Орфей спускается в ад

Ева. Систер! Систер!

Бьюла (подойдя к Лейди). Лейди, похоже, вам не очень хочется говорить на эту тему, но мы с Пёсиком очень волнуемся.

Долли. И мы с Коротышем тоже.

Лейди. Насчет чего?

Бьюла. Насчет операции, которую Джейбу сделали в Мемфисе. Она прошла успешно?

Долли. Или не очень?

Лейди смотрит на них невидящими глазами. Все женщины, кроме Кэрол, обступают ее, сгорая от любопытства.

Систер. Для хирургического вмешательства было уже поздно?

Ева. Разве оно не удалось?

Этажом выше раздается громкий размеренный стук.

Бьюла. Мне сказали, что оно уже и не требовалось.

Долли. Мы верим, что все не так безнадежно.

Ева. Верим и молим Бога, что не так безнадежно.

У всех на лицах еле заметные невольные улыбки. Лейди обводит их взглядом, потом, слегка ошарашенная, издает еле слышный смешок, вскакивает из-за стола и шагает к лестнице.

Лейди (словно на бегу). Извините, мне надо наверх, меня Джейб зовет. (Поднимается по лестнице, женщины смотрят ей вслед.)

Кэрол (внезапно громко нарушая молчание). Если уж о стуках, то у меня мотор постукивает. Вот так: тук-тук-тук. Я спрашиваю: кто там? Не знаю, то ли я с кем-то из умерших предков переговариваюсь, то ли мотор вот-вот вывалится, и я останусь одна посреди ночи на пустынном шоссе. Вы смыслите в механизмах? Уверена, что смыслите. Может, сделаете одолжение и немножко прокатитесь со мной? Сможете услышать, как стучит?

Вэл. У меня нет времени.

Кэрол. Чем же вы заняты?

Вэл. Жду, чтобы поговорить о работе в этом магазине.

Кэрол. Я вам работу предлагаю.

Вэл. Мне нужна работа, за которую платят.

Кэрол. А я вам заплачу.

Женщины громко перешептываются на заднем плане.

Вэл. Может, завтра как-нибудь.

Кэрол. Мне нельзя тут ночевать. Мне нельзя оставаться в этом округе до утра.

Шепот становится громче. Отчетливо слышится слово «развратная». Кэрол – не поворачивая головы и широко улыбаясь:

Что это они обо мне судачат? Не слышите, что эти бабы обо мне болтают?

Вэл. Да ладно вам…

Кэрол. Вот вовсе и не ладно! Что они там говорят? Что я развратная?

Вэл. Если не хотите, чтобы о вас болтали, тогда зачем такой макияж? Зачем вы?..

Кэрол. …Выпендриваюсь?

Вэл. Что-что?

Кэрол. А я показушница! Хочу, чтобы на меня обращали внимание, таращились, слышали, чуяли мое присутствие. Хочу, чтобы все знали – я живу! А вы разве не хотите, чтобы все знали, что вы живете?

Вэл. Я просто хочу жить, и мне плевать, знают об этом или нет.

Кэрол. Тогда зачем вы играете на гитаре?

Вэл. А зачем вы устраиваете цирк?

Кэрол. Верно – по той же причине.

Вэл. У нас разные дорожки… (Он все время отодвигается от Кэрол, но та не отстает от него. Она говорит настойчиво, упорно и не терпя возражений.)

Кэрол. В свое время я была так называемой «ушибленной Христом» реформисткой. Знаете, что это? Нечто вроде легкой формы эксгибиционизма… Я агитировала, произносила речи, писала письма против истребления чернокожих в нашем округе. Мне казалось, что нельзя заставлять их умирать от пеллагры или от голода, если долгоносик, цветоед или сильные дожди губят урожай хлопка. Я пыталась добиться открытия бесплатных больниц, ухлопала на это все деньги, которые мне оставила мама. А когда случился суд над Уилли Макги, которого отправили на электрический стул за непозволительные отношения с белой шлюхой (ее голос звучит, как страстное заклинание), я подняла шум. Натянула на себя мешок из-под картошки и отправилась пешком в законодательное собрание штата. Дело было зимой. Я шагала босиком в холщовом мешке, чтобы выразить персональный протест губернатору штата. О, думаю, что с моей стороны это было отчасти проявлением эксгибиционизма, но не только. Было там и что-то еще. И знаете, сколько я прошла? Девять километров от городской черты. На меня орали, улюлюкали, в меня даже плевали! И так на каждом шагу. А потом арестовали. Догадайтесь, за что? За бродяжничество в непристойном виде! Да-да, именно так обвинение и звучало – «бродяжничество в непристойном виде», поскольку было заявлено, что надетый мной мешок из-под картошки не является пристойным одеянием… Ну, все это было довольно давно, и теперь я больше не реформистка. Я просто «непристойная бродяжка». И я показываю всем этим сукиным детям, насколько непристойной может быть такая бродяжка, если она вкладывает в это всю душу – вот как я! Ладно, я рассказала вам свою историю показушницы. А теперь сделайте мне доброе дело. Сядьте в мою машину и отвезите меня на Кипарисовую гору. Там послушаем, как разговаривают мертвецы. Там, на Кипарисовой горе, они щебечут, как птички, но говорят одно лишь слово: «жить». Они твердят: «Жить, жить, жить, жить, жить!» Только это они и знают, только такой совет и могут дать. Просто жить. (Открывает дверь.) Просто! Все очень просто…

Уходит. Голоса женщин звучат громче, выделяясь из мерного, неразборчивого бормотания как шипение гусей.

Голоса женщин. Нет, не выпивка! Наркотики!

– Она точно ненормальная!

– Блюстители порядка предупредили ее отца и брата, чтобы и духу этой Кэрол не было в нашем округе!

– Совершенно опустилась!

– Да, развратница!

– Развратница!

Словно не в силах вынести это шипение, Вэл внезапно подхватывает гитару и выходит из магазина. Одновременно с этим на лестничной площадке появляется Ви Талботт и зовет его.

Ви. Мистер Зевьер! Где мистер Зевьер?

Бьюла. Ушел, дорогая.

Долли. Вот так-то, Ви. Был прекрасный кандидат на спасение, да и того переманила оппозиция.