Башня Зеленого Ангела. Том 2

Эти чужестранцы, возможно, из-за того, что их хозяин жил далеко от Эрнисдарка, или потому, что они не принадлежали к дикому клану Скали Кальдскрика, вели себя не так агрессивно, как захватчики в других районах Эрнистира. Они плохо обращались с пленниками, забирали ценности и крушили все, что им хотелось испортить и сломать, но не занимались насилием и пытками и не устраивали бессмысленных убийств, что было характерно для основной части армии Скали, которая вошла в Эрнисдарк.

И все же урон, нанесенный замку Эолейра, наполнял его сердце стыдом и гневом. Его предки построили замок, чтобы контролировать этот участок речной долины. А когда враг атаковал замок, графа даже не было дома. Слугам и родственникам пришлось сражаться в одиночку.

Я служил своему королю, – сказал он себе. – Что еще мне оставалось делать?

Он не находил ответа на этот вопрос, но знал, что ему придется жить с воспоминаниями о сожженных гобеленах, исчезнувших вещах, опустошенных горем взглядах людей. Даже если война и бесконечная зима закончатся завтра, огромный вред уже причинен.

– Не хотите ли еще чего-нибудь поесть, миледи? – спросил Эолейр.

Он постоянно спрашивал себя, что Мегвин в своем безумии думает о не самых лучших условиях во время путешествия в Наглимунд. Ничего другого и не следовало ожидать от страны, которая сильно пострадала от войны, но ему было любопытно, как черствый хлеб и вялый лук можно считать пищей богов.

– Нет, Эолейр, благодарю. – Мегвин покачала головой и мягко улыбнулась. – Даже в стране бесконечных удовольствий мы должны периодически от них отдыхать.

Бесконечные удовольствия! Граф не сумел сдержать улыбки. Было бы неплохо воспринимать мир как Мегвин, в особенности во время еды.

Через мгновение он отругал себя за жестокие мысли.

Посмотри на нее. Она как ребенок. Тут нет ее вины – быть может, дело в ударе, который нанес ей Скали. Да, он ее не убил, как она думает, но внес беспорядок в разум.

Он посмотрел на Мегвин. Принцесса с очевидным удовольствием наблюдала за закатом. Казалось, ее лицо испускает сияние.

Как говорят в Наббане? «Святые безумцы». Именно так она выглядит – как человек, который больше не находится на земле.

– Небо рая еще краше, чем я представляла, – мечтательно сказала Мегвин. – Возможно, это наше небо, только мы его видим с другой стороны.

И даже если существует какое-то лекарство, – вдруг подумал Эолейр, – разве я имею право забрать у нее это? – Мысль показалась Эолейру шокирующей, словно ему в лицо плеснули холодной водой. – Она счастлива – впервые с того момента, как ее отец отправился на войну, навстречу смерти. Она ест, спит, говорит со мной и с другими… пусть по большей части ее слова – полнейшая чепуха. Станет ли ей лучше, если она придет в себя и вернется в наше ужасное время?

Конечно, ответа не существовало. Эолейр сделал глубокий вдох, стараясь побороть усталость, которая наваливалась на него, когда он находился рядом с Мегвин. Он встал, подошел к куче таявшего снега, вымыл свою миску и вернулся к дереву, где сидела Мегвин, глядя через покрытые серым снегом поля в сторону рыжего западного солнца.

– Я собираюсь поговорить с Джирики, – сказал Эолейр. – С вами все будет в порядке?

Она кивнула, и по ее губам пробежала быстрая улыбка:

– Конечно, граф Эолейр.

Он склонил голову и покинул Мегвин.

Ситхи сидели на земле вокруг костра Ликимейи. Эолейр остановился на некотором расстоянии, восхищаясь диковинным зрелищем, которое предстало его глазам. Хотя возле костра расположилась почти дюжина ситхи, все молчали: лишь обменивались взглядами, словно вели безмолвную беседу. Уже не в первый раз граф Над-Муллаха почувствовал, как от суеверного удивления шевелятся волосы у него на затылке. Какие же странные у них союзники!

Ликимейя все еще оставалась в маске из пепла. Вчера сильные дожди обрушились на их армию, из чего граф сделал вывод, что она рисовала маску каждый день. Напротив нее сидела высокая женщина ситхи с узким лицом, тонкая, точно посох священника, с бледно-голубыми волосами, собранными на макушке наподобие птичьего гнезда. Если бы Джирики не сказал ему, он бы никогда не догадался, что эта суровая женщина по имени Зиньяда старше Ликимейи.

Кроме того, у огня сидели рыжеволосый дядя Джирики – Кендрайа’аро, одетый во все зеленое, и Чека’исо, прозванный Янтарные Локоны, чьи лохматые волосы и на удивление открытое лицо – Эолейр даже видел, как он улыбался и смеялся, – делали его похожим на человека. По другую сторону от Джирики устроился Йизаши, его длинное серое копье из ведьминого дерева украшала золотая лента, и Каройи, который был самым высоким во всем отряде ситхи и эрнистирийцев, такой бледный и холодный, что из-за своих черных волос он вполне мог сойти за норна. Были и другие, три женщины и двое мужчин, которых Эолейр видел прежде, но чьих имен не знал.

Некоторое время он стоял, испытывая смущение, не зная, уйти или остаться. Наконец Джирики поднял голову.

– Граф Эолейр, – сказал он. – Мы размышляем о Наглимунде.

Эолейр кивнул и поклонился Ликимейе, которая слегка опустила подбородок. Никто из остальных ситхи не обратил на него особого внимания, одарив лишь короткими взглядами кошачьих глаз.

– Да, мы скоро там будем, – сказал Эолейр.

– Через несколько дней, – подтвердил Джирики. – Мы, зида’я, не привыкли атаковать замок, который занимает противник, – нам не приходилось этого делать с печальных времен Вениха До’сэ. Среди ваших людей есть такие, кто хорошо знаком с твердыней Джошуа или обладает знаниями о подобных битвах? У нас много вопросов.

– Осадная война?.. – с сомнением спросил Эолейр. Он полагал, что пугающе компетентные ситхи будут к ней готовы. – Среди моих людей есть несколько солдат, которые в качестве наемников воевали на Южных островах и участвовали в войне Озер. В Эрнистире царил мир в течение жизни нескольких поколений. Что до Наглимунда… думаю, я знаю его лучше всех ныне живущих эрнистирийцев. Я провел там много времени.

– Подойдите и присядьте рядом с нами. – Джирики указал на свободное место рядом с Чека’исо.

Черноволосый Каройи сказал что-то на текучем языке ситхи, пока Эолейр усаживался на землю, и по губам Джирики пробежала быстрая улыбка.

– Каройи говорит, что норны выйдут из замка и сразятся с нами за его воротами. Он считает, что хикеда’я не станут прятаться за стенами, сложенными смертными, когда зида’я придут, чтобы разрешить давно назревшие между ними противоречия.

– Я ничего не знаю о… тех, что называют себя норнами, – осторожно заговорил Эолейр. – Однако я не могу поверить, что, если у них серьезные намерения, они откажутся от преимущества, которое дает крепость.

– Я думаю, вы правы, – сказал Джирики. – Но моих людей будет трудно убедить. Многие из нас долго не верили, что мы отправляемся на войну с хикеда’я, не говоря уже о том, что те могут спрятаться в крепости и бросать на нас камни, как делают смертные. – Он что-то сказал Каройи, который коротко ему ответил и замолчал, а его глаза стали похожи на холодные бронзовые пластины. Джирики повернулся к остальным.

– Невежливо говорить на языке, которого граф Эолейр не знает. Если кто-то из вас не готов использовать вестерлинг или эрнистирийский язык, я буду счастлив перевести ваши слова, чтобы граф их понял.

– Языки смертных и стратегии смертных. Нам всем предстоит учиться, – неожиданно заговорила Ликимейя. – Сейчас другой век. Если законы смертных теперь заставляют мир вращаться, значит, мы должны их изучить.

– Или решить, можно ли жить в таком мире. – Голос Зиньяды оказался низким и странным образом застывшим, словно она изучала вестерлинг, но никогда не слышала, как он звучит. – Быть может, нам следует отдать мир смертных хикеда’я, которые так стремятся им обладать.

– Хикеда’я уничтожат смертных еще охотнее, чем нас, – спокойно ответил Джирики.

– Одно дело, – заговорил Йизаши Серое Копье, – исполнить древний долг, как мы только что поступили у М’йин Азошаи. И к тому же разобрались со смертными, потомками приплывших на кораблях людей Фингила. И совсем другое – воевать с Садорожденными, чтобы помочь смертным, которым мы ничего не должны – в том числе тем, что долго выслеживали нас после того, как мы утратили Асу’а. Отец Джошуа был нашим врагом!

– Значит, ненависть никогда не закончится? – спросил Джирики. – У смертных короткие жизни. Не они воевали с нашим рассеянным по разным землям народом.

– Да, жизни смертных быстро заканчиваются, – бесстрастно ответил Йизаши. – Но их ненависть пускает глубокие корни и передается от родителей к детям.

Эолейр ощущал определенные сомнения, но решил, что сейчас ему рано вступать в разговор.

– Возможно, ты забыл, благородный Йизаши, – сказал Джирики, – что войну против нас начали хикеда’я. Именно они нарушили святость Ясиры. И рука Утук’ку, а не смертного нанесла удар кинжалом и убила Первую Бабушку.

Йизаши ничего не ответил.

– В подобных разговорах нет смысла, – сказала Ликимейя. Эолейр не мог не заметить, как сильно отражают глаза Ликимейи свет, сияя оранжевым, точно взгляд озаренного факелами волка. – Йизаши, я задавала вопрос тебе и другим из Дома Размышлений, Дома Собраний, всех домов, чтобы отдать долг Роще. И вы согласились. И мы выбрали такой курс, потому что должны разрушить планы Утук’ку Сейт-Хамака, а не только исполнить долг чести или отомстить за убийство Амерасу.

– У смертных есть поговорка, – снова заговорил черноволосый Каройи. Его голос звучал ровно, с жуткой мелодичностью, а эрнистирийский был избыточно точным. – «Враг моего врага – мой друг… на некоторое время». Серебряная маска и ее родня взяли в союзники одних смертных, и мы выбираем их врагов в качестве наших. Кроме того, Утук’ку и ее приспешники нарушили Договор Сесуад’ры. И я не вижу для себя позора, чтобы сражаться бок о бок с судхода’я до тех пор, пока вопрос не будет решен. – Он поднял руку, словно хотел остановить вопросы, но весь круг хранил молчание. – Никто не говорил, что я должен любить наших смертных союзников: я не испытываю к ним подобных чувств и уверен, что ни при каких обстоятельствах этого не произойдет. И если я доживу до того, когда все конфликты закончатся, то вернусь в свой тайный высокий дом в Анвиджанье, потому что мне уже давно наскучила компания других существ, как смертных, так и Садорожденных. Но до тех пор я выполню обещание, данное Ликимейе.

После того как Каройи замолчал, наступила долгая пауза. Ситхи вновь хранили молчание, но у Эолейра возникло ощущение, что между ними появилось напряжение, которое должно как-то разрешиться. Когда молчание продлилось так долго, что Эолейр вновь подумал, не следует ли ему уйти, Ликимейя подняла руки и широко развела их в стороны.

– Итак, – сказала она. – Нам следует подумать о Наглимунде и решить, что мы будем делать, если хикеда’я не выйдут из замка, чтобы сразиться в открытом поле.

Ситхи принялись планировать предстоящую осаду, словно и не спорили по поводу правильности сражения бок о бок со смертными. Эолейра поразила их цивилизованность. Каждый мог говорить столько, сколько пожелает, и его никто не перебивал. И какие бы разногласия между ними ни существовали – хотя Эолейр все еще плохо понимал бессмертных, у него не возникло сомнений в том, что между ними имелись противоречия, – теперь складывалось впечатление, что они исчезли: обсуждение Наглимунда, пусть и достаточно энергичное, оставалось спокойным, и в нем отсутствовали взаимные претензии.

Возможно, когда живешь так долго, – подумал Эолейр, – ты учишься следовать подобным правилам. Вечность – это слишком долгое время, чтобы лелеять обиды.

Теперь, когда Эолейр почувствовал себя спокойнее, он вступил в обсуждение – сначала нерешительно, но, когда увидел, что к его мнению относятся с достаточным уважением, стал говорить открыто и уверенно о Наглимунде, который знал почти так же хорошо, как Таиг в Эрнисдарке. Он много раз там бывал и замечал, что Джошуа был очень полезен, если речь шла о нововведениях при дворе его покойного отца, короля Джона Пресбитера. Принц – один из немногих людей, кто мог выслушать новую идею и поддержать ее, если она этого заслуживала – независимо от того, выгодна она ему или нет.