Женькина мелодия

С трепетом я открыла дом дедушки. С прошлого лета здесь никого не было. Палисадник зарос травой. В доме всё, как и год назад. Пыли было на удивление немного. Убраться бы, но сегодня праздник. Мальчишки, наскоро перекусив, умчались на речку. Присев за стол, я задумалась. В этом доме прошло моё детство. Его лучшая летняя часть. Старый дом в моем сознании часто преображался в большой парусник, который нёс меня вперёд, то взлетая вверх на гребне волны, то резко падая вниз, то застывая в мертвом штиле. Дедушка, словно опытный капитан, умело проводя его мимо мелей и рифов, учил меня, юнгу корабля, прокладывать фарватер в этом океане, именуемом жизнью

Кораблик Женьки терпел крушение на моих глазах. Я встала и перешла в комнату, где сохранилась дедушкина библиотека. Снимая книги с полки, я словно здоровалась со старыми знакомыми. Я искала учебники. Пусть старого издания. В голове забрезжила неясная пока мысль. А что, если попробовать? А что, если получится? У меня есть целый месяц. У меня есть всего лишь месяц.

Теперь я была капитаном. Мне предстояло с помощью команды из боцмана, которым стал Михаил Петрович, и двух салаг, коими были мои мальчишки, совершить невозможное. Нужно было залатать брешь в основе Женькиного образования за очень короткий срок.

Иринка неохотно согласилась освободить Женю от работ в огороде и по дому. Мальчик с самого утра будил меня стуком в окошко. Я вскакивала, протирая заспанные глаза, накидывала халат, впускала его в дом. Ставила чайник, начинала готовить завтрак, слушая, как Женя читает мне вслух Витю Малеева в школе и дома. В это время, привлеченный запахом блинчиков, в кухню вползал сонный Иван. Позавтракав, они продолжали чтение, разделившись по ролям. Я брала на себя слова автора. Вот тут наступало основное веселье: Женька с Ванькой, озвучивая героев рассказа Носова, словно сами становились ими: решали задачу, над которой бился главный герой рассказа, писали упражнение, исправляя ошибки Кости Шишкина, объясняли сестренке Вити решение задачи, попутно понимая основы математики и русского языка. После утренних занятий, я отпускала своих юнг гулять. После обеда приходил Михаил Петрович и занимался с ребятами математикой, разбавляя уроки рассказами о своем детстве. Зная в совершенстве английский, он вдруг переходил на него. Протягивал руку к тетради и просил ее подать на незнакомом для них языке. Мальчишки, смеясь, быстро усваивали названия предметов, их цвет, и через некоторое время вдруг тоже обращались друг к другу на английском. Женька совершенно изменился. Он часто смеялся, говорил весело, непринужденно. Но, главное, в нем было желание учиться. Вечерами я сама читала им стихи, и просила своих учеников поделиться своим пониманием услышанного и часто поражалась необычностью их суждений.

Однажды, когда, задумавшись, перебирала струны на гитаре, я услышала красивую мелодию, которую выводил звонкий мальчишеский голос. Женя пел. Он пел так самозабвенно, а мелодия была незнакома мне. Захотелось включить диктофон, но было боязно прервать, остановить это чудо. Когда я перестала играть, Женя ещё какое-то время молча стоял, а потом вдруг выбежал из дома.

В тот день неожиданно зашёл Виктор, муж Ирины. Он неловко потоптался у порога, потом снял кепку и повесил ее на вбитый в стену гвоздь.

– Здравствуйте, значица. Петрович заходил давеча. Говорил, что Женька соображает. Правда нет? Вчерась Федька приснился. Стоит, как живой, смотрит. Я весь день думал, к чему это, а сейчас побёг до вас. Дай, думаю, гляну, как и чё…

Он отказался от чая и боком приткнулся на скамью.

Потрясённая открытым музыкальным талантом своего подопечного, я читала мальчикам отрывок из романа Толстого» Война и мир».

«…вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой-то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное…»

Чтение Толстого меня унесло куда-то высоко, тронуло в душе что-то хорошее, а в ушах звучала Женькина мелодия.

Время летело. Отпуск заканчивался. Михаил Петрович уже уехал. Нам с Ванькой тоже пора было возвращаться в город.

Нас провожали Женя и Виктор.

– Не сумлевайся, – суетился Виктор. – Я Ирине наказал, чтобы работой его не сильно грузила …Учеба-то она на переднем плане должна быть, правильно я говорю? Всё, что ты назадавала ему, все будет сделано, правда, Жень?

Виктор легонько ткнул воспитанника локтем. Женя, согласно кивнув, шагнул к нам.

Мальчишки попрощались, по-мужски пожав руки. Я обняла Женьку.

– Будет трудно, но ты справишься. У тебя есть твоя музыка. Вот тебе мой подарок.

С этими словами, я вытащила из машины свою гитару и сунула её в руки оторопевшему мальчику.

Однажды в субботу, перед праздником Троицы, приехал в деревню повзрослевший Женя с черным футляром, достал из него скрипку, и сыграл на могиле отца свою мелодию.

Одно воспоминание

Слегка примятая трава – след от колес недавно проехавшего велосипеда, журчание родника неподалёку, жаворонок, зависший прямо надо мной…

В воздухе плыл густой аромат цветения. В основную тему приторно-сладкого татарника нежно вплеталась терпкая нотка чабреца, медовым дыханием её окутывал клевер, слабая доля тысячелистника была почти не слышна в этой симфонии трав. Почти…

Я лежал на спине, раскинув руки в стороны, и не отрываясь смотрел на чёрную трепещущую точку в синем небе без облаков. Жаворонок пел так самозабвенно, что прошлое и будущее будто свернулись в эту точку, и только его пение имело смысл для меня здесь и сейчас.

Память, краешком сознания зацепившись за одно воспоминание, выудила из небытия целый пласт событий, связанный с ним.

Как странно, что я совсем не помнил об этом… как странно, что я об этом вспомнил сейчас…

Мне десять лет, и я на каникулах у деда. Его ве?лик мне вели?к, но когда это останавливало нас, пацанов, мечтающих поднимать горячую пыль с просёлочных дорог перед пыхтящим от напряжения товарищем, обгоняя его и ликуя от радости… Давая разрешение кататься на своём велосипеде, дедушка несколько раз строго напомнил, чтоб я был осторожен и внимателен… Я обещал и, стартанув с кучи бревен, тут же вписался в забор из серых досок, неожиданно оказавшийся передо мной. Он, словно черт из табакерки, выскочил посреди дороги. Я лежал у его подножия с разбитыми коленками и смотрел на бешено вертящееся колесо велосипеда, ожидая нагоняя от дедушки. Не дождавшись, виновато глянул на него исподлобья.