Оценить:
 Рейтинг: 0

Разговоры на песке. Как аборигенное мышление может спасти мир

Год написания книги
2019
Теги
<< 1 2 3 4
На страницу:
4 из 4
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Однако Первый закон никуда не девается. Мы должны обладать достаточной смелостью, чтобы применять его к нашей реальности бесконечно взаимосвязанных, самоорганизующихся и самообновляющихся систем. Мы – хранители этой реальности, и ось времени – не та модель, на основе которой могут действовать хранители. Когда я думаю обо всех бабушках, племянницах и сестрах, то задаюсь вопросом, не пошел ли я по неправильному пути со всеми этими туннелями, отрицательными частицами и другими примерами из физики? Женщины и так прекрасно со всем справляются и поддерживают движение систем творения при помощи родственных связей. И их мало что беспокоит, разве что какой еще бардак я здесь устрою. Возможно, они осознали следующее. В жизненном мире, где твои правнуки становятся твоими родителями, ты крайне заинтересован в том, чтобы вместе с другими создавать стабильную систему и гарантировать хоть немного межпоколенческой справедливости. Поэтому в минуты тишины мне нравится просто сидеть на природе в уютных объятиях этого женского духа созидания. Я всё еще слышу, как подъезжают бульдозеры, и уже не слышу лягушек. Зато я вижу цветы.

Навеки ограниченный

Теперь оба-мы вкратце рассмотрим конец света и границы понятия «навеки» через некоторые нелинейные мысли о Санта-Клаусе, флагах, расистских иллюзиях, картах, мемах и рыбацких бумерангах. Начнем мы, как всегда, с беседы.

Я сижу с двумя саамскими женщинами. Саамы живут рядом с Северным полюсом и обладают священной тотемной связью со стадами северных оленей, которых они разводят до сих пор на арктической земле, где живут уже тысячи лет. Они по-прежнему связаны с этой землей, на которую претендуют такие временные современные государства, как Финляндия, Швеция, Норвегия и Россия. Они переворачивают мой мир с ног наголову.

Они носят современную одежду, а их произношение с непривычки кажется мне нордическим. У них желтые волосы и розовые щеки. Но, несмотря на то что открывается моему взору, ничто во мне не может признать в них «белых». Сидя с ними, я испытываю то же чувство, что и когда сижу с тетушками из моей собственной общины. Тот же порядок (pattern) рассуждений, бытия, взаимосвязанности. Их манера общения со мной, словно зеркало, отражает мою манеру общения с другими коренными народами. Но они – старшие хранители знания в своей общине, а я просто молодой пацан, который пытается найти свое место в мире. Возможно, у меня кожа темнее, чем у этих дам, но они в десять раз чернее меня.

Когда наша беседа подходит к концу, я обнаруживаю, что термин «белый» теряет свое значение в моей лексике. В моей общине мы для удобства каждый день используем слова «черный» и «белый», описывая отношения между захватчиками и покоренными, но они совершенно не годятся для описания наших сегодняшних реалий, особенно в многокультурном, международном контексте.

В мире, где черные африканские колонисты захватывают земли, традиционно принадлежавшие светлокожим охотникам немади, где кельты борются с английским господством, а баски в Испании и коряки в России пытаются сохранить свои древние земли и языки, где в любой стране представители разных диаспор уже много поколений производят на свет детей всех цветов и оттенков, белый и черный становятся слишком узкой парадигмой для понимания аборигенного опыта. Его в принципе трудно определить как обособленную реальность в условиях, когда неаборигенные общины мира были (относительно) недавно вытеснены с их исконных территорий, переселились в большие и малые города и стали там подпитывать спрос своим трудом.

Трудно описывать колебания и паттерны глобальных систем доминирования, когда нас ограничивает лексикон XIX века, в основе которого лежат понятия расы и колониализма. У австралийцев прежние туманные расовые оппозиции вызывают всё большую тревогу – их всё труднее обнаружить в цветном континууме жертв и угнетателей. Стремясь к экономическому равенству, «цветные» тоже принимают участие в эксплуатации аборигенной земли и ресурсов; их охотно включают в советы директоров, если они разделяют ценности и идентичность поселенцев. Индийская компания запускает проект по добыче угля в Квинсленде, уничтожающий аборигенные земли и водоемы, а фермеры, прежде выступавшие против Закона о земельном титуле коренных народов, теперь протестуют вместе с Традиционными собственниками. Афроамериканские гости обижаются, когда обнаруживают, что в центрах по изучению аборигенов при наших университетах мы обозначаем себя термином «черные», хотя многим из нас вряд ли удастся наскрести достаточно меланина, чтобы напугать таксиста.

Саамские женщины, с которыми я беседую, не могут использовать архаичный эвфемизм «белые» для обозначения людей, которые размещают на их землях стартовые площадки для запуска космических ракет, бурят нефтяные скважины в священных для них местах, убивают их оленей, язык и стариков и отравляют или запруживают их реки. Как называть этих преступников? Виновны ли в этом определенные культурные группы? Или отдельные лица?

Какая группа или лицо могли бы взять на себя ответственность за то, что в рождественские дни Запад присваивает себе саамскую культуру самым варварским способом? В начале прошлого века их шаманы щедро поделились с чужаками некоторыми духовными практиками, связанными с употреблением мухоморов в это время года, только чтобы те украли элементы этих ритуалов и включили их в европейскую культуру самым кощунственным образом.

Сорванные с них традиционные островерхие шляпы водрузили на проказливых эльфов. Жилище Санта-Клауса было перенесено из Голландии на Северный полюс, а самому Санте приписали практику саамских шаманов заходить в дом через печную трубу (чтобы оставить хозяевам психотропные грибы). Цвета его костюма были изменены так, чтобы больше походить на красно-белые саамские мухоморы. Затем он забрал себе оленей, дал им дурацкие имена и, распространив свою праздничную империю на весь мир, стал использовать их как тягловую силу. Если бы у саамского апокалипсиса был саундтрек, это была бы песня Jingle Bells.

Можно ли обвинять стареющего грузного «белого» мужчину в этой краже культуры? Можно ли обвинять всех толстых белых стариков? Возможно, нам стоит допустить вероятность того, что за разрушением земель и культур по всему миру стоит нечто большее, чем просто отдельные люди, которые решают, какую роль им играть – героя, негодяя или жертвы. Возможно, эти ярлыки уже не навесишь даже на этнические группы.

Когда я заканчиваю беседу с саамками, в лексике, которую я использую для описания моего мира, зияет огромная дыра. Слова, которые моя община получила от языка оккупантов для описания расовых характеристик нашей реальности, заслонили от нас истинную природу этой реальности. Мы обозначаем жертв и преступников при помощи цветового кода, который скрывает те силы и регулярности (patterns), что действительно причиняют нам вред. Левым глазом мы смотрим на этнические группы, правым – на отдельных лиц, и в результате оказываемся слепы ко всему остальному. Мы не видим потоки власти и контроля в мире, системное перекачивание ресурсов с юга на север. В наших лобных долях запечатлелась иллюзия времени и пространства, ложная мировая карта мест и народов.

У нас, аборигенов, всегда были свои способы размечать время/место. Возможно, чтобы заполнить дыру, оставшуюся в моем мировоззрении после общения с саамками, мне нужно еще раз взглянуть на наши карты и применить их паттерны ко всему миру, а не только к нашим местам. Оба-мы можем взглянуть на карту, начерченную Стариком Джумой на песке: всмотритесь в эти образы (patterns), и вы увидите, что они помогают нам распознать неустойчивые регулярности и силы, угрожающие всему нашему существованию.

Это одновременно и карта, и своего рода компас, который, впрочем, не ориентируется на северный магнитный полюс. Здесь направление по старинке динамично, оно зависит от сезонного движения солнца, которое вы наблюдаете со своей позиции, оттуда, где вы стоите, идете или сидите у костра.

В аборигенных языках время и место обычно обозначаются одним и тем же словом – они неразделимы. В центре компаса расположена точка столкновения в момент или в месте творения; она и другие точки представляют собой семь семей духов и их священные места.

Первый мужчина и первая женщина находятся на востоке и на западе; на изображении показаны линии их путешествий, когда они, перемещаясь по Стране, создают разные родственные группы и места. Линии путешествий внутри дуг символа принимают форму каноэ первого мужчины. Линии путешествий по внешним дугам показывают, как он гребет, чтобы повернуть свое каноэ вслед за солнцем; это делает стороны света более динамичными, чем в современной магнитной версии. Этого должно хватить, чтобы вас запутать. «Что? Север – это не фиксированная магнитная точка? Восток может быть Севером? Он меняется в зависимости от времени года?» Рекомендую снисходительно отнестись к этому допущению, иначе вам придется взять на работе пару дней за свой счет, чтобы прилечь и перезапустить мозги. Похоже, в этот конкретный момент разговоров на песке со многими именно это и происходит.

Всё усложняется, когда Старик говорит, что такое восприятие символа представляет собой перевернутое изображение, которое вы можете правильно рассмотреть, только если отправите свой разум под землю и посмотрите на него снизу.

Вместе все линии на карте разговоров на песке отражают форму Австралийского континента, который представляет собой перевернутый вариант всем нам известной версии Меркатора. Во многих незападных языках, в том числе языках Ближнего Востока, маори и аборигенов, север находится внизу, а юг наверху. Таким было расположение и на ранних картах, пока европейцы не начали строить свои империи и не перевернули карты, чтобы поместить себя наверху. Кроме того, они растянули верхнюю часть карты, чтобы их страны казались больше, поэтому экватор изображается ниже, чем на самом деле, а небольшая Гренландия кажется целым континентом. Если не верите, возьмите любую карту и посмотрите, где на ней изображен экватор. Он проходит не по центру, а под ним. На карте Старика Джумы Тасмания находится наверху мира и выглядит намного больше.

Я решил побеседовать кое-с-кем, кто родился на этой вершине мира, – с тасманийской аборигенной мыслительницей по имени Лорен (также известной как Блэки). Она вместе со своей женщиной живет в Сиднее и работает над диссертацией. Блэки интересно пишет о развитии и о том, как оно переплетается с аборигенными реалиями. Год назад я вырезал рыбацкий бумеранг из чайного дерева и подарил ей. На бумеранге представлены карты времени и места Старика Джумы, а также некоторые изображения муравья и бабочки из танца, над которым мы когда-то вместе работали. Рыбацкий бумеранг – это редкое оружие из Западной Австралии, о котором мало кто слышал.

Я получил разрешение вырезать такие бумеранги несколько лет назад и изготовил их великое множество. Они не похожи на обычные бумеранги: размером – с вытянутую руку, а формой напоминают угловатую запятую с острым концом. Старик Джума называет их ниндзя-звездами блэкфелла[16 - Англ. blackfella, от blackfellow – букв. черный парень; сленговое выражение, которым австралийские аборигены иногда называют самих себя.]. Они летят очень быстро, рассекают воду и поражают рыбу. При правильном изготовлении угол оружия помогает оценить, где на самом деле находится рыба, а не где ее видно в преломленном водой свете. Из использования этих бумерангов можно извлечь хорошие уроки об иллюзиях, перспективах и реалиях.

Изначально их изготавливали из твердой древесины, затем – из кровельного железа, когда оно появилось в стране в прошлом веке. Мне кажется, это многофункциональное, легко приспосабливаемое орудие идеально подходит, чтобы выразить нечеткие комплексы идей о времени и направлении, которые довольно трудно поймать в устной культуре, не говоря уже о культуре письменной.

Этот маленький, но смертоносный бумеранг я подарил Блэки, чтобы она могла носить его в сумочке для самозащиты, ведь статистика гласит, что аборигенной женщине небезопасно гулять по ночному городу.

Недавно я спросил Блэки, на какие мысли ее натолкнуло ношение бумеранга в сумке на протяжении года. Она ответила:

Когда закрываешь рукой один глаз, а потом другой, всё взлетает, хлопая крыльями, как бабочка. Меняет направление в зависимости от того, каким глазом смотришь. Весь символ поднимается от взмахов сильных крыльев, создающих восходящие потоки, которые расходятся по всей истории. Я полагаю, это часть трансформации. Когда мы сталкиваемся с народами, стремящимися к (не)ограниченному росту, нам просто нужно поймать импульс этих крыльев и взлететь ко всем чертям. Оторваться от их неустойчивых систем. Обычно говорят, что эти их модели не привязаны к месту, что они универсальны, но при этом часто упускают из виду пространство. Но мы, как носители идеи сопротивления, должны помнить о пространстве. Я думаю, что сейчас идет такое бурное возрождение всего, что связано с пространством, что даже блэкфелла упускают из вида космос, время, движение, измерение.

Блэки говорит об антиколониальных движениях, которые настолько рьяно отрицали западные системы мышления, что слишком сосредоточились на формах познания, а не бытия, в результате чего Аборигенное знание оказалось в плену теории, перестав быть частью повседневной жизни. С другой стороны, недавно появившаяся одержимость «онтологией» качнула маятник в обратную сторону, и теперь люди ищут аутентичные, но при этом уникальные и индивидуально окрашенные основы для того традиционного знания, о котором они рассказывают в различных СМИ.

Из-за этого брендинга и ребрендинга Аборигенного знания некоторые элементы могут теряться или искажаться. Это не похоже на замену древесины кровельным железом при изготовлении рыбацких бумерангов. Это как раз нормально, пример преемственности и приспосабливаемости в ответ на перемены. Скорее это можно сравнить с тем, как кто-то слышит шутку Старика Джумы о ниндзя-звездах блэкфелла и придумывает на ее основе историю Времени сновидений о японцах, приехавших в Австралию тысячи лет назад. Аборигенному знанию постоянно угрожают такие странные поправки и неверные толкования извне и изнутри. Физический апокалипсис завоевания прогремел, словно взрыв, но наш культурный армагеддон больше походит на нытье, на постепенное размывание и растаскивание общинного знания отдельными индивидами.


<< 1 2 3 4
На страницу:
4 из 4

Другие аудиокниги автора Тайсон Янкапорта