Клюет ее ноги белее белого,
Рвет ее волосы чернее черного
Заоблачное дуновение.
Чепец – перекати поле,
Песком присоленный, застрял в зарослях морской осоки.
Чайки свое что-то кричат с обрыва неба,
Кому – неведомо.
Зачем – неведомо
Носятся в ритме сальсы.
Невидимая боль пересекает потоки
Воспоминаний, как Окаванго.
Чайки уже передвигаются в ритме танго.
Хлопая ладонями по волнам,
Будто белье выполаскивая, вымешивая слоеное тесто,
Вытряхивая кусочки сухого мха из льняной заштопанной простыни,
Сюзанна рыдает морю,
Скулит обрывками текста.
Чайки из неба творят крылами нарезку
Как на поминки.
Дождь стремится скрыться в песке – страус.
Счастье, которое осознаешь постфактум,
Улиткой
В раковине навсегда затерялось,
Милостыней каждому дню без него
И каждому часу роздано.
Чайки в ритме лезгинки.
Сюзанна бьет море, выбить стараясь тело мужа.
Глаза все ярче
То ли от заполонившего одиночества,
То ли от вчерашней паприки.
Где-то Окаванго змеится в болота по высохшему телу Африки.
24 июня 2018 г.
Эпизод четвертый
И в каждом вдохе и выдохе будут мниться
Твои растерзанные колесницы,
Трава поломанная,
Небо, ветвями порванное.
И шоры, сжимающие пространство в кулак
До хруста,
И шпоры, пронзающие бока.
И враг,
И недоумение Пруста,
И зависшая жужжанием шмеля недописанная строка,
Что тянется нитью от сердца-веретена,
Что сыплет мукою от жёрнова в самые корни волос.
Чу! Линия горизонта постепенно перетекает в погост.
В угол памяти загнанный зверь – безысходная женская доля –
Воет волком, стрекочет сорокой,
настырно мурлычет котом.
Ей бы вырвать ту боль, да от боли