Там, за Вороножскими лесами

Демьян молча поклонился.

– Знаешь, я тут подумал, коли тебе так хочется, давай уж схожу с тобой, засватаю воротника дочь. Только и ты меня брату не выдавай, а то по шее наваляет за проказу такую.

– Некуда свататься, – упавшим голосом признался Олексич.

– Как некуда? – не понял князь.

Понимая, что Алексашка сейчас поднимет его на смех, и завтра вся дружина будет с наслаждением ржать у него за спиной, Демьян все же начал рассказывать свои злоключения. Держать в себе все сомнения и разочарования больше не было сил. К удивлению, князь не стал потешаться над горе влюбленным.

– Да не переживай ты так, найдем мы твою зазнобу, – сочувственно похлопал он Демьяна по плечу, – не иголка же в стоге сена! Дева твоя Матрену эту знает, а ее саму паренек, говоришь, признал, значит – местная. Отыщем, чего тут искать-то. А если б ты мне сразу имя Матрены назвал, так я б тебе еще днем сказал, что то не она. Матрешку-то я уж видел, хороша, – Александр мечтательно улыбнулся, – ну, да твоя-то тоже ничего. Отыщем. В церкви завтра головой покрутим, должна ж она в Божий храм ходить?

– Не нужна она мне, – зло бросил Демьян, широко раздувая ноздри, – коли я ей не люб, так и она мне не нужна!

– О-о-о, – насмешливо протянул Александр, – точно искать станем, а то ты у нас, Робша, с тоски засохнешь.

На заутреннюю в церковь набилось много народу. Отец Леонтий, молоденький священник, с тонким одухотворенным лицом, вначале явно волновался, непривычный к такому наплыву прихожан. Но чем дальше шла служба, тем тверже и уверенней становился его голос, настраиваясь на привычный лад.

Демьян с другими боярами, как положено, стоял за спинами своих князей и вороножского воеводы с десной стороны от алтаря, но глаза его постоянно скашивались налево, туда, где пестрой стайкой у стены жались разодетые в лучшие свои наряды девицы. Не только Олексич, но и другие холостые вои из липовецкой дружины, стреляли в тот край глазами. Девки хихикали, перешептывались и «отстреливались» в ответ. Демьян признал Матрену, она горделиво следила за службой, делая вид, что не обращает внимания на пылкие мужские взгляды. Но и эта статная красавица, время от времени поднимала очи, украдкой выискивая кого-то в толпе. Они встретились глазами, и она, явно узнав вчерашнего боярина, подарила ему лукавую манящую улыбку. Демьян, надувшись, отвернулся, Матрена его не интересовала, ему нужна была другая, но вот именно этой в церкви и не было. Не было!

– Нет ее здесь, – шепнул он впереди стоящему Александру.

– Да хорошо ли посмотрел? – не оборачиваясь, ответил князь.

– Куда уж лучше, все глаза об девок обтер.

– А Матрешке-то ты приглянулся, – Александр сделал полшага назад, чтобы проще было перешептываться с Демьяном, – так на тебя и пялится. Может ну ее, эту зеленоглазую, и эта сгодится?

– Не надобно мне, – упорствовал Олексич.

– Ну, не надобно, так не надобно, – подмигнул князь красавице, глянувшей в их сторону в очередной раз.

– Аще кто в церкви Божьей вместо святой молитвы в грех впадает, да плотское вожделение, – вдруг раздался необычайно громкий суровый голос отца Леонтия, – тот и свою душу губит и девицу за собой в гиену огненную тянет.

Молоденький священник гневно взирал на Александра с Демьяном. Рядом раздались сдавленные смешки. Князь и боярин быстро перекрестились, смиренно опуская глаза.

– Поп у вас добрый, – обратился Святослав к воеводе, ехидно глядя на брата, – и нам такого в Ольгов надобно сыскать, князю в духовники.

– Застава у нас окраинная, никто ехать не хотел, а он сам вызвался, уважают его здесь, – важно отозвался Федор, сделав вид, что не заметил насмешку в словах Святослава.

Служба закончилась, прихожане стали расходиться. Улица встречала их легким снежком. Демьян забыл надеть шапку, продолжая крутить ее в руке. Шагая по убранной новым снежным пушком улице, он ничего не замечал, погруженный в свои думы. Позади степенно с достоинством шли его десятники, рассуждая о заутренней:

– Хороша служба, как дома в Ольгове побывал, только сынков и жены не хватало, – расчувствовался Первуша.

– Да, а на клиросе пели как чисто да душевно, аки ангелы, – поддакнул Горшеня. – Демьян Олексич, тебе-то понравилось, как вороножские пели?

– Что? – растерянно оглянулся Демьян.

– Я говорю, в церкви пели, чисто ангелы.

– А… ну, да… – окунулся опять боярин в горькие думы.

– Вот уж истинно, ежели бы чаще в гору к небу главу свою подымали, так многое бы примечали, – философски, но с легкой насмешкой изрек Горшеня.

– Да, что вы все надо мной потешаетесь?! – разъярился Демьян, резко разворачиваясь к десятским. – Что я вам плохого-то сделал?! А девку я найду и женюсь, и вы мне все – не указ, и даже князь!

– Да, Бог с тобой, Демьян Олексич, нешто мы о тебе чего сейчас худого говорили? – поспешил оправдаться Первуша. – Так ведь, о службе перемолвились.

Горшеня только улыбался. «И не спросили на ком, да что за девка. Ясно ведь, знают уж все, подслушивали али князь выболтал», – Демьян опять понуро побрел по улице.

– Переживает, – тихо, думая, что боярин не слышит, шепнул Первуша.

– Найдется, – уверенно ответил Горшеня.

– Может, хватит уже! – не оборачиваясь, крикнул им Демьян.

– Да мы про перепелов, – наврал Первуша, – я вот спрашиваю, за перепелами еще пойдем? Все ведь почти проглоты сожрали.

– Приманки нет, все птицы склевали, – подхватил новый разговор Горшеня, – сначала надо за ягодой сходить.

– Какая ягода? Опомнись, божьи птахи все подъели, снег выше колена!

– Так снег – это и хорошо. Я там, в овраге терновника заросли нашел, то, что надо. Птицы ведь когда ягодки склевывают, они часть в снег роняют. А еще, наверное, на нижних ветках плоды какие есть, птахам под снег не забраться, а мы раскопаем, да соберем. Может и на кисель хватит.

– Вот еще придумал, чтобы вои дружинные по сугробам ягоды за птицами подбирали! – возмутился второй десятник.

– Есть захочешь и не туда залезешь, – отмахнулся Горшеня. Он твердо решил, что люди Олексича голодать при нем не будут, и изыскивал все новые и новые способы добыть пропитание. Старый десятский помалкивал, что уже послал сына и Нижатку тайком проследить за местными, где они и как ловят рыбу. Покупать у вороножских улов по безбожной цене Горшеня не собирался.

5

Демьян пошел со своими собирать мерзлый терн. В тайне он надеялся, что дева опять выйдет на лед или по какой надобности будет крутиться у городни. Но за стенами заставы ольговцев встретила унылая пустота. Пока вои ползали в овраге на коленях, выискивая маленькие сморщенные ягодки, и радуясь, как дети, каждой находке, Олексич с мрачным выражением лица бесцельно мерял сугробы. Память услужливо подсовывала то теплые девичьи губы, то лучистые глаза, то нежные ручки. «Побоялась она, что я обману, сделаю, как князь советовал, что бесчестье ей будет. Вот и не показывается, а если бы я встретил ее еще раз, так все бы объяснил… Если бы встретил…»

Вернулись под вечер, голодные и уставшие. Проня, оставленный за кашевара, суетился у очага, помятое лицо, говорило о том, что он проспал счастливым богатырским сном до заката, и еды сотоварищам придется ждать долго.

– Тебя, дурень, зачем оставляли! – накинулся на него Первуша. – Есть охота, аж животы сводит, а он только котел на огонь ставит.

– Да я не виноват, то домовой меня одурманил, сон напустил, – оправдывался Проня, роняя под ноги черпак. – Говорил я, задобрить его нужно, кашки на ночь в уголок поставить, а то проказничать начнет. Не дали, вот и озорничает.

– Я те сейчас как дам тем черпаком по макушке, так и домового задабривать не придется, в следующий раз каша сама вариться станет, – пригрозил десятник, показывая нерадивому кашевару кулак.

– Ну, здесь дело долгое, – махнул рукой Демьян, – пойду я к князю. Горшеня отсыпь терну, снесу.

В горнице у князя было томно жарко. Александр в одной исподней рубахе валялся на широкой лавке.

– Явился? – лениво протянул он, потягиваясь. – Где бродили? Опять за перепелами ходили?

– Вот, княже, побаловаться тебе принес, – Демьян поставил на стол невысокий туес с мерзлым терном.

– Сметливые у тебя людишки, – подивился Александр, подсаживаясь к столу. – Слышал, воевода из Чертовиц вернулся? Говорит, кабанчики в округе появились, на охоту зазывает. Завтра поедем, косточки поразомнем, это тебе не перепелки. Эх, на вепря бы выйти в одиночку да местным носы утереть! – молодой князь мечтательно прикрыл глаза.