Алмазный пояс

Через сутки парня сменял худощавый мужчина, которого Джо видел за рулём догоняющего их внедорожника. Правда от него тоже не было никакого толку. Он и слова не проронил, как друзья не исхищрялись.

Они и шумели, и симулировали болезни, и с ног до головы покрывали надсмотрщиков ругательствами, но всё было тщетно. За это время Джоусердно пытался привыкнуть к своему нынешнему состоянию и научиться есть левой рукой. Получалось так себе и Борода ужасался, осознавая, что ложку держать будет еще сложнее. Однако за эти дни эффект обезболивающих спал и вместе с обострившейся болью и чувствами перестала кружиться голова и заплетаться язык. Этим друзья и пользовались, играя, чтобы отвлечься, в словесные игры, шутливо перебраниваясь и говоря обо всякой всячине.

За это время Дилан рассказал товарищу, что сейчас они, скорее всего, в том ночном клубе, который выставили накануне. Джо не мог не согласиться, а грохот музыки с потолка, только подтверждал это предположение. Что это знание давало друзьям? А ничего. Совершенно ничего.

Так и продолжалось до тех пор пока Джо не разбудил звон удара жестяного таза с водой по полу. Уже и разуверившись в том, что им когда-нибудь принесут воды чтобы помыться, Борода открыл глаза и посмотрел на светлое пятно в полоску.

Парень небрежно просунул тазик с водой в щель между решеткой и полом. Борода хотел уже сказать что-нибудь обидное, но как только он поднял глаза делать это расхотелось. Впервые он видел надзирателя без нашлёпки на лице. Кость вроде бы и срослась, но нос всё равно выглядел приплюснутым, что в сочетании этого с горбинкой, делало вид не очень приятным.

Надзирателя сразу стало жалко. Борода тогда не ошибся, парняге и вправду было чуть больше двадцати и то, что Джозеф оставил ему след на всю оставшуюся жизнь, вызывало глубочайшее сочувствие.

– Прости меня за это, – он ткнул пальцем в направлении лица надсмотрщика. – И за друга своего прости.

Надсмотрщик поиграл желваками:

– Не друг он мне был…

Борода впервые услышал его голос. Грубоватый и немного хриплый, словно он только что выдул бутылку ледяного пива. А после паузы парень продолжил:

– …тогда и ты меня прости.

– За что? – изумился Джо.

– Это я тогда стрелял…

Надсмотрщик развернулся и уселся на стул. Больше он не произнес ни слова, до тех пор пока входная дверь не открылась и на пороге. В сопровождении двух крепышей в синих костюмах с отливом рубашки под которыми буквально лопались на объёмных мышцах, появился полнеющий мужчина в белом деловом костюме с толстенной цепью на шее, виднеющейся из расстегнутого ворота.

Борода сразу заметил по осанке и манерам, что главный в процессии в прошлом он занимался спортом. Скорее всего борьбой какой-то, а потом располнел и облысел, отрастил второй подбородок и пивное брюшко. Смугловатая кожа выдавала в нём часть мексиканской крови, а тонкие губы в вечно пренебрежительной ухмылке и слегка оттопыренные уши говорили о другой ветви его родства, но пока непонятно какой.

Поспешно вскочив, молодой надзиратель услужливо освободил место. Видимо это и есть управляющий этой богадельни, раз перед ним все так выплясывают. Толстяк развернул стул спинкой вперёд и уселся, навалившись на неё грудью.

Воцарилось гробовая тишина. Даже помощники старались не шевелиться, чтобы шуршание их блестящих костюмов её не нарушило. Только невнятный гул басов сверху не прекращался, но за это время Джо успел к нему привыкнуть. Главарь сидел молча, попеременно глядя то на Бороду, то на Белоснежку-Дилана. Джо сразу стало не по себе, чувствуя пристальный взор его маленьких маслянистых глаз, но он с вызовом не отводил взгляд. Было даже забавно видеть человека, уверенного в своей силе настолько сильно. А вот Борода его легко уложил бы на ринге… Раньше уоложил бы, да и Дилан с ним за пару минут справился бы. Однако теперь они не в том положении, а он привык опираться не только на свою физическую силу, но и на значимость, раз столько людей под ним ходит.

Вот и он, ничуть не смущаясь, рассматривал приятелей, оперевшись локтями на спинку стула и слегка наклонился вперед. Воцарившееся неловкое молчание его ничуть не беспокоило, а удовлетворив свое любопытство, он, наконец, промолвил:

– Вот смотрю я на вас и никак в толк не возьму, – его голос раскатился по помещению гулким, слегка хриплым баритоном. – Откуда вы такие нарисовались на мою голову?

– А сам-то кто такой? – даже в таком положении манера Дилана дерзить никуда не делась.

– Вы ещё и не знаете кто я? Хорошо, – он улыбнулся. – Я тот у кого в руках находятся ваши задницы.

– За жопы нас трогать собрался? Педик что-ли?

В мгновение ока лицо пахана поскучнело и начало выражать брезгливое раздражение, а его подручные выдвинулись вперед. Один подошел к камере Джо, а второй направился к Белоснежке. Первый, звеня ключами, отодвинул засов и без лишних слов открыл дверь. Борода только и успел заметить дружелюбную улыбку мордоворота, прежде чем летел в угол, получив короткий удар в лицо. Затем на него посыпались ещё и ещё, через которые, словно издалека, слышались встревоженные возгласы Дилана:

– Не лезь к нему! Со мной давай! Один на один! Чё, зассал?! Давай, открой меня, засвечу тебе по зубам. Всех вас ухандохаю! Не трожь его!

Но бугай не слушал. Он неумолимо продолжал избивать Бороду в то время, как второй бросил сквозь решетку камеры Дилана невзрачный желтенький конверт, на который Дилан и не обратил внимания, вцепившись в прутья камеры побелевшими от напряжения пальцами. Борода стоически терпел побои, уйдя в глухую оборону, прикрываясь оставшейся рукой как мог.

Пахан с интересом смотрел, как Дилан метался по камере, осыпая всех вокруг проклятиями, на что подручный принялся открывать дверь:

– Сейчас, босс. Я его успокою.

– Не надо. Внешний вид испортишь и он паспортный контроль не пройдет. А ты, белобрысый, слушай внимательно и не перебивай. Как только хавальник откроешь, твоему другану будет прилетать. Мне нет смысла его беречь, так что заткнись и подними конверт.

Дилан хотел что-то сказать, но осёкся и стрельнул взглядом на лежащий в тени у стены камеры бумажный свёрток. Как только он это сделал мордоворот в камере Джо остановился и выжидающе потрясал сорокафунтовыми кулаками.

Дрожащими пальцами конверт был поднят на свет и распакован. Внутри оказалось три листа плотной бумаги и только развернув их, Дилан понял, что это фотографии.

На первой были изображены его сестра с дочерью в зимней одежде и смешных шапочках, на второй они же садящиеся в «универсал», за рулём которого был муж, а на третьей все они открывающие дверь в дом. Белоснежке комок подкатил к горлу, поняв, что сейчас не только судьба Бороды зависит от его поведения.

– А вот на тебя, Моцарт, мне ничего нарыть не удалось.

– К-кто? – Джо пытался кулаком вытереть кровь из разбитых губ. Хорошо, что держать удар его хорошенько обучили. – Что ещё за Моцарт?

– Бейсболист великий, ха-ха, – пахан хохотнул и эхом ему вторили подручные. – Короче, расклад сейчас таков…

В его маленьких глазках загорелся недобрый огонёк.

– Ну и гемора вы мне доставили, товар увели, ещё и жмура залепили… Что, думали просто так свалить удастся?

Джо нечего было сказать, но больше всего сейчас его беспокоила тишина из камеры напротив. Это понятно, что Дилан ведет себя смирно, чтобы его приятеля не стали снова избивать, но как-то уж чересчур.

– Даже если вас обоих на органы распустить, все равно покрыть все издержки не хватит. А самое галимое, что фараоны чуть на поставщика не вышли и теперь весь бизнес под угрозой из-за вас, придурки.

Он помолчал, давая приятелям время, чтобы оценить масштаб трагедии.

– А за это надо кому-то отвечать, правда?

Он грустно улыбулся только правой стороной губ:

– Тот урон моей репутации, что вы нанесли не восстановим, так что придется мне пойти другим путем.

Борода косо поглядывал на кулаки мордоворота, более походившие на пушечные ядра.

– У меня есть конкуренты. Довольно много, но в последнее время покупатели стали предпочитать других поставщиков.

Он повернулся к Дилану:

– И тебе придется наведаться к одному из них.

– Да что ты несешь, меня даже на порог не пу..?

На голову Джо снова обрушился удар. Он вскрикнул от неожиданности и вжался в стену.

– Молчи, крысёныш, тебе слова не давали!

– Погоди, Сэмми, полегче, – успокаивающе проронил пахан.