Байкал. Книга 7

– Не замолчу. Это правда. Никто не велик душой как ты. Никто не одарён так, как ты. Никто не обладает такой силой, как ты. Силой души, не токмо, Силой, что входит во всех нас при рождении и открывается при посвящении… Ты – единственный, по-настоящему великий предвечный. Все прочие лишь мелкие существа. Пешки в любой игре, какую бы ты ни затеял…

– Что ж ты… говоришь-то… – вымученно пробормотал я.

– Ты видишь, она бросила тебя. Снова бросила. Она всегда будет тебя бросать. Пользоваться и бросать… Хочешь быть её вещью?

– Хочу… – выдохнул я, понимая в отчаянии, что уже не имеет значения, чего я хочу, ближайшие годы, быть может, сотни лет, мне Аяи не видать, Вералга взяла всё в свои руки, потому что её за руку держит Тот, Кто сильнее любых людей, даже предвечных…

Господи, лучше бы меня четвертовали…

Оказавшись в моём доме на Байкале, я не устояла на ногах, потому что Он не опустил меня на землю, а швырнул, как кошку.

– Ты… Люцифер… ты теперь… Ты слушаешь Вералгу?.. Пусти, пусти меня к нему!

Но Он лишь захохотал, мягко, как ночная сова, опустившись в середине моего дома и даже не складывая крыльев, которые опрокидывали все, что оказывалось у них на пути.

– Я никого не слушаю, ты знаешь, – сказал Он. – Но просьбы тех, кто мне отдаётся, я могу исполнить, ежли то мне по нраву. Но ты…

И вдруг Он схватил меня за шею и придавил к устланному шкурами полу, сдавил несильно, но и это было уже страшно, до сих пор Он не мог прикасаться ко мне, не обжигая рук…

– А теперь могу… – радостно пошипел Он, отвечая на мои мысли, и сверкнул глазами. – Да, моя милая!.. Ты обращаешься ко мне, и я становлюсь ближе. Всё ближе. Всё ближе и ближе… – прошипел Он, и я услышала, как внутри Него клокочет Ад. – Всё ближе и ближе… Скоро ты проснёшься рядом со мной, раздавленной мною шлюхой… и будешь рада быть моей рабыней. Скоро, совсем скоро, Аяя!

Диавол захохотал, задирая голову, даже стены дрогнули от его хохота, шкуры, хлопая, выгнулись наружу под давлением волн Его смеха. Он снова посмотрел на меня, торжествующе горя глазами:

– Твой Ван теперь в руках Вералги, как она просила, через неё я и получу и его. Не думай, что Вералга, что старше и опытнее тебя, а значит хитрее и мудрее, не сможет так улестить твоего глупого мужа. Нет ничего проще… чем чище человек, тем сложнее его взять, но и проще, потому что он бесхитростен и не замечает подлых хитростей в других. И Ван не заметит. Не заметит!.. Ты увидишь, каким я сделаю этого великого предвечного! И что он сделает с вашим миром тогда!

Он отпустил меня и поднялся, всё так же торжествующе усмехаясь.

– Остановись! Верни меня к нему! Верни туда! Верни! – воскликнула я, приподнимаясь на локтях.

– Не выйдет! Его хочет Вералга, и получит ныне. Ты же сама отказалась от него.

– Нет! Это не так! – воскликнула я, вдруг осознав, что свершилось непоправимое. – Нет, я не отказывалась!

– Нет, ты отказалась.

– Ложь! Ты саму меня пытаешься убедить… я не отказалась…

– Отказалась, – радостно усмехнулся Он, кивая. – Ты отказалась от него.

– Не смей! Я лишь убралась из Москвы, но не от него… не от него!

– Не от него? Смешно! А как же защита здесь от него, чтобы он не мог проникнуть? Разве не ты попросила меня об этом?

Я заплакала, зажимая рот руками, вынужденная признать Его правоту. А Люцифер захохотал, запрокидывая голову так, что выгнул шею.

– Нет, бросила, не лукавь самой себе. Нашла повод и бросила. Превосходно! Моя любимица! Именно этому я и учу вас всех: думать только о себе, о своих чувствах, только о своих желаниях. И ты сделала именно так! Напомнить тебе, как именно ты сбежала? Ты оставила его одного обнажённым и спящим. И ты не думала, что он почувствует, когда проснётся тогда. Не думала… И правильно, ведь в мире существуешь только ты одна. Так же ты не думала, что почувствовал Эрбин, когда ты бросила его в Нормандии? И Арий, которого ты приказала отправить от себя. Ты никогда не думала о них. Это прекрасно, это то, что камнями пригибает тебя к земле и спускает в Ад в мои объятия. Продолжай так же поступать с каждым сердцем, что откроется тебе, вынимай, и поедай души, чем мельче и суше они станут, тем полнее моя власть!

– Замолчи! – заплакала я.

Но он только рассмеялся.

– Прощай пока, прекраснейшая! Кусай локти, что отдала мне Вана, из-за своего высокомерия и слепоты! Бог шутит над вами, я – нет!

Я поднялась на ноги, чувствуя необыкновенную слабость и даже дрожа, словно я заболела. Сатана подошёл к выходу и распахнул полог, впуская внутрь морозный воздух, но Он не спешил выходить, обернулся ко мне:

– Счастливо оставаться! Зови снова. И почаще! Почаще, слышишь? – он растянул в улыбке красные губы, такие красные, словно он только что пил кровь. – Зови! Я буду рад. Очень-очень буду рад!

Он исчез, но холод остался, и в этом холоде я будто продолжала слышать Его смех, сотрясающий весь мой дом. Боже мой, что я натворила? Неужели Нисюрлиль остался беззащитен? Из-за меня… Господи, лучше бы я вовсе не рождалась на свет, от меня всем только горе…

Слёзы текли у меня по щекам, на шею, за ворот платья, я села на порог, солнце уже поднялось над горизонтом, и светило теперь ярко во всё небо, от чего оно переливалось от светло-жёлтого до синего, словно всё было из необыкновенных самоцветов. Так одиноко и страшно мне ещё не было, я всех предала, всех предаю всё время, никого так и не согрела сердцем… Всё крупнее и горячее слёзы, они жгут мне веки, жгут кожу, словно сделаны из едкого вещества, не из воды… такое высокое светлое, такое радостное утро и такая чернота в душе…

– Не надо, Яй, – это Дамэ, он всегда чувствует и слышит своего Создателя.

Вот и сейчас, он пришёл именно потому, что услышал Его. Он взял меховое покрывало и набросил его мне на плечи.

– Это именно то, что Он всегда делает. Всегда и со всеми. И я тебя предупреждал…

– Он теперь возьмёт Нисюрлиля.

– Он возьмёт только тех, кто отдастся. И никто никого не отдаёт и не спасает, это дело всякой души. Так что не надо терзаться несуществующей виной. Что до остального… Арий и Эрбин здесь, со вчерашнего дня, дрыхнут в Рыбином доме. Кстати, где Рыба? Так и осталась с ним?

Я вздохнула.

– Рыба пока в Москве… Не знаю, попросить Орсега перенести её к нам, или лучше пусть она останется с Нисюрлилем?

Дамэ пожал плечами.

– Пошли ей весь, ответит, будем знать.

Будем знать… А может быть лучше, чтобы Рыба была рядом с Нисюрлилем, чтобы… мне казалось, так сохранится хоть какая-то связь между нами, потому что теперь я понимала, что я предала его, он тот, кого я ввела в наш круг, я отвечаю за него и я от него отказалась… Не выдержав, я заплакала, что бы ни говорил Дамэ, а я виновата, как страшно совершать ошибку за ошибкой, всё время поворачивать не туда, открывать не ту дверь, неужели я всегда была такой?.. Голос Сатаны, холодом качаясь во мне, как язык в колоколе, гудел: «Я всё ближе, всё ближе!»…

Мы проснулись почти одновременно с Эриком, не знаю, как он, но я проснулся от голода. Открыв глаза, я долго смотрел вверх, где в отверстии для дыма было видно ясное и очень светлое небо. Ещё утро, до полудня не менее двух, а может и трёх часов. Я приподнялся, оглядываясь. Эрик тихо спал в двух шагах от меня, лёжа на толстом ковре из шкур, и укрыт таким же покрывалом. Я поднялся, надо отлить…

Я вышел на волю, интересно, Аяя вернулась или нет? Аяя… неужели… Господи, неужели, я, наконец, увижу её? И не при муже, а снова здесь, на нашей общей родине, на нашем Байкале, где, мне кажется, и силы у меня как нигде и мысли ясны, и сердце бьётся полнее.

Но вначале не без удивления я увидел Викола, а после Дамэ, он кивнул мне.

– Аяя вернулась? – спросил я.

Он долго смотрел на меня, только потом кивнул, но хмурясь при этом и сказал:

– Не теперь, Арий. Она сама выйдет к вам, когда захочет вас увидеть, – Дамэ говорил как-то необычно строго. Но я не стал спорить.

Мы дождались только на другой день, а в течение этого дня мы наблюдали её только издали.

– Мы летели сюда несколько месяцев, а она не хочет с нами говорить, – сказал Эрик, как и я вынужденный смотреть на неё с расстояния двухсот шагов, в то время как местные жители начали строить нам по дому.

– Говорить… Она даже не смотрит в нашу сторону, – сказал я, покачав головой и размышляя, она не знает, что мы здесь или знает, но не хочет видеть.