В СВОЁ ВРЕМЯ. Воспоминания о современниках

Четыре поэта и… Россия

Удивительно, что в комментариях к творчеству Игоря Растеряева в основном пишут о русской душе, о просторах родины, но мало – о стихах, а это ведь поэт, причём очень талантливый и самобытный поэт. И дело вовсе не в рифмах и не в теме, а прежде всего в свете его души, подлинной поэтической души. Я бы поставил имя этого человека в такой ряд: Есенин – Высоцкий – Башлачёв – и Растеряев… Ни это ли есть самый настоящий русский поэтический крест. Все они были и есть не просто мастера слова, но самые настоящие хранители русскости в евразийской культуре. Мне кажется, что было бы наисправедливейшим, если бы Игорю уже сейчас дали звание «Заслуженный артист России». Многое бы встало на свои места, и если этого пока нет, то что-то «не так, ребята, что-то не так». А впрочем, этому человеку не нужны ни залы, ни стадионы – его выберет народ… уже выбрал.

«Плывёт в глазах холодный вечер»

Так и хочется начать писать о Бродском с его строки «Плывёт в тоске необъяснимой…», но далее не продолжать, потому как далее речь пойдёт совсем о другом.

Оказывается, есть гениальная поэзия, напрочь лишённая любви. Кто хочет в этом убедиться, пусть читает Бродского. Так бывает, если позволить интеллекту править душой. Каким-то образом Бродскому удалось не только, «не выбирая ни страны, ни погоста», раздвинуть рамки гармонии и зарифмовать всю литературу в свой личный поэтический формат, но и доказать, что такая поэзия очень даже живуча. О таких стихах преступно говорить, что они не нравятся, но сказать, что нравятся, пожалуй, было бы странным. Тем не менее Бродский принят литературным миром, особенно его снобистской надстройкой. На сегодня в России он – один из немногих мастеров, кому подражают, и это факт. Подражают неудачно – а впрочем, всякая копия остаётся не более чем копией. Вся современная молодёжная поэтическая школа – это Бродский и ещё раз Бродский. Нет Солы Моновой, но есть Бродский, почти нет Веры Полозковой, а есть все тот же Бродский. Увы, нет эстетствующего херсонца Андрея Орловского, но есть то, о чём говорят, как о писанном под Бродского. Я не говорю, что мне не нравится творчество Полозковой, но мне приходится в нем её же и отыскивать. Слава Богу, что нахожу.

Безусловно, Иосиф Александрович масштабен, а потому трудно, думая в его сторону, не попасть в его же манеру и стиль, промазав разве что в мастерстве. Вообще-то Бродский вместе со своими стихами – это сплошная претензия, переданная по этапу и дошедшая до нашего поэтического молодёжного форума. Если хотите попробовать исполнить, то есть прочитать его стихи, то читайте их с небрежением в голосе, устало, надменно и независимо. В своё время у одного из моих друзей где-то с полгода жил Михаил Козаков. Они вместе в то время делали программу, в которой актёр читал Бродского под саксофон Игоря Бутмана. Мне посчастливилось слушать чтение мастера приватно: прямо на кухне у своего друга в одной из московских квартир. Помню, как Михаил спросил у меня: «Терентий, а тебе нравится Бродский»? Я прямо ответил, что нет. Маэстро – как-то задумчиво – отреагировал: «А зря… Тебе ещё предстоит с ним столкнуться лоб в лоб…». И предложил выпить… Потом он читал стихи, читал изумительно, читал так, словно бы хотел прямо сейчас услышать от меня обратное, но я молчал: мне действительно Бродский тогда не нравился… И по-прежнему, теперь уже слушая эти стихи в исполнении Козакова, я видел в них ту же самую задумчивую отрешённость с претензией на собственную исключительность. А может, так и надо? Не могу сказать точнее, но без декадентства в этой поэзии не обошлось, а потому, видимо, и подхватила его манеру написания современная молодая поэтическая индустрия. В нынешнем обществе, расщепленном превозношением денег без какой-либо духовной ориентации, Бродский, как никто, уместен, и это несмотря на то, что в наследии советских поэтов есть много не менее выдающихся произведений, достойных для подражания.

Бродский не дожил до своего посттриумфа, но его стихи, перемолотые обстоятельствами времени и места, остались на устах у многих. А в завершение – немного прекрасного из Бродского, где все же чуточку, но позволено быть любви:

Плывёт в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу жёлтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.

Плывёт в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

Плывёт в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывёт в тоске необъяснимой.

Плывёт во мгле замоскворецкой,
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на жёлтой лестнице печальной,
и от любви до не веселья
под Новый Год, под воскресенье,
плывёт красотка записная,
своей тоски не объясняя.

Плывёт в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льётся мёд огней вечерних,
и пахнет сладкою халвою;
ночной пирог несёт сочельник
над головою.

Твой Новый Год по темно-синей
волне средь моря городского
плывёт в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнётся снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнётся вправо,
качнувшись влево.

Читаю и слышу её, ту самую любовь. Но куда-то же она потом исчезла! Может, обиделась? О, это может быть, ибо есть на что: к тому времени Бродскому уже дважды – зимой 1964 года – пришлось лежать на так называемом «обследовании» в психиатрических больницах, что было, по его словам, страшнее тюрьмы и ссылки. Бродский принимает решение об отъезде… И любви не стало…

Скоро можно будет отмечать шестьдесят лет с тех пор, как в СССР появился указ о борьбе с тунеядством. Согласно этому указу лица, не работавшие более 4 месяцев в году и живущие на нетрудовые средства, подлежали уголовной ответственности. Самым громким процессом, связанным со статьёй о тунеядстве, стал суд над Иосифом Бродским. Именно после него Анна Ахматова воскликнула: «Какую биографию делают нашему рыжему!»

В этом году мне исполняется 55 лет… Столько же было Бродскому, когда он ушёл из жизни. Рано ушёл поэт, у которого сначала отняли Родину, а потом эта Родина забрала у него любовь… Сегодня кого-то это может удивить, но меня тоже в своё время хотели привлечь за тунеядство по причине того, что я просрочил неделю, не успев устроиться на новую работу после ухода со старой. После этого меня просто-напросто никуда больше не брали – за исключением места ночного грузчика на станции Москва-сортировочная… Мне, как и Бродскому в день суда, было 23 года.

В тоске по непогоде

Помню, как-то раз, при небольшой дружеской встрече, Виктор Цой исполнил песню «Солнечные дни», в которой он сетовал, рассуждая о том, как ему хочется избавиться от «тоски по вам, солнечные дни». Запись, сделанная тогда на кассетник, хранится у меня до сих пор. Помню, как сказал ему, прослушав эту запись, что у меня – всё с точностью до наоборот, и тогда Виктор, улыбнувшись, почему-то ответил мне, что так оно у поэтов обычно и бывает. Стихов я в те годы особо не писал, сочинял в основном песни, но сказанное запомнилось… Нет-нет, да и всплывёт в моей памяти эта картинка из юности, отзовётся на всякую то плохую, а то и хорошую погоду: видно, крепким было словцо Виктора, и таковым оно осталось по сей день.

Их было трое… Три питерских богатыря, три подлинных носителя всех устремлений среди думающей молодёжи того времени: Борис Гребенщиков, Майк Науменко и Виктор Цой. Философ-эстет, поэт-реалист и певец-романтик – все трое навсегда вошли в российскую, да и в мировую культуру. Двоих из них давно уже нет в живых, и да будет им вечная память, а Борис Борисович ныне здравствует и продолжает сеять «разумное и вечное» на интеллектуальной ниве нашей необъятной Родины. И пока существует в стране такой пахарь и сеятель, никакой ранний или поздний олигархат ей не грозит, так что доброго здравия вам, мил человек, да силёнок побольше. Хотелось бы продолжить, но речь все-таки поведу не об этом.

Сегодня мне знакомо немало людей, что грустят при плохой погоде и с нетерпением ждут хорошую, и любят её, и я их очень хорошо понимаю. Такая погода – это всегда возможности, это дела, это свобода к действиям. Подобная эмоциональная настройка вполне может считаться общепринятой и верной.

Но я вот с детства не люблю солнечные дни. Возможно потому, что родился в самую короткую ночь в году, сразу через несколько минут после летнего солнцестояния. Странно, но ясные дни, вопреки общепринятому мнению, совершенно не разгоняют мою хандру, если таковая присутствует, а как будто ещё больше её высвечивают, точнее, вытеняют во мне тревоги и печали, словно бы без спроса открывая моей душе все её неблагополучия. И если-таки случается, что от хорошего солнечного утра и следующего за ним такого же денька мне все же становится неожиданно хорошо, то это, по моим наблюдениям, явный признак того, что дела моей души хоть как-то и хоть в чём-то, но наладились.

«Солнечные дни» Виктор написал примерно в 1982 году. Года через два у него появилась песня о дожде. И в припеве есть слова о том, что он «…слышит дождь. И этот дождь – для нас». Услышав это, я почему-то сразу вспомнил его слова о поэзии…

В 1990 году Виктор погиб, так навсегда и оставшись в памяти народной менестрелем, певцом-романтиком, в коем лишь немного приоткрылся, забрезжил свет замечательного в будущем поэта, разбудившего уже тогда десятки, а то и сотни молодых людей своими песнями-стихами, ждущего и жаждущего перемен и всё-таки так навсегда и оставшегося со своей «группой крови на рукаве» в той самой траве, о которой он всех нас так искренне предупреждал…

Несколько слов о фильме «Годунов»

Всегда избегал писать рецензии на фильмы и спектакли, но большое количество писем с просьбой высказать мнение об этом фильме обязывает, а потому отвечу, но при этом буду краток и ограничусь лишь общими замечаниями.

Скажу сразу, что фильм очень хороший, и если вести отсчёт с начала перестройки, то, пожалуй, это первый из исторических фильмов, от которого меньше всего веет малобюджетным новоделом. Снимать подобные картины есть немалая смелость даже при уповании на талант артистов – можно опозориться на всю жизнь. И потому спешу выразить моё искреннее уважение режиссёру Алексею Андрианову – задача решена полностью! Игра артистов замечательная, несмотря на провальный (на мой взгляд – почти весь) ряд женских ролей. Все-таки не хватает нынешним отечественным артисткам фактурности и глубины: везде проступает ряженность.

И как актриса ни посмотрит, каждый её взгляд – века нынешнего, а не того, который изображён на экране. Критиковать далее не стану, но не могу особо отметить ни одной женской роли, а вот среди мужчин порадовали и поразили Андрей Мерзликин, Сергей Маковецкий, Александр Горбатов, Евгений Ткачук (потрясающая игра!) и, конечно же, особо любимый мною Александр Устюгов: ему следует дать награду – изумительно сыграл. Работа актёра превзошла своим мастерством все ожидания, и особо это касается мимики. А в целом фильм смотрится как единое целое, и команда – явно в победителях.

Что касается исторических совпадений и несовпадений, то следует признать, что картина не без ляпов, но, думается, все они с лихвой компенсируются общей эстетикой фильма. Правда, эта изобразительность в большей степени напоминает средневековую Европу, нежели Русь, что, собственно, не делает картину хуже, а во многом даже и украшает. Удивило отсутствие характерной «горлатной» высокой шапки на боярах, а это ведь основной головной убор того времени. Даже в иллюстрациях к сказкам он присутствует. Кстати, выйти на улицу без шапки в то время было для знатного человека позорно, здесь же многие, так сказать, простоволосые. Впрочем, отдам должное художникам-гримёрам: что ни говори, а бояре просто красавцы. А то, что почти все они (это не соответствует действительности) длинноволосые, не вызывает желания критиковать, потому как выглядят актёры при этом весьма привлекательно. И все-таки Русь в то время была бритая, а длинные волосы являлись особенностью облика лишь православного духовенства. Сам Годунов на экране с самого начала действия носит усы и бороду. Хотя по источникам того времени известно, что в молодости он брился и отпустил бороду лишь в зрелом возрасте – для солидности. Но и на это стоит закрыть глаза: образ царя, созданный Сергеем Безруковым, без бороды мог бы просто-напросто провалиться, хотя играл артист на полную выкладку. Откровенно говоря, на роль Годунова можно было бы взять кого-то и постарше, и покряжистей, а потому не могу назвать игру Безрукова выдающейся – видимо, просто не его роль. Что касается Грозного, то в соответствии с изображаемыми событиями ему должно быть где-то лет сорок с небольшим, в то время как на экране он выглядит на все восемьдесят. Вероятно, образ скопирован с известного портрета работы Марка Антокольского, а потому иногда больше тянет на колдуна или сказочного чародея, а не на царя.

В целом же идея картины замечательная. Да и вообще было бы неплохо государственной казне раскошелиться и дать возможность талантливым людям экранизировать историю государства российского по Костомарову, Соловьёву или Карамзину полностью, и желательно с этим же режиссёром и составом актёров. Увы, все предпринятые ранее потуги снять нормальный исторический фильм оставляли желать лучшего. И вот – наконец-то! – лучшее, будем надеяться, появилось.