Парижский РоялистЪ

Парень ухмыльнулся, обнажив редкие зубы – всего пару денье[29 - Мелкая французская средневековая разменная монета. (прим. автора).] для калеки, мсье…

Евстахий натянул штаны, неумело завязывая их бабушкиным узлом, и нутром почуяв неприятности.

– Денег нет, но вы там держитесь! – ответил Жданский. – Я бы с радостью помог, но буквально вот только что последнее потратил на пиво, месье…

Он скорчил страдальческую гримасу, но в этот миг завязки предательски распустились и штаны опали, как озимые, только в этот раз из них выскочила пара су и пара-тройка денье.

“Vot skotstvo!”[30 - Ой-ой! Французский авто-переводчик Евстахия начинает сбоить, он вот-вот провалится в реальный мир!] – успел подумать Евстахий.

Цыган-попрошайка зловеще улыбнулся:

– Господь и святые отцы завещают помогать ближнему в нужде, а не соблюдающих их заветы ждет кара небесная.

Последнее, что запомнилось Евстахию – был удар под дых, а затем по затылку, после которого он провалился во тьму…

Глава IV. Возвращение

Евстахий открыл глаза и поморщился – резкая боль в затылке и одышка напомнили ему о вчерашнем коньяке. Пробудили его два весьма раздражающих звука: фамильные часы с кукушкой, доставшиеся ему по наследству от троюродного дяди из Житомира, и мерзкая трель дверного звонка, последний подарила ему тёща. И если кукушка должна была вот-вот заткнуться и исчезнуть еще на двенадцать часов в своем “механическом дупле, с шестеренками”, то неизвестный визитер за дверью явно не собирался униматься и продолжал настойчиво трезвонить в дверь.

“Интересно, а самца кукушки зовут Кукух, Кукушок или, может быть, Кукушкин – отец всех кукушек? Или этим тварям вообще самцов не полагается?” – с этими глубоко научными мыслями, достойными Стивена Хокинга (простите нас, аквариумные рыбки) и традиционным глубоким вздохом Жданский влез в шлепанцы, возрасту которых позавидовали бы сандалии римского легионера, времен ранней республики и поплелся к двери. Глазок в двери был, но при установке его закрутили “наоборот”, соответственно, картина в глазке была перманентна, вне зависимости от визитера – блоха на тарелке.

Евстахий, как и положено интеллигенту, разбирался в высоких материях, но был далек от реального мира и бытовой суеты, поэтому обнаружил это значительно позже и долго проклинал власть, допускающую такие бесчинства по отношению к своим гражданам, даже хотел писать письмо мэру города, но потом подумал про коррупцию в вертикали власти в целом и в ЖКХ в частности, да и плюнул на это дело.

Открывая, с обильными мысленными проклятиями, обитую дерматином дверь, он ожидал там увидеть кого угодно: предвыборных агитаторов, свидетелей Иеговы или даже Вилену Вениаминовну, старушенцию из квартиры этажом ниже, которая любила заходить к Евстахию за солью и попутно рассказывать, как хорошо управлял страной Андропов и какой бардак сейчас. От этих рассказов Евстахия морально пучило и начинал зудеть пах, причем так, что его тянуло яростно почесать оный. Но, внутренний интеллигент сдерживал низменные порывы Евстахия, а также заставлял воздержаться от прочтения лекции мерзкой старухе о прелестях проживания в современном либеральном обществе и о кровавых преступлениях коммунистического режима. Вместо всех этих людей коим он желал долгой и мучительной смерти, на лестничной площадке он обнаружил Настасью Аполлоновну, пребывающую в состоянии крайнего раздражения.

Последний раз он ее видел в таком состоянии, когда она забирала его с поэтического вечера у драматурга Леерзона. Они тогда ожесточенно спорили о музыкальных предпочтениях, затем спорили о прелестях итальянской граппы и болгарской ракии, кою они дегустировали, а потом еще бог весть о каких прелестях. Всю дорогу до дома Евстахий горланил военные марши, пытался из окна авто знакомиться с женщинами, стоявшими на светофоре, а под конец чинно срыгнув на резиновый коврик таксиста и с чувством полностью выполненного долга, уснул.

Отпихнув помятого и все еще сонного Евстахия, Настасья Аполлоновна вихрем ворвалась в квартиру, сразу же направившись на кухню, где, как подсказывала ей бабье чутье, можно было сразу же найти следы вчерашнего преступления. Обнаружив на столе глубоко початую бутыль, с остатками коньяка на донышке, полную пепельницу окурков и остатки былой роскоши – салат “Мимоза”, что был выдан Евстахию накануне, но уже изрядно обветрившемуся, Настасья Аполлоновна перешла в атаку:

– Опять нажрался, скотина? Не ври мне!!!

– В шахматы играл, да о тебе думал… – ответил Евстахий, созерцая дыру на тапке, сквозь которую проглядывал большой палец.

– А почему от тебя несет коньячным перегаром?!

– Может это шахматный, откуда ты знаешь… – понуро буркнул он, предвкушая словесную трепанацию мозга и поплелся в ванную.

В ванной он попытался привести себя в порядок и причесывая торчавшие во все стороны, как от удара током, волосы, обнаружил на затылке здоровенную шишку. Восстанавливая в голове события вчерашнего дня, он никак не мог припомнить, чтобы где-то падал и ударялся, тем более затылком. Воспоминания были четкими, как видео высокого качества: скандал на работе, заявление об увольнении, поход в магазин за коньяком, с поэтичным названием “Коньяк” и последующее его употребление перорально. Обрывались они ровно на том моменте, где он ложился спать. А дальше был этот странный сон – Париж времен Ришелье, болтун-менестрель, квартал гомосэков и таверна, где его ограбили и…

– Постой-ка! – глядя на свое отражение в зеркале воскликнул он. – Мне приснилось, что меня огрели поленом и это проявилось в реальной жизни? Или я во сне обо что-то стукнулся? Как странно…

– Эсташ![31 - Так Настасья Аполлоновна звала своего Евстахия, считая эту форму имени более романтичной, она где-то прочитала про Эсташа IV (фр. Eustache IV), старшего сына и наследника английского короля Стефана Блуаского и считая Евстахия одним из потомков. (прим. автора).], ты с кем там разговариваешь? – с кухни раздался все еще раздраженный голос Настасьи Аполлоновны. – Не успел глаза продрать, а уже бабам звонишь?

– Ос-с-сподя, да дадут мне покой сегодня в собственном доме, – Евстахий возвел очи горе, – Уймись ты уже, женщина, у меня тут из вещей – одни труселя! И те… с “вентиляцией”… – рассеянно заключил он, обнаружив оказию. – Лучше будь человеком, притащи мне из комнаты новые.

– Это если они у тебя есть, – съязвила Настасья, – Поди проерзал все, а в магазин сходить тебе некогда, все о высоком думаешь. Или не на что? Да, кстати, как там у тебя на работе?

– Да, никак… – Евстахию страшно хотелось подумать над загадкой затылочной шишки, но голос его мучительницы никак не давал сосредоточиться.

– Что значит никак? Что ты там опять учудил?! – начавший смягчаться голос вновь наполнился презрительно-ледяными нотками. – Опять выяснял кто есть змеи, а кто черепахи?!

– Да ничего и не учудил! – возмущенно ответил Жданский. – Эти мироеды хотят, чтобы я, Евстахий Никанорович Жданский, человек с высшим театральным образованием, потомственный интеллигент, гнул на них спину за жалкие гроши?! Да мне такие зубры искусства руку жали, что им и не снилось!!!

Евстахий разошелся не на шутку, вспомнив вчерашний диалог с начальником отдела, назвавшего его люмпеном косоруким и недалеким австралопитеком.

– Так ты у нас рукопожатный, значит? – Настасья Аполлоновна перешла на зловещий клекот. – А квартиру оплачивать и трусы покупать тебе твои почитатели таланта будут? Бегите, падайте ниц! – Эсташ Жданскай собственной персоной! Эка цаца!

Лицо Евстахия горело от возмущения, приближалось по цветовому оттенку к баклажану, на который он, накануне, с отвращением смотрел в “Четверочке”, когда покупал коньяк и недоумевал, как люди могут покупать “это” вместо наивкуснейшего плавленного сырка или польской колбасы из Белоруссии, за 100 рублей палка, без консервантов, надо заметить, а по акции и все 65!

Волна возмущения достигла своего апогея и на фразе “эка цаца”, Евстахий окончательно потерял над собой контроль и выкатился из ванной, представ перед Настасьей Аполлоновной в костюме Адама, держа трусы в руках, чем ввел ее в кататонический ступор[32 - Кататонический ступор проявляется обездвиженностью, повышением мышечного тонуса и мутизмом (отказом от речи). (прим. автора).].

– Мне, голубушка, найти работу – раз плюнуть, а это все временные затруднения! – возмущенным фальцетом пропищал Евстахий. – Просто нужен тот, кто по достоинству оценит мои таланты и будет способен оплатить их. А в этой стране, похоже, таковых нет!

Вот так в домашней обстановке, трезвой, да при свете дня Настасья Аполлоновна видела голого Евстахия впервые и это потрясло ее похлеще новости о трате известным режиссером казенных средств на личные нужды и последующий арест оного. Она молча буравила взглядом своего собеседника, а тот все не унимался, потрясая зажатыми в кулаке трусами, от чего слегка напоминал Ленина на броневике:

– Если не выходит тут, то вполне может выйти там! Один мой знакомый уехал в Англию и уже через полгода смог выплатить кредит за диван со шкафом и вывезти семейство на отдых в Испанию, работая обыкновенным полотером. Это, знаешь ли, показатель!

– Портки надень, эмигрант хренов! – оправившись от пережитого культурного шока, Настасья Аполлоновна окончательно окаменела лицом и охладела голосом. – А я вот знаю историю, когда один знакомый уехал в Ирландию, в Корк, а там его поселили в дом к румынам, которые его обобрали до нитки, а потом выяснилось, что в доме они живут нелегально и ему пришлось три дня побираться на Дублинском вокзале, чтобы набрать денег на билет домой. Это тоже, знаешь ли, показатель! В общем, поступай как знаешь, но имей в виду, что если ты уедешь, то я всенепременно пойду в театр с Гульцманом! Он давно меня приглашает…

– Что-о? – возопил Евстахий. – Этот шлимазл имеет наглость звать почти замужнюю женщину, да в храм искусства? Это возмутительно!

– Возмутительно то, что последний раз ты дарил мне цветы и водил в кафе после тех посиделок у Леерзона. А это было, на минуточку, в марте прошлого года. И то жаловался на то, что торговцы цветами обнаглели и задирают цены. Поступай как знаешь, но я тебя предупредила!

На этой фразе, пришедшая в кататоническое возбуждение[33 - Кататоническое возбуждение – психопатологическое состояние у лиц с кататонией, противоположное ступору, при котором наблюдается усиление психической деятельности, сопровождающееся двигательным и психическим возбуждением.], Настасья Аполлоновна оттолкнула обалдевшего от такой отповеди Евстахия и, хлопнув дверью, вышла вон. Он судорожно натянул трусы и бросился было вслед, но Настасья неслась по лестнице со скоростью и ловкостью гепарда и, когда Евстахий, наконец, вывалился в коридор – уже покинула подъезд. В тот момент Жданский заприметил открывающуюся дверь квартиры Вилены Вениаминовны и пулей шмыгнул к обратно, дабы не пришлось объясняться и выслушать про прелести коммунизма.

“Чертова баба, возомнила о себе! Хрен она себе такого как я найдет, да и про Гульцмана, небось, специально сказала, чтоб меня позлить.” – успокаивал себя мысленно Жданский.

Он сел на табуретку на кухне и откинулся назад. но тут же ощутил резкую боль:

“Чертова шишка! Ну, что за день? Настасья и шишка – все против меня. Хоть лекций про коммунизм избежал”.

Заварив себе кофе в медной турке, Евстахий начал обдумывать сложившуюся ситуацию и выводы были неутешительны. Из активов он располагал двумя парами потертых труселей, продуктами на неделю и 800 рублями мелочью. Пассивы же были куда более обширны – отсутствие работы, долги ЖКХ, продавленный диван, ссора с Настасьей Аполлоновной и весьма туманные перспективы. Еще и этот странный сон.

“Интересно”, – подумалось Жданскому, – “а шишка в данном случае – это пассив или актив? Ладно, в любом случае надо что-то делать с текущей ситуацией, а перед любым важным делом – необходимо подкрепиться!”

Достав из холодильника суп, Евстахий вспомнил о том, что на днях ему попадалась реклама организации, которая обещала помощь в трудоустройстве за рубежом. Пока разогревалась борщеобразная амброзия, он извлек из-под кухонного уголка пачку рекламных газет и практически сразу наткнулся на объявление:

“Помощь в трудоустройстве за рубежом, работодатель оплачивает проживание и обеспечивает трехразовое питание. Конкурентоспособная зарплата. Выезд каждую неделю.”

“Вот он, мой билет в светлое будущее!” – просиял Жданский и, прижав заветную газету к груди, побежал за телефоном.

Номер был городской, но ожидать не пришлось и трубку взяли практически сразу:

– Добрый день, агентство Эскро[34 - Escroc (фр.) – мошенник, плут.], чем могу помочь? – в трубке раздался мелодичный женский голос и Жданский сразу же представил себе высокую блондинку с длинными ногами и грудью третьего размера, входящую в его скромную обитель с бутылочкой Бургундского и корзинкой с фруктами. Она одета в длинное легкое пальто, с маленькой сумо…

– Алло, говорите же! – голос посуровел и вырвал Евстахия из мира грез.

– Милая барышня, здравствуйте, моя фамилия Жданский, хочу поинтересоваться насчет работы за рубежом.