Паучиха. Книга I. Вера

Мы в оцеплении. Прорываемся. Прорываемся! Дивизии больше нет.

Стрелковый полк.

От роты девчонок из Уральска никого не осталось.

Письмо от бабушки: «Алёша, Лариса и Сашенька по-прежнему не пишут. Береги себя, моя деточка, больше у меня никого не осталось».

«Бабушка, у меня тоже никого, кроме тебя».

Окапываемся. Блиндаж. Землянка. Бой. Отступаем.

Отступать некуда – позади Москва!

– Верка, в чём твой секрет? Почему тебя пуля не берёт? – Это Зинка. Когда же она появилась в санроте? Вера не помнит. – Ну, скажи! Может, оберёг какой? На тебе даже крестика нет.

«Да, в стане научного атеизма перед лицом войны многие надели крестики. Но бережёт меня кокон».

Март. Письмо от бабушки. Написано ещё в декабре. Почерк дрожит: «Прощай, моя деточка! Да хранит тебя Бог!» Больше писем нет.

Ползти. Искать. По мёрзлой земле и смятому снегу. По осколкам льда. Ползти. По чавкающему весеннему месиву. По непаханым полям. По вытоптанной траве. Ползти и искать. Из зимы в лето. Изо дня в день. И не думать.

Июль 42-го. Под Богучаром. Артиллерийский батальон. Командир санроты указывает на майора, стоящего к ним спиной в группе других офицеров:

– Командир батальона…

«Папа? Это же папа! Он говорит… Папин голос!»

Вера бежит, раскинув руки:

– Папа! Папочка-а-а!

Со спины обнимает его за плечи и прижимается щекой.

Комбат оборачивается:

– Ты что, девчушка? Обозналась?

Вера захлёбывается слезами и обидой. Это не отец.

– Шувалова! Ты что творишь? Да я тебя…

– Отставить! – это майор командиру санроты. Потом Вере: – После боя поплачем, девчушка. Иди готовься.

Бой. Бежать. Ползти. Кокон. Искать раненых. Тащить. Окоп. Убедиться, что похожий на папу комбат жив. Снова за ранеными.

Танки! В кокон. За раненым. Нашла. Тащить в окоп. Умер. Искать другого. Тащить. И этого убили.

С танками идёт пехота. Грохочут винтовки. Почему наши не стреляют? Майор!

Комбат лежал в окопе. В крови, без сознания. Вера приложила пальцы к его шее. Руки так тряслись, что и не понять, есть ли пульс. Прижалась ухом к груди. И тут майор застонал. Живой!

Вдруг стрельба стихла. Лязг гусениц приближался и дрожала земля. Танки прошли над окопом. Значит, наши отступили. Сейчас немцы пойдут добивать раненых. Если увидят офицера – возьмут в плен. Нельзя! Вера лихорадочно соображала. Раздались первые одиночные выстрелы и короткие очереди. Идут! Планшет! В нем документы. Вера сняла его с комбата и спрятала себе под гимнастёрку. Оттащила командира подальше от блиндажа: тут будет жарко. Так, теперь надо спрятаться под тела убитых.

Загремели взрывы со стороны блиндажа. Ищут живых в окопах. Вера обняла комбата. Укроет ли кокон двоих? Иного выхода всё равно не было, стоило попробовать. Фашисты прошли мимо. Кокон не подвёл. Скоро стемнеет, можно будет выбраться.

Ползти. Тащить. К реке. Добраться до рощи. Там можно укрыться.

Комбат пришёл в себя:

– Как зовут тебя, девчушка?

– Вера. Вы помолчите, товарищ командир. Фашисты могут вернуться.

Они вернулись, когда до рощи оставалось метров пятьдесят. Надо замереть, притвориться мёртвыми. Комбат снова в беспамятстве.

Немецкая речь всё ближе. Один из фашистов идёт прямо на них. Майор стонет. Услышат! Вдруг рядом с немцем хрипло, с усмешкой, по-русски:

– Получи, гад!

Взрыв гранаты. Болью пронзает колено. Крик сливается с грохотом. Фашисты стреляют на бегу, забирают своего и уходят стороной.

Вере снилось, что она на море. Отец держал её в своих сильных руках и качал на волнах. В лицо летели солёные брызги.

Она открыла глаза: над ней сомкнулись кроны деревьев, сверху падали капли дождя. Её несли в плащ-палатке.

– Комбат! – Вера встрепенулась. Нога взорвалась болью.

– Лежи, сестричка, жив командир, рядом несут, – улыбнулся ей боец.

Вера закрыла глаза и снова упала в руки отца.

Глава 5. Саратов

«Милая, дорогая моя бабушка! Вот уже почти год прошёл с твоего последнего письма. Надеюсь, что писалось оно в миг отчаяния, ты жива и здорова, а причина молчания в том, что почта не проходит сквозь блокаду.

Сейчас я в госпитале в Саратове. Родная, только не волнуйся: ранение лёгкое, первое за десять месяцев войны, и то – в ногу. Пришлось, правда, оперировать, но скоро снимут гипс. И будет решаться вопрос о моём возвращении в строй. Возможно, комиссуют. Есть в этом и хорошая сторона: папа несказанно обрадуется, узнав, что с балетом покончено навсегда.

В госпитале меня наградили медалью «За отвагу». Да-да, я продолжаю славную традицию нашей семьи.

Саратов – удивительный город. Он словно Рим, куда ведут все пути. Здесь одномоментно собралась вся культура страны: Киевский, Харьковский, Полтавский и Московский театры, Московская консерватория, наш Ленинградский университет… Всего и не перечислить.

Бабушка, как же я скучаю! Береги себя. Горячо целую. Твоя Вера

16 ноября 42».

Вера свернула письмо треугольником. Она не будет тревожить бабушку тем, что потребовалась повторная операция. И если бы не комбат, она могла бы лишиться ноги. Когда их доставили в полевой госпиталь, майор пришёл в себя и услышал приговор врача:

– Ампутировать! Кость раздроблена, больше суток прошло, гангрены не избежать.