Любовь с изъяном

– Я слышала, как она пришла. И как сорились, слышала. Гнал бы ты ее. Это где ж видано, что бы замужняя женщина по чужим мужикам ночевала.

– А с чего ты взяла, что она у мужиков была?

– А где ж еще? Не на поле, поди, пахала. А наверняка под мужиком стонала.

Борис понимал, что мать права. Ему вспомнился надменный тон Леры. Ее усмешки, издёвки и такое жестокое предательство. Как же она могла так с ним? А главное за что? Ведь он все это время, начиная со школы, искренне любил ее. Никогда не изменял и в принципе, забыл, что на свете существуют другие женщины. Она всегда для него была одна-единственная. А она его променяла… И на что? На деньги? Но ведь она тоже любила его. Он чувствовал это. В какой момент все прекратилось? В какой момент, она изменилась и вместо любящей жены, стала меркантильной шлюхой, которая ради денег, готова предать близких людей. Ему стало невыносимо больно от осознания всей жестокости. Слезы потекли из его глаз и, зажмурив глаза, не смотря на то, что он мужчина, Борис громко заплакал.

– Что ты! Что ты! – встревожилась обеспокоенная мать. – Было бы из-за кого слезы лить. Плюнь ты на нее. Ишь, нашлась какая краля!

– Не говори ничего, – всхлипывая, проговорил Борис, мотая головой из стороны в сторону. – И так тошно. Ничего не хочу слышать.

– Ну, давай, я с ней поговорю. Мозги на место вставлю.

Вспомнив окровавленное тело, Борис вздрогнул и замахал руками:

– Не надо с ней говорить… Она… Она… Она уехала.

– Куда это? И опять на ночь глядя?

– Мы расстались с ней. Я ее выгнал и она уехала.

– Куда? – не могла угомониться мать, – К любовнику что ли?

– Наверное. Я не спрашивал, – зло пробурчал он и процедил, что бы мама шла домой, так как он хочет побыть один. Марина Константиновна удалилась, а Борис, оставшись один, стал думать, что ему делать дальше. «Для начала, надо взять себя в руки», решил он и стал пробовать себя успокоить: «В том, что произошло, моей вины нет. Во-первых, это случайность. А во-вторых, она сама меня вывела, а это говорит о том, что я был в состоянии аффекта. Значит, самое лучшее решение, это пойти в полицию с чистосердечным признанием. Приду, все объясню, что надо подпишу и дадут мне условных пару лет. Хотя стоп… Мне же могут не поверить… Ведь надо будет, все рассказывать, и про хахаля ее тоже. Тогда они сочтут, что я вру. На самом деле психанул от ревности и специально убил. Сколько там за убийство? Лет десять? Да за что??? Она гуляла от меня, предавала, залетела от другого. Еще и беременность… Ведь это уже другая статья… Как-то звучит, что заведомо знал о том, что она в положении… И срок другой будет…» – Борис уткнулся лицом в ладони, сильно схватив себя за волосы. «Это кошмар. Зачем я ее пихнул? Зачем мы переехали сюда? Зачем я вообще с ней связался? Почему мать не послушал, ведь она меня предупреждала, что этот брак к хорошему не приведет. Что же теперь делать? Что делать? Нет, в полицию нельзя, закроют и все. Не будет там никто разбираться. Убийство – есть убийство. Хотя я бы на них посмотрел, если бы они подобное про себя услышали. Ведь я же просил ее уйти… Просил… Ну почему она не ушла? Зачем продолжила? Так. Надо успокаиваться и брать себя в руки». – При этом Борис встал и стал ходить кругами возле лавки. Потом опять сел, взялся за голову и стал ерошить и без того растрепанные волосы: «Если идти нельзя, то надо скрыть преступление. А значит, избавиться от трупа. Тем более, сейчас ночь и все соседи должны спать. Сложностей быть недолжно. Это не город, камер нет. Значит надо вытащить тело сегодня. Вопрос, как? Положить в мешок и оттащить отсюда? Нет, тяжелое. Пока буду тащить, утро наступит и все повылазят из своих домов. Да и следы останутся от волочения. Значит, отпадает. А может здесь, в огороде закопать? Цветами засадить и пусть лежит. Тоже опасно. Менты ко мне в первую очередь придут. Так-то оно как обычная грядка смотреться будет, не подкопаешься. Хотя, обратят внимания, что свежая. И если капнут, то еще и сокрытие преступления припишут. А еще они могут с собаками придти. И если сами не найдут, то животное точно учует. Так что этот вариант тоже отпадает. Но как незаметно вывезти? А что если по частям? Расчленить и распихать по пакетам?» – Борис испугался собственных мыслей, но все-таки поднялся и пошел к дому.

Подойдя к двери, он остановился. Заходить внутрь было страшно. Он на секунду представил, что там лежит труп и ему надо к нему прикасаться, да еще и рубить. Отпрянув от дома, он набрал в рот побольше воздуха и, постояв так секунд десять, выдохнул и резко дернул ручку двери. Войдя в коридор, он медленно стал подходить к комнате: «Надо перебороть страх… Просто перебороть и все… Это не страшно… Просто нужно успокоиться…», – он шел, пытаясь успокоить себя от предстоящего кошмара. Возле комнаты мужчина остановился и, сделав очередной глубокий вдох, перешагнул комнатный порог. Лера, как и прежде, лежала на полу. Руки стали отдавать синеватым оттенком, а лужа крови, струящаяся из разбитой головы, залила почти половину пола под телом. Не выдержав этого зрелища, Борис опрометью выскочил из дома и сел на ступеньки у крыльца. Но сидеть спиной к двери, где был труп жены, оказалось еще страшнее. Он встал и быстрым шагом вернулся к лавочке, постоянно оборачиваясь назад. Затем сильно сжав кулаки, сделал новую попытку вернуться в дом. Дойдя до комнаты с трупом, он вновь остановился, постоял две минуты и уже более решительно вошел внутрь. Ничего за это время не поменялось. Лера по прежнему лежала на том же месте и в той же самой позе, в которой он ее оставил. Присев на краешек кровати, Борис уставился в пол, стараясь не смотреть на покойницу. Поняв, что ему все равно придется пересилить себя, он поднялся. Подойдя к мертвой жене, он осторожно повернул ее за плечо. Тело, словно туша, послушно, но громко перевернулось, оказавшись спиной на полу. Борис посмотрел на лицо и с ужасом отпрянул. Глаза по-прежнему были открыты и смотрели в потолок, рот тоже был слегка приоткрыт и почему-то немного перекошен. Лицо и губы были серо-синего цвета, а все черты лица и нос приняли островатую форму. На коже появились мелкие морщинки, которых у Леры никогда не было, либо он их просто не замечал. И за счет них, лицо стало казаться старым, страшным и неестественным. Закрыв рот ладонью, он вновь выбежал из дома. Схватив мобильный телефон, мужчина решил, что не сможет сделать задуманного и проще вызвать полицию и сдаться. Но серые краски мрачной камеры с решеткой, возникшие в его голове, остановили от вызова наряда. Сунув телефон в карман, Борис вновь вошел в дом и надел на себя висящий при входе дождевик, надеясь, что он защитит его от брызг крови. Затем достал из-под окна топор и мужественно вошел в комнату. Держа в руке «оружие», Борис подошел к телу и стал спокойно смотреть на него. Видимо психика пошатнулась настолько сильно, и столько раз он сюда возвращался, что былой страх перешел в атрофированное спокойствие. Мужчина поднял топор вверх, и хотел было ударить по трупу, как вдруг замер. Опустив острое орудие, он сел рядом с мертвой Лерой и заплакал. Просидев так минут двадцать, он успокоился и вновь занес лезвие вверх. Ударив со всей силы в живот покойной, он моментально прикрылся рукой от взрыва кровавых брызг. Вновь заплакав, Борис принялся рубить ноги, поняв, что начинать нужно с конечностей. Мертвая кость никак не хотела поддаваться, чем привела мужчину в ярость. Он стал махать топором сильней и сильнее, не думая о том, слышны удары или нет. Может ли кто-нибудь войти в дом, который он так непредусмотрительно забыл закрыть или нет. Ему сейчас вообще было все равно. Все остальное казалось потусторонним и ненужным. В его голове стояла одна-единственная цель – разрубить. Яростно орудуя топором, он не замечал, как раздробил кости. Как разрубил на несколько частей ноги и руки несчастной. Он просто рубил и все. Когда Борис подобрался к голове, он снова опустил топор и снова заплакал. Ему показалось, что Лера смотрит не как раньше, куда-то вдаль, а на него. Прямо в глаза. Почувствовав сильное головокружение, у него потемнело в глазах, и обезумевший мужчина провалился куда-то в темноту…

Очнулся он от жуткого холода, которое окутывало все тело. Трясясь в сильном ознобе и не открывая глаз, он стал проматывать в голове последние события. Вспомнив разрубленное им тело, Борис содрогнулся, но понимал, что это не сон, хотя так хотелось на это надеяться. Повернув медленно голову, он слабо приоткрыл глаза и тут же отпрянул и закричал. Почти совсем рядом, находилось мертвое Лерино лицо и смотрело на него, как и прежде широко открытыми глазами. Вблизи оно казалось еще ужасней. Жуткая синева стала сильнее, рот еще сильнее перекосился, а те самые мелкие появившиеся морщины стали еще глубже и отчетливее. Борис вскочил, но, не успев подняться, поскользнулся на липкой луже крови. Упав на пол, он зарыдал в голос и попытался подняться. Но это оказалось очень непросто. Руки и ноги скользили по багровой жидкости, запах крови бил в нос. Борис делал странные движения, пытаясь вырваться из этого ужаса, но у него ничего не получалось. Наконец, ему удалось подняться. Но идти он побоялся. Ему казалось, что если он сделает хоть шаг, то вновь упадет и окажется в этой липкой жидкости и будет опять барахтаться в чужой крови. Тяжело задышав, он все-таки сдвинулся с места и взял в руки окровавленный топор. Сев перед Лерой на колени, он зажмурил глаза и попытался сделать удар по шее. Мертвая голова содрогнулась и из шеи тоже заструилась кровь. Лицо словно перекосило, рот дернулся, и ему показалось, что Лера оживает. Испугавшись, он нанёс еще один удар по шее. И опять та же картина. К горлу Бориса подошел сильный ком тошноты. Его начало выворачивать изнутри. Рвотные массы выходили, смешиваясь с Лериной кровью. Он опять поднял топор. И опять, в глазах потемнело, и мужчина снова провалился в темноту. Затем он опять очнулся и все его мучения продолжились. Такие обморочные состояния происходили с ним несколько раз. Но были они достаточно короткими. Когда начало светать, Борис уже все сделал. Он сидел на полу, весь в крови и, очумевши, смотрел на свою «работу». Лерино тело напоминало странный конструктор. Особенно тяжело было смотреть на внутренности, которые так же лежали на полу. Посмотрев на лицо и видя все тот же жуткий взгляд, мужчина снова схватил топор и стал им бить по лицу. Когда от изрубленной головы не осталось почти ничего, на нее похожую, он бросил топор и молча, пошел к шкафу. Но посмотрев на окровавленные руки, Борис снял с себя забрызганный дождевик, снял испачканную обувь и пошел в коридор к умывальнику. Умыв лицо и руки, он снял с себя всю остальное и отправился в душ.

Хорошенько помывшись, Борис вернулся в комнату и ужаснулся от увиденного. Все стены, пол, постель и остальная мебель были забрызганы кровью. На полу лежало расчлененное тело, а за окошком вовсю поднималось солнышко. Времени на уборку у него почти не оставалось. «Но надо же еще и алиби себе обеспечить» – прокручивал в голове Борис. Подойдя к шкафу, он достал от туда Лерину длинную юбку, туфли и яркую футболку. Переодевшись в жену, он надел на голову шляпу с широкими полями, натянул на нос большие солнечные очки и вышел из дома. Идти мужчине, в его диком состоянии, да еще и в женских туфлях, которые оказались порядком малы, давалось очень нелегко. Спотыкаясь и прихрамывая, его шатало из стороны в сторону. «Ну и хорошо», – думал он. «Пусть думают, что пьяная». Выйдя из калитки, он пошатался в сторону небольшого леса, который вел напрямик к автобусной остановке.

– Доброе утро, Лерочка, – услышал он радужный голос соседки. – Ты куда это в такую рань собралась?

Борис ничего не ответил, а лишь кивнул головой, в знак приветствия и слегка помахал рукой.

– Пьяная уж с утра, – расслышал он голос женщины. – Подумать только, еще солнце не до конца встало, а она уже наклюкалась.

Борис ликовал! Теперь эта соседка скажет, что видела, как пьяная Лера уходил с утра из дома. А значит, один из моментов алиби, он себе обеспечил. Дойдя до леса, он огляделся и вытащил из прихваченного с собой пакета свои штаны, футболку и шлепки. Облачившись в свою одежду, аккуратно сложил одежду жены и закопал под елкой. Сделав на дереве небольшую пометку, Борис пошел в обход лесных посадок. Он шел достаточно долго, так как пришлось обойти кругом весь поселок. Выйдя с другой стороны, Борис зашагал к своему дому. Обнаружив в кармане брюк смятую сторублевую купюру, мужчина обрадовался и зашел в магазин. Купив батон хлеба и пакет молока, самодовольный, он пошел к своему дому. Тетя Лида, которая с утра видела «Леру» стояла напротив его дома и через забор разговаривала с Ниной Павловной.

– Ой! Борьк! – услышал он снова знакомый голос. – А я то и не видела, как ты выходил.

– Здра-а-а-асьте приехали, – артистично развел руками Борис. – Я вышел десять минут назад. За хлебом, – он демонстративно показал купленный батон. – Я ж поздоровался. Думал, вы меня видели.

– Ты, наверное, проходил, когда Нинку звала. Вот и не увидела, – попыталась оправдаться соседка.

– Да, ладно. Чё уж, – махнул рукой Борис, и уже было направился в свой двор, как неугомонная Лидия Степановна, перегородила ему дорогу и начала расспрос:

– Борьк, я вот что хотела спросить… У вас с Леркой как дела?

– А что?

– Слушай, может ее к врачу или бабке, какой показать. Жалко девку, совсем пропадает.

– Вы о чем, теть Лид? – насторожился Борис.

– О пьянках ее, о чем же еще. Только сегодня видела, как она шаталась здесь. Утро только наступило, а она уже в драбадан шла.

– Да не обращайте внимания.

– Как же не обращать-то? Мне тебя жалко. Вон посмотри, совсем лица нет. Глаза все красные. Видно, что всю ночь не спал. Отправь ты ее лечиться-то. Глядишь, поможет.

– Не надо ничего, – грустно ответил Борис. – Она мужика себе другого нашла. Вот я ее и выгнал.

– Да ты что!? – всплеснула руками душевная бабушка. – Это как же, так? – и схватившись за голову начала причитать, о том, что Лера дура, и что пьянка ей мозги затмила, и что надо было детей рожать.

– А может оно и к лучшему. Зачем мне жена гулящая. Другую найду. Баб, что ли на свете мало? Она и матери никогда не нравилась.

– Да матери твоей никто не нравится, – махнула рукой назойливая соседка, но тут же осеклась, увидев укоризненный взгляд Бориса. – Я имею в виду, мало она общается с кем. Ну ладно, я пойду, а то мне еще стирать надо и уборки полно. Услышав про уборку, Борис нервно передернул плечом, вспомнив окровавленный дом. «А если мать заходила туда и видела там всю картину…», – промелькнуло в голове у мужчины, и быстро попрощавшись с Лидией Степановной, он побежал к дому. Так как мама проживала в гостевом доме, то могла и не заходить в основной дом, так как все необходимое, она перетащила к себе, чтобы не было причин заходить к молодым. И самое главное, меньше видеть ненавистную невестку. А вот если ей что-то понадобилось, то увиденное приведет ее в ужас. Впрочем, как и любого нормального человека. В ожидании самого худшего, Борис двинулся в сторону дома и увидел Марину Константинову, спокойно развешивающую постиранное белье на веревки. Увидев сына, женщина, не отрываясь от своих дел, поинтересовалась:

– Сынок, тебе постирать что надо?

– Мне? – он начал осматривать себя, испугавшись, что он испачкался в крови и именно ее мать предлагает застирать. Но не найдя на себе и своей одежде каких либо видимых пятен, насторожился и снова переспросил:

– Зачем мне что-то стирать? Я не грязный! Или ты на что намекаешь?

– Борь, ты чего? – невозмутимо приподняла бровь Марина Константиновна. – Какие намеки? Ты о чем? Я просто стирку затеяла. Думала, может тебе что надо.

– Мне ничего не надо! – закричал он. – Ничего! Я сам все сделаю! И вообще не лезь ко мне!

– Совсем шизанулся от своей жены придурошной, – все так же спокойно ответила женщина, – Такой же дурачок стал.

Борис проигнорировал слова матери и ринулся в дом. Но вдруг остановился, подошел к ней и тихо, почти шепотом, как будто боясь, что кто-то услышит, спросил:

– Ты в наш дом не заходила?

– А что мне там делать? – удивленно спросила мать.

– Ну, мало ли… – Мужчина выдохнул и снова пошел к проклятому дому. Потоптавшись возле двери, он нерешительно повернул ручку и зашел внутрь. Увидев, огромное количество крови, Борис поежился. При дневном свете, ее стало видно гораздо отчетливее. Единственное, что поменялось, это цвет. Сейчас он был не такой ярко-алый, как изначально, а стал более тусклый и темный. Но то, что это кровь, а не, например краска, было отчетливо видно. Переведя взгляд на разрубленное тело, Борис вновь почувствовал приступ тошноты и головокружения. И этот запах… Нет, не трупный. А именно запах крови… Он отвратительно окутывал всю комнату и придавал ситуации еще более мрачный вид. Оглядывая перепачканные стены, Борис стал понимать, что отмыть это будет просто невозможно. Хотя попробовать стоит. Но сначала надо избавиться от трупа, а потом уже вплотную заняться запачканным помещением. Взяв большие мусорные мешки, он сел на корточки для того, что бы сложить в них части тела. Сначала ему было это неприятно, слишком холодные и слишком жуткие конечности, наводили страх и отвращение одним только видом. С трудом переборов себя, он взял отрубленную ступню и, поморщившись, положил ее пакет. Вытерев пальцы о колено, он взял вторую и сунул ее туда же. Попривыкнув немного к ледяной температуре мертвого тела, Борис уже спокойно, словно баранью тушку, рассовал все остальное по нескольким пакетам и удовлетворенно отнес их в коридор. Единственное, что вызвало у него тошноту, так это лежащие на полу кишки, которые пришлось собирать руками. Осмотрев, как ни странно, чистую одежду, он вышел из дома и подошел к матери:

– Мам, я пойду яблоками поторгую, а ты в дом пока не заходи. Хорошо?

– А что мне там делать? Я и не собиралась. А почему не заходить?

– Я просто эксперимент один сделать хочу. Надо, что бы помещение закрыто было и не открывалось несколько часов. Поэтому и сам сейчас уйду, чтобы в духоте не сидеть.

– Ну ладно. Раз эксперимент. А что хоть экспериментировать будешь?

– Потом расскажу. Если все получится. Ладно, пойду на дорогу, поторгую. А то и денег нет.