля.

– А вы правы, не вызываете вы у людей доверия, – пошутила я. Черный юмор, конечно. Так и вся моя ситуация, знаете ли, не отличается белизной.

– Считаете? – язвительно переспросил меня Евгений Иванович, поглядывая на лежащий на кухонном столе протокол. – Значит, мое беспокойство небеспочвенно? И как это лечить? Чтобы меня ваши следователи не допрашивали больше, Елизавета Павловна? – последнее он почти проорал мне в лицо. – Понимаете, такой «тренинг» я не заказывал.

– Да уж, тренинг.

– А телефон мне, как я понимаю, теперь вообще никогда не вернут? – спросил он у кого-то из этой рабочей группы.

– Значит, вы утверждаете, что незнакомы с Сергеем Ивановичем Тушаковым? Никогда его не видели?

– Нет, незнаком и никогда не видел.

– Вы так быстро ответили. И сразу «нет»? Хотя бы фамилию знаете? – ехидствовал следователь, не сводя взгляда с меня. – Ну, подумайте. Тушаков.

– Тушаков. Тушаков. Нет, я не знаю. У меня будут проблемы? А кто этот Сергей Иванович? – уточнил Евгений Иванович.

– Елизавета Павловна, кстати, тоже имеет фамилию Тушакова, – радостно поделился с ним следователь. Евгений Иванович посмотрел на меня взглядом первоклассника, потерявшегося в школе после линейки.

– Это мой муж, – вздохнула я.

– У него ничего нет, – разочарованно бросил эксперт моему следователю после того, как им были осмотрены все частные вещи, включая сумку, куртку и карманы брюк моего клиента. Я хотела провалиться сквозь землю, но земля была далеко, на пятнадцать этажей ниже.

– А контакты?

– Мы потом проверим все, но на первый взгляд никаких признаков сети. Так, разносортица.