Каждый переход давался мне все труднее. Не физически или из-за резерва, нет! Голос, голос тьмы снова зазвучал в моей голове. Мягкий, ласковый, он звал меня к себе. Как моя душа не разорвалась? Я ведь шел к тьме, чтобы убрать ее, изгнать из этого мира, и в то же время шел к ней по ее зову. Я жаждал силу и она вливала в меня ее полноводной рекой. Я был рад совершить немыслимый подвиг и она восхваляла, и прославляла меня! Я ненавидел преступления, совершаемые людьми, ненавидел их пороки и она высвечивала их, проявляла. Когда я наконец схватился за арку Врат, в моей душе осталось всего одно светлое пятно. Даже не пятно или пятнышко, а тоненькая дырочка от булавки, сквозь которую еще сочился тусклый свет. Свет, показывавший всю тщетность моих усилий. Даже если я закрою Врата для тьмы, то что уже просочилось расползется по планете и поглотит ее, я ясно видел как это случится. Все бессмысленно, бесполезно, одиночка никогда не изменит мир. Да и стоит ли? Ведь тьму в этот мир пригласили, те самые люди и пригласили! Те самые, что кормят тьму человеческими душами, ссылая сюда невольников. Те самые, что делают на зоне, а значит и тьме деньги! Стоит ли ради них бороться? Может они это заслужили?
Я всматривался в маленькую дырочку, ища хоть какую-нибудь помощь, и не находил… Если бы тьма боролась со мной, сопротивлялась, я бы смог, из простого упрямства смог бы!
Рыжий локон моей первой влюбленности смешно упал на глаза Рыжику, та сдула его и весело рассмеялась. Чмокнула меня в щеку и нежно погладила по щеке.
– Ты стал совсем взрослым.– Она снова рассмеялась звонким колокольчиком и ушла.
– Я рада лететь с тобой рядом, любимый! – Яркие глаза Лиссан смотрели на меня с нежной любовью. – Тебе так идут крылья!
Эти светлые, радостные образы все изменили. Я закрыл Врата, переведя их в режим ожидания, обычный режим для стационарных Врат и открылся тьме. С воем, даже с каким-то гулом тьма вливалась в меня, а я перекачивал ее в мир демонов, в сердце огня. Диа ведь говорила, что они дети тьмы, что это их привычная среда…
Док с Зелой о чем-то говорили, когда я шагнул из перехода рядом с ними.
– Привет! Есть чего пожрать? – Я тяжело опустился на бревно перед костром. – Хорошо тут у вас, огонь хороший.
Я взял из пламени язычок и поиграл с ним, потом отпустил обратно. Хотелось спать, глаза просто слипались. Четверо суток дикого напряжения, когда надо было перекинуть тьму в мир демонов, да не просто так, а в сердце пламени, довели меня до опустошения. В результате всех этих манипуляций в сердце стало не пламя, а термоядерная реакция! Я теперь канал к нему использую практически полностью перекрытым, и то опасаюсь этой безумной мощи! Этот же огонек хороший, ласковый.
– Здравствуй, не знаю как теперь тебя называть. Петр? Израил? – Док тяжело вздохнул. – Я одновременно рад тебе и не рад. Ты уничтожил зону, это почувствовали все. Наверное это правильно. Только что теперь делать всем тем, что от нее кормились?
– Для вас двоих знаю, остальные пусть уж сами, устал я… Пойдете со мной на Торговую? Я вас такой ухой покормлю, м… – Я разлепил закрывающиеся глаза.– Проснусь и сразу пойдем…
Наша штрафная рота уже вторую неделю штурмует эту высотку. Штурм и откат назад, отмечая на тактическом дисплее места потери собственных бойцов. Три-четыре атаки в день и состав роты полностью меняется. Может именно в этом и есть план начальства? Положить всех штрафников под этой высотой на задрипанной планете в забытом рукаве галактики? Из всего состава пока не сменились всего четверо. Я, ротный, я даже имя его узнал, Йасиф Мозель. Лейтенант Васил и сержант Козы. Как старослужащему мне тут многое позволено, например пользоваться стендом для обслуживания вооружения или сожрать сразу два пайка. Так что живем! Правда не всегда такое везение на пользу. Осколком срезало крепление левого ботинка, всего одно, но неприятно же! Да и санитары косятся, почему все тела штрафников разуты на левую ногу? Вот как только подойдет левый ботинок, так сразу и прекратится! Обувь для солдата, все равно что оружие! Попробуй побегать под огнем, когда ноги стерты, болтающейся обувкой!
За это время изучил рельеф до миллиметра глубин. Где какой камушек может прикрыть, где канава на сантиметр глубже. Вот только выше отметки в двести мы никогда не поднимемся. Голая скала, обрезанная как ножом и гладкая как колено. Именно на этом рубеже и несет рота основные потери. Склон в тридцать градусов, огневые точки с пристрелянными секторами и прыгающие мины. Все это против штрафной роты, не имеющей даже тяжелых скафандров и артиллерийской поддержки.
Все! Сигнал к отходу. О! В этот раз я в отделении не один остался. Еще пара пацанов ползет обратно. Смысла знакомиться все равно нет, наверняка еще один заход сегодня. Лучше закопаться поглубже, а то после каждого налета чуть не на поверхности оказываешься.
Ну, что я говорил? Заводить знакомства в штрафной роте дело неблагодарное. В этот раз я снова остался один. Я имею в виду отделение. Сержант Козы получил приказ выяснить, почему штрафник Сули в который раз возвращается без единой царапины? Вот его обгорелую, но живую тушку я и тащу. Я не отсиживаюсь и не прячусь. Веду огонь и меняю позиции, выполняю все приказы… Есть такая поговорка в войсках, дайте возможность командиру отменить свой приказ, не спешите. Так что не спешу, кто его знает что у Бога войны на уме?
Дотащил сержанта до точки сбора и сдал фельдшеру. Тоже должность не дай Бог. Собирать куски мяса, когда-то бывшими десантниками по полю боя и пытаться сложить их вместе. Как они остаются добродушными ребятами, готовыми пошутить? Шуточки правда еще те. Примерно как эта.
Тащит санитар бойца, а тот и спрашивает:– Куда ты меня? – В морг. – Так я же еще живой! – Ну так мы еще и не дошли!
Шутники! Ну да ладно, опять построение и распределение личного состава. Надо стенд перетащить в другое место, какой-то гад лупит в одну и ту же точку, пытаясь разворотить мой трофей. Ну и что, что из оружейной нашей роты. После попадания снаряда ее все равно списали. Мне то ведь надо оружие и мысли в норму привести!
Что-то новенькое! На визире вводная о штурме в момент работы орбитальной батареи. Думают, раз не могут нас добить противники, пусть сдохнут от своих? Ну, на то мы и штрафники, чтобы нас не жалеть. Новый бронированный ботинок слегка другого цвета, зато все крепления на месте. Странное дело, парень был ниже меня и явно полегче, а размер подошел. Спасибо, брат! Удачного тебе путешествия в места вечной охоты.
Бегом, бегом! Там впереди есть воронка. Неглубокая, в скале все таки, но хоть какое-то укрытие. Скала трясется от взрывов и ноги не знают куда стать, но надо вперед. Врываемся на вершину и ныряем в ходы сообщений. Глубже, глубже! Там наверху воздух густой от осколков, а впереди враг, но нам надо вперед. Меняю накопитель и в этот момент вижу вспышку, темнота…
– А? Что? – Вскакиваю на постели, пытаясь спросонья понять где я. – Фу-ух, Док! Приснится же! Ты чего такой?
Док, явно обрадованный чем-то, замялся.
– Ты насчет взять с собой не шутил? – Из-за его спины выглянула Зелла, с интересом вслушиваясь и ожидая ответ.
– Если с голоду не помру, то обязательно возьму!– Я потянул носом упоительный аромат жаренного мяса. – Так что, кормить будете?
глава двенадцатая
Тихо ложились кленовые листья на увядающую траву, плавно кружась и продолжая узор желтого на серо зеленом. Я любовался создаваемым узором, опёршись на метлу. Скоро дневное солнце подсушит лужи и узор изменится, а я придам ему завершенность. Метлой, совком, лопатой, иногда ломом, я рисовал узоры родного города, отдавая дань его красоте и пытаясь показать ее всем желающим. Да, я дворник. Вот уже пол года, после всех передряг, оформления еще одного портала в собственность, устройства Дока и Зеллы на Торговой и бегства от всех на Соловки. Сначала тетя потащила меня в ближайшую церковь. Когда я мимоходом заставил каяться толстого попа в мужеложстве и взяточничестве ее чуть инфаркт не сразил, благо лечить я немного научился. Вот и пришлось мне бежать как можно дальше и в непроходимую глушь. Что меня понесло на север не знаю, но оказался я на Соловках. Зашел в развалины какого-то строения, там шел ремонт, ну и спросил где и что. Сухой старик, что восстанавливал кладку, попросил помочь, я не отказал. Два месяца мы просто строили, штукатурили, валили лес, да еще всякой работы хватало. Потом стали разговаривать о более откровенном, вечерами глядя на звезды. Вот и услышал от меня о тьме, демонах, да отчаяньи от бессмысленности борьбы настоятель этого монастыря. Вот сидим мы как-то у костра и смотрим на звезды, а он мне тихо так говорит.
– Много разных грехов губят наши души. Вот кажется строим мы храм, хорошо это? Конечно! Но и здесь есть опасность греха гордыни и тщеславия. Однако судите не по словам, а по делам их. Вот так…– Он отпил чай из жестяной кружки. – Ты все спрашиваешь как меня зовут, а зачем оно тебе? Общаться мы и так можем, остальное суета. Нет ничего вечного в мире, даже эта вселенная меняется с каждым мигом, но стоит ли опустить руки и отступить? Пусть красота быстротечна, но она делает вселенную лучше. Создавая прекрасное не для славы, не для денег или власти, отпуская ее в мир просто для других, что остается в тебе?
– Это вопрос? Я не знаю. – Что я мог сказать?
– Задавай себе иногда этот вопрос…
Я вернулся в родной город, побродил по нему и попытался сделать его красивее. Пусть на мгновение, пусть увидит это только один из тысячи, не важно. Живая красота, не та что разграничена и описана в инструкциях, та что идет от сердца лечит мою душу. Может я скоро уйду, ведь сколько еще тьмы, но эта живая красота останется в моей душе и сердце…