Там, за Вороножскими лесами

– Не могу, где князь, там и я, не по чести бросать, – ответил Демьян.

– Знал, что так скажешь, а долга у тебя предо мной нет. Видишь все это? – Айдар обвел рукой богатую походную юрту, и погладил, лежавший рядом, позолоченный шлем. – Все это благодаря тебе.

Демьян непонимающе моргнул.

Айдар понизил голос.

– Я ведь сын наложницы, рабыни. Мать булгарка. Отец ее толи купил, толи в полоне выбрал. Привечал, подарки дарил. Меня родила, а вскоре померла. Да тут про сына рабыни все и позабыли, законные сыновья есть. А таких, как я у него много по степи бегает. Темир до женской красоты охоч. Меня нянька – рабыня из-под Чернигова воспитала. От того я по вашему баю.

– А я все думал, откуда ты речь нашу так хорошо знаешь, – подивился Демьян.

– Да, вот теперь земляков няньки в дружину набрал. Время пришло воином становиться, а у меня ни коня, ни доспеха нет. Сижу плачу, а к отцу пойти попросить не могу. Он мимо проходит, так даже взгляд на меня не кидает, вроде, как и нет меня. Нянька и подсказала: «Ты к бабке, матери господина, сходи. Может, пожалует». Я набрался храбрости и пошел. Она меня приняла очень холодно, разглядывала да все молчала. Потом сказала: «Ступай». Я и побрел, слезами давиться. А наутро к юрте старый нукер привел хорошего коня, а на седле броня приторочена и сабля. «Госпожа велела передать, что ты на сына ее похож», – и ушел. И решил я в бою себя показать, чтобы отец заметил храбрость мою. Лез везде, в самую гущу. Так ты на меня и набрел. А как привезли меня израненного, Темиру стали наперебой рассказывать, как его нукер против угров отбивался. А он и спросил: «А кто этот благословенный Тенгри[19 - Тенгри – божество Вечного Синего Неба.] отец, что дал жизнь такому доблестному нукеру?» «Ты, господин». Вот тогда он меня и приметил. Теперь сам видишь. По-другому все.

Побратимы снова замолчали.

– А княжна тебе и вправду приглянулась, – вдруг подмигнул Айдар Демьяну.

– Опять ты за свое, – надулся Олексич, – мала еще, чтобы такому переростку как я нравиться, да и невеста она князя моего. Мне чужого не надобно.

– А что ж злишься? – хмыкнул побратим.

– Ничего я не злюсь, спать уж пора.

Глава II. Белая дорога

1

Простились на рассвете. Ногайцы развернули коней, возвращаясь на запад, русичи поскакали на восток.

Достигнув вершины одного из меловых холмов (которые, куряне громко называли горами), отряды ольговцев и воргольцев решили расстаться, у каждого теперь белая дорога была своей.

– Может с нами? – предложил Радим. – Заплутаете в лесах Вороножских, как царь в Карпатах.

– Нет, своих поищем, не пропадем, – уверенно сказал Демьян.

– Спасибо, – с неожиданной сердечностью в голосе произнес воргольский сотник.

– За что? – не понял Олексич.

– Что живы пока, даст Бог увидимся.

Они обнялись на прощанье. Дальше ольговцы пробирались сквозь снежную степь в одиночестве.

На третий день пути заметно потеплело, снег размяк и стал липнуть к копытам. Небо заволокла серая дымка, порывами налетал сырой южный ветер.

– Вот и метель идет, когда уж не надобно, – уныло посмотрел на полдень Горшеня. – Что ж ты, матушка, запаздываешь? Три дня тебя звали, аукали, а ты не торопилась, прихорашивалась, видать.

Вьюга как будто услышала насмешку и, обидевшись, поспешила вступить в свои права. Робкие снежинки сменились густыми хлопьями тяжелого мокрого снега. Он щедро обсыпал сгорбленные фигуры, набивался в бороды, залеплял глаза. Вскоре степные дали исчезли, одинокий отряд окружила плотная белая пелена.

– Место поукромней надо сыскать, переждать, пока стихнет, – Демьян беспокойно вертел головой, пытаясь угадать, где восток. Возникла угроза сбиться с пути.

– Да разве ж его найдешь поукромней в круговерти этой! – перекрикивая вьюгу, откликнулся Первуша.

– Восход, восход надо определить, ехать куда! – пробасил Горшеня, стряхивая с бороды рой навязчивых снежинок. – На восход пробираться до оврага али холма, где укрыться можно, а так заплутаем, потом назад воротиться трудно будет!

– Да как узнать, где он твой восход?! Ни земли, ни неба не видно! – Первуша прикрыл ладонью лицо. – И так уж заблудились. Ехать надо, куда глаза глядят, до первого лесочка или овражка, а там метель стихнет, так и разбираться станем, где там восход, а где закат.

Время словно остановилось, теперь нельзя было понять – день еще или уже вечер. Демьяну стало казаться, что отряд бродит по кругу. Он растерянно всматривался в торчащий из-под сугроба корявый куст, причудливо изогнутые ветви показались знакомыми. «Неужто, мы здесь были?» – кольнуло беспокойство.

– Этак мы к Чернигову выйдем или к брянцам в гости, – пошутил кто-то из воев.

– Ветер поутру с юга дул, в правое плече бил! – вдруг вспомнил Демьян, – Значит на перерез ему поедем, там и восход.

– А если поменялся? – засомневался Горшеня, – Давно дует.

– На все воля Божия, а по-другому никак. Туда, – махнул рукой боярин, понукая Ветерка. Мохнатый конек резво кинулся топтать высокие сугробы, ему ни метель, ни рыхлый снег были нипочем. А вот вторая лошадь Демьяна Зарянка добротной курской породы понуро плелась позади, даже без седока она выбилась из сил, а ведь вскоре надо будет дать отдых татарскому коню и пересесть на нее. В Липовце за быструю как ветер кобылицу Демьяну предлагали хорошую цену, он мог бы купить еще одного мохнатого степняка, но рассудил, что без стремительной лошади в бою будет неловко. Теперь Олексич беспрестанно оглядывался на задыхающееся животное, гадая, сколько Зарянка еще сможет пройти.

Меж тем вьюга все капризничала и озорничала, не желая выпускать из своей власти путников. Подходящее место для привала никак не находилось, овраги сильно занесло снегом, а лесок не попадался, отдельно стоящие раскидистые деревья не могли защитить от липких хлопьев. Заметно стало темнеть, близилась ночь.

– До первого деревца доедем, и останавливаться нужно, – предложил Горшеня. – Снег лепится, накатаем шаров, да стену выстроим, за ней и переночуем, а дерево на дрова поломаем.

– Люди еле в седле держатся, а ты им предлагаешь полночи снеговиков катать, – опять начал возражать Первуша. Тридцатилетний сотник считал себя уже очень опытным воем, он редко соглашался со вторым десятником, завидуя, что боярин всегда прислушивается к Горшене.

– Покатают, ничего с ними не случится, – беззлобно отмахнулся старый вой.

– Еще не так темно, проедем вперед, так, может, лес встретим али щель в горе, – настаивал Первуша.

Но и сейчас, к его досаде, Демьян признал правоту Горшени, и дал приказ выискивать дерево или куст погуще.

К боярину подлетел отрок по имени Осип Вьюн, ехавший чуть впереди в дозоре.

– Там на холме стоит кто-то… человек какой-то, – сообщил он, показывая рукой в непроглядную мглу.

– Конный? Пеший? Один? – задал сразу несколько вопросов Демьян, щуря глаза и пытаясь хоть что-то рассмотреть.

– Один и вроде пеший, я близко не стал подъезжать, чтоб не приметил.

– Кому это надо пешим в такую метель бродить? – удивился Первуша, быстро крестясь.

Вслед за ним начали осенять себя распятьем и остальные.

– Не иначе оборотень, – опавшим голосом проговорил Проня, – помните, давеча волки выли. Они говорят в метель да от Божьего храма вдали как раз…

– Ну, поехали посмотрим, что там за оборотень, – насмешливо бросил Демьян, уверенным тоном пресекая басню[20 - Басня – здесь в значение сказки.] ратника. – Здесь стойте, мы с Вьюном разведаем.

– Демьян Олексич, может, обождешь? Мы сами съездим, – предложил Первуша.

Демьян, ничего не ответив, отвязал повод кобылицы от седла Ветерка.