Король былого и грядущего

– Пока еще нет, – сказал Архимед, – это тебя еще ожидает, хозяин.

– Отлично, отлично! Но смотри, Варт, не забудь взять с собой Кэя, чтобы я мог вздремнуть.

– А что мы увидим? – спросил Варт.

– Ой, только не лезь ко мне с этими пустяками. Давай беги, будь умницей, и главное – Кэя взять не забудь. Что же ты раньше меня не надоумил? Запомни – вдоль ячменной полоски. Так-так-так! Первый выходной, пусть даже полвыходного, с тех пор, как я связался с этим клятым учительством. Значит, сначала я вздремну перед завтраком, потом перед чаем. Потом надо будет подумать, чем занять себя до обеда. Чем я займусь перед обедом, а, Архимед?

– Малость вздремнешь, я полагаю, – холодно молвил Архимед, обращая к хозяину спину, ибо ему, как и Варту, больше всего на свете нравилось наблюдать течение жизни.

10

Варт сознавал, что, если он расскажет Кэю о разговоре с Мерлином, Кэй не соизволит участвовать в приключении и никуда с ним не пойдет. А потому он ничего ему не сказал. Странно, но драка вновь подружила их, и каждый заглядывал другому в глаза со своего рода стеснительной преданностью. Не испытывая какой бы то ни было враждебности, а один только легкий стыд, и ничего друг другу не объясняя, они вместе вышли после мессы и вскоре оказались в конце принадлежащей Хобу полоски ячменя. Варту не пришлось ничего придумывать. Здесь уже все было просто.

– Пошли, – сказал он. – Мерлин велел тебе передать, что там дальше кое-что припасено специально для тебя.

– А что именно? – спросил Кэй.

– Приключение.

– И как мы туда доберемся?

– Надо идти в направлении, которое указывает эта полоска, я думаю, в итоге мы окажемся в лесу. Нужно, чтобы солнце так и держалось слева, хотя, конечно, придется учитывать, что оно движется.

– Ладно, – сказал Кэй. – А что за приключение?

– Не знаю.

И они прошли вдоль полоски и пошли, придерживаясь воображаемого направления, через парк и ловчее поле, озираясь по сторонам, чтобы не упустить мгновения, когда случится какое-нибудь волшебство. Нет ли чего-либо чудесного в потревоженной ими полудюжине молодых фазанов? Кэй готов был поклясться, что один из них – белый. Если бы он был белый и если бы с небес на него вдруг пал черный орел, они бы точно знали, что начинаются чудеса и что им остается только последовать за фазаном – или орлом, – пока они не доберутся до девицы в заколдованном замке. Впрочем, фазан белым не был. На опушке леса Варт сказал:

– Похоже, придется войти в лес.

– Мерлин говорил: идти в направлении полоски.

– Ну ладно, – сказал Кэй. – Я не боюсь. Раз это приключение предназначено для меня, в нем ничего дурного не будет.

Они вошли в лес и с удивлением обнаружили, что идти по нему – одно удовольствие. Лес был примерно таков, каковы и ныне большие леса, хотя, вообще-то, в те времена рядовой лес походил скорее на амазонские джунгли. Лесами тогда еще не владели любители фазаньей охоты, и позаботиться о том, чтобы подлесок вовремя прореживался, было некому; не существовало в те времена и тысячной доли теперешних лесоторговцев, производящих благоразумные вырубки в немногих уцелевших лесах. По большей части Дикий Лес был почти непроходим – исполинский барьер вечных деревьев, где павшие припадали к живым, держась за них с помощью плюща, а живые, борясь друг с другом, тянулись к солнцу, дававшему им жизнь, где топкая из-за отсутствия стоков почва перемежалась с высохшей и горючей, заваленной сушняком, и можно было вдруг провалиться сквозь трухлявый древесный ствол прямиком в муравейник либо так завязнуть в плетях ежевики, вьюнков, в зарослях жимолости, ворсянки и того, что зовут в деревне дерябкой, что приходилось потом собирать себя по кусочкам, развешанным на три ярда вокруг.

Итак, пока все шло хорошо. Линия Хоба вела их вдоль чего-то вроде череды прогалин, тенистых и ропщущих, где дикий тимьян дрожал от гудения пчел. Пора насекомых миновала свою вершину, наступило время ос и плодов, но здесь еще цвели фритиллярии, и ванессы и красные адмиралы порхали над цветущею мятой. Варт сорвал листок и жевал его на ходу, словно резинку.

– Странно, – сказал он, – здесь, оказывается, люди бывают. – Гляди-ка, след от копыта, да еще и подкованного.

– Не много же ты увидел, – сказал Кэй, – вон там человек сидит.

И вправду, в конце следующей прогалины сидел, привалясь бочком к стволу сваленного дерева, человек с топором лесоруба. Странный такой человечек, махонький, горбатый, с лицом словно бы из красного дерева, в одежде из множества старых кожаных лохмотьев, стянутых на мускулистых руках и ногах обрывками веревки. Он уплетал ломоть хлеба с овечьим сыром, помогая себе ножом, превращенным многими годами заточки в узенькую полоску, и подпирая спиной одно из самых высоких деревьев, какие они когда-либо видели. Вокруг него все усыпала белая древесная щепа. И пенек казался новехоньким. Глаза у человечка были яркие, как у лисицы.

– Вот это, наверное, и есть приключение, – прошептал Варт.

– Да ну уж, – сказал Кэй, – для приключения нужны рыцари в доспехах, или драконы, или еще что-нибудь похожее, а не старые чумазые дровосеки.

– Пускай, но я все же хочу расспросить его, что тут к чему.

Они подошли к жующему лесовичку, который, похоже, их не заметил, и спросили, куда ведут эти прогалины. Раза два или три они повторили вопрос и наконец убедились, что бедняга либо глух, либо не в своем уме, либо и то и другое. Он не ответил и даже не шевельнулся.

– Да ладно, пошли, – сказал Кэй. – Он, скорее всего, с придурью, вроде как Вот, и даже не понимает толком, на что глядит. Пойдем, оставь старого дурня в покое.

Они прошли еще около мили, и путь был по-прежнему легок. Тропинок здесь, в сущности, не было, и прогалины не переходили одна в другую. Всякий случайно забредший сюда решил бы, что тут лишь одна поляна – та, на которой он находится, – длиной в пару сотен ярдов, да так бы и думал, пока не дошел до конца ее и не обнаружил другую, заслоненную несколькими деревьями. Время от времени им попадался пень со следами топора, но в большинстве эти пни были тщательно упрятаны в ежевике, а то и вовсе выкорчеваны. Варту подумалось, что и сами прогалины – дело человеческих рук.

На краю одной из полян Кэй ухватил Варта за локоть и молча указал на другую ее сторону. Там мягко всходил к исполинскому явору, вытянувшемуся футов на девяносто, травянистый пригорок. На пригорке привольно разлегся столь же исполинский мужчина, а рядом с ним пес. Мужчину, как и явор, проглядеть было трудно, ибо росту в нем без башмаков было семь футов, а из одежды на нем имелось лишь подобие килта из зеленой линкольнской шерсти. Кожаная наручь покрывала левую руку от запястья до локтя. На огромной загорелой груди покоилась голова пса, – пес навострил уши и следил за мальчиками, но никаких движений не делал, – голова чуть покачивалась вверх-вниз, когда поднимались и опадали грудные мышцы. Мужчина, видимо, спал. Близ него лежал семифутовый лук и несколько стрел в портновскую мерку длиной. Как и у лесовика, кожа его отливала красным деревом, и курчавые волосы на груди золотились, прохваченные солнцем.

– Вот оно, – возбужденно шепнул Кэй.

К мужчине они подходили с осторожностью, опасаясь пса. Но пес лишь проводил их глазами, голова его так и осталась лежать на хозяйской груди, а хвост чуть приметно дрогнул в знак приветствия – не поднимаясь, на пару дюймов проехался по траве туда-сюда. Мужчина открыл глаза – он, как видно, совсем и не спал, – улыбнулся мальчикам и ткнул большим пальцем в направлении дальше по прогалине. Затем улыбка пропала, и он снова закрыл глаза.

– Прошу прощения, – сказал Кэй, – что это у вас тут происходит?

Мужчина ничего не ответил, и глаз не раскрыл, но снова поднял руку и указал большим пальцем в сторону.

– Он хочет, чтобы мы шли дальше, – сказал Кэй.

– Вот уж это наверняка приключение, – сказал Варт. – Интересно, не влез ли тот глухой лесовик на дерево, которое подпирал, и не передал ли сообщения на это дерево? Он явно нас ожидал.

При этих словах голый гигант открыл один глаз и с некоторым удивлением воззрился на Варта. Затем открыл оба, рассмеялся, отчего все его большое лицо покрыли морщинки, сел, потрепал пса, подобрал лук и поднялся на ноги.

– Так-так, молодые хозяева, – сказал он, еще смеясь. – Значит, мы все-таки объявились. Верно говорят, новенький котел лучше варит.

Кэй посмотрел на него в полном изумлении.

– Вы кто? – спросил он.

– Нейлор, – сказал гигант, – Джон Нейлор – так меня звали в большом мире, покамест я не ушел в лес. Потом ненадолго стал прозываться Джон Малыш, это уж в лесу, но наши ребята предпочитают звать меня навыворот – Маленьким Джоном.

– О! – в восторге воскликнул Варт. – Так я про вас слышал, и часто, когда по вечерам рассказывали саксонские сказки, – про вас и про Робин Гуда.

– Только не Гуда, – неодобрительно молвил Маленький Джон. – Это негожее прозвание для человека, мастер, особливо в лесу.

– Но в сказках его зовут Робин Гуд, – сказал Кэй.

– А, это все книгочеи. Вечно все путают. Ну, как бы там ни было, а нам пора двигаться.

Они пристроились по сторонам от огромного мужчины, и, чтобы держаться с ним вровень, им приходилось на один его шаг делать три своих – и делать быстро, ибо хоть говорил он очень медленно, но босые ноги его шагали очень быстро. Пес трусил следом.

– А скажите, – спросил Варт, – куда вы нас ведете?

– Так получается, что к Робин ‘уду, куда же еще? Как это вы не догадались с вашим умом, мастер Арт?

При этом гигант лукаво подмигнул краешком глаза, ибо понимал, что вдвойне озадачил мальчиков – во-первых, для них так и осталось неясным настоящее прозвание Робина, а во-вторых – откуда Маленькому Джону знать Варта?

Варт для начала выбрал второй вопрос.