Виридитерра: начало пути

Затем картинка меняется. Теперь Ноа находится в причудливом – словно из Средневековья – зале пиршеств. Толстые каменные стены, украшенные гобеленами, шкурами каких-то животных. А в центре зала – самый большой из них, изображающий черного орла, хватающего змею, на серебряном поле. Маленькие пестрые птички летают над высоким потолком и весело щебечут. Солнечные лучи пробиваются сквозь арочные окна и розу – большое, круглое, витражное стекло. Гости – а их там сотни две, не меньше – в праздничных нарядах, сидят на деревянных скамейках, и смотрят на молодых людей. Они уже явно повзрослели с того момента на поляне, но сейчас не меньше счастливы, чем были тогда. Он – в белой рубашке с пышным жабо, черных брюках и накинутой сверху черной безрукавке – нежно держит за руку свое сокровище. Атласное платье девушки цвета капучино, со вставками из молочного кружева, и тонкий атласный поясок идеально подчеркивают ее тонкую талию. В белоснежные волосы вплетено несколько цветков золотистой лилии. Все в этом зале из белого мрамора словно замирают, ожидая зарождения новой семьи.

Но картинка снова меняется. Ноа оказывается в огромной комнате из серого камня. Молодой мужчина в черном камзоле, с аккуратно уложенными назад волосами, в ярости сбрасывает огромные фолианты со стола. Затем он стремительно переносится к дальней стене и сметает все книги с полок. Дальше, под его жестоким ударом, разбивается зеркало. Осколки с характерным звоном падают на пол. Продолжить погром молодому мужчине мешает женщина, влетевшая в комнату. Она бросается к нему и крепко обнимает. Ее тело содрогается от рыданий, и Ноа слышит тихие всхлипы. Мужчина обессиленно закрывает глаза и начинает гладить светлые женские волосы.

«Оставь свою затею. Ты разве не видишь, что она убивает тебя?» – шепчет женщина. Мужчина молчит.

После этого видение темнеет на несколько жалких секунд. Ноа оказывается посреди темного леса, деревья которого как будто смыкаются над небосводом, пряча от путников звездное небо. Каким-то необъяснимым способом парню передаются тревога и беспокойство высокого костлявого старика с жидкой серебряной бородкой в суконном балахоне и тростью, все куда-то спешащего и подталкивающего вперед молодую женщину и широкоплечего мужчину средних лет с медными волосами. Голос старика не соответствует его дряхлому образу – его бас гремит, словно гром среди ясного неба, призывая спутников торопиться.

«Они скоро будут здесь! Пошевеливайся, девочка!» – кричит старик молодой женщине, прикрывающей свое лицо.

В этот самый момент мертвенную тишину ночного леса разрывает стук копыт, и в который раз заставляет Ноа изумиться: не могли же всадники взять и появиться из воздуха прямо здесь. Старик в балахоне гневно озирается, ругается себе под нос и, подозвав к себе широкоплечего мужчину, дает ему последние указания. Этот самый мужчина уводит прочь молодую женщину, оставляя старика наедине с приближающимися всадниками.

Ощущение погони – столь сильное и почти реальное – всегда пугает Ноа. Он никак не может заставить себя не бояться этих призрачных всадников, следовавших по пятам за беглецами, а не за ним. Но чувство преследования неизвестным врагом обостряют картины – гул голосов, сливающихся воедино, стенания, крики и всхлипы, как будто исходящие от огромного развесистого дерева, сгорающего в белом пламени.

На глазах юноши горит древний исполин, но Ноа готов поклясться, что горит он сам. Парень пытается твердить себе, что это все сон, но жар пламени так неподдельно реален, что убедить себя почти невозможно. И сложнее всего это делать, когда прямо перед ним – призраком в чужой истории – оказываются всадники на огромных косматых шайрах, и Ноа – словно и вправду находится там – чувствует запах конского пота и слышит тяжелое дыхание скакунов. Старика с жидкой серебряной бородой не видно, и юноше не приходится гадать о его судьбе, в очередной раз видя окровавленный меч предводителя всадников. Мужчина спешивается со своего огромного скакуна и, в гневе снимая шлем, бросает его на землю. И Ноа пугает яростный рев и крик.

«Я найду вас! Вам не спрятаться от меня!» – кричит мужчина, обращаясь к дереву, и столпы белого пламени как будто поднимаются еще выше, следуя зову его голоса.

Тело Ноа охватывает белое пламя, и он с криком просыпается.

В первый раз, когда парень увидел этот сон, его мать – Нея – прибежала в комнату. В ее глазах читалось нешуточное беспокойство за сына. Она крепко обнимала Ноа и пыталась его успокоить. Тогда шестилетнего мальчика пробрала дрожь. Его трясло, и он все никак не мог успокоиться. Когда Нея узнала, что Ноа приснилось, ее лицо посерьезнело. Она пообещала, что все будет хорошо, но мальчик почему-то ей не поверил. Наверное, виной всему были слезы, собиравшиеся в уголках ее глаз.

Несколько раз Ноа пытался узнать у матери, хоть что-нибудь о людях из кошмара – ему казалось, что Нея понимает, о чем он говорит. Какое-то неведомое чувство заставляло его думать, что этот страшный человек из сна знает Нею. Да и люди из кошмара казались смутно знакомыми, даже если он никогда не мог рассмотреть их лиц, сколько бы не пытался. Но женщина молчала. И у нее портилось настроение, когда он пытался об этом заговорить. Поэтому Ноа перестал спрашивать, и лишь надеялся, что все разрешится само собой.

Последние несколько недель – именно с этого времени ночной кошмар Ноа зачастил – Нея стала опекать сына еще сильнее. Теперь она не разрешала парню прогуливаться по Афинам после школы. Ноа это бесило, но матери он не перечил. Ему не нравилось видеть маму в плохом настроении. Она была его единственным родным человеком. И даже более того: единственным другом, ведь даже в школе он не обзавелся хотя бы несколькими приятелями. Возможно, причина крылась еще и в том, что внешне он отличался от греков, имея платиновые волосы, голубые глаза и слишком бледную кожу. Он был щуплым и не особо высоким, из-за чего собственно Карион и избрал его своей любимой жертвой.

С тех пор, как Ноа исполнилось, шестнадцать, он все набирался сил поговорить с Неей про их семью. Парень с рождения рос без отца, не знал своих дедушек и бабушек. Поэтому очень хотел понять, кто он помимо сына Неи? Почему родственники никогда их не навещали и не пытались связаться?

Покалывание в кончиках пальцев стало усиливаться и распространяться по всему телу, а к концу урока стало почти невыносимым. Внутренности Ноа буквально горели, поэтому парень, не дожидаясь звонка, выскочил из своего укрытия и отправился на улицу. Ему просто был необходим глоток свежего воздуха.

Ноа выбежал во двор. В лицее раздался звонок, парень слышал этот звук, но из-за гула в ушах казалось, что он доносится издалека. На улице стало еще хуже, Ноа почувствовал невыносимую боль – как будто каждая клеточка его тела горела. Он совсем не понимал, что делает, но миновал лицейские ворота и двинулся вдоль по улице. Он слышал за спиной крики дежурного учителя, возмущенного тем, что Ноа не просто пропускал уроки, а собирался смыться со школы. Но Ноа было все равно. Ему просто хотелось почувствовать себя в безопасности.

Туристы и другие прохожие с опаской смотрели на бледного парня, но подойти не решались. Ноа плелся мимо домов, выкрашенных белой краской, затем повернул за угол и прошел еще немного. Боль в теле все нарастала, кровь в ушах стучала, а время вокруг как будто замерло. Силы покидали его. Ноа шел, еле переставляя ноги, и уговаривал себя: «Еще чуть-чуть». Пока не очутился в своем дворе. Там он почувствовал секундное облегчение, очутившись рядом с домом, а затем потерял сознание.

Очнулся Ноа уже в своей постели. Голова раскалывалась, как будто его чем-то ударили тяжелым по голове, а на лбу лежал холодный компресс, который все равно не особо помогал. Перед ним сидела Нея и нежно держала его за руку. Она была очень бледной и смотрела куда-то в пустоту. Волосы она забрала в высокий пучок, оголяя тонкую шею. Мама Ноа выглядела молодо, едва ли ей можно было дать больше тридцати лет.

– Мам, – тихо позвал Ноа, и женщина вздрогнула.

Она вымученно улыбнулась:

– Тебе уже лучше?

– Ну да, – ответил Ноа и вспомнил, что он сбежал сегодня с занятий и никого не предупредил. – Тебе, наверное, будут звонить из лицея. Я… я честно не хотел уходить, просто…

– Все в порядке, – Нея похлопала парня по руке, – я им все объясню. А сейчас тебе нужно поспать и обязательно станет легче.

Но Ноа не хотел так просто сдаваться. Он всегда молчал, боясь расстроить маму. А теперь просто хотел узнать, что с ним произошло, почему она хотя бы врача не вызвала. Он открыл рот, чтобы спросить, но Нея его опередила:

– Просто отдыхай, а потом я тебе все честно расскажу, – мама поцеловала его в лоб.

И вот опять Ноа сдался. Он просто не умел расстраивать мать. Да и не хотел, потому что знал, как ей тяжело растить его одной. Поэтому Ноа закрыл глаза. В теле еще ощущались слабые пульсации, но они и сравниться не могли с той болью, что парень уже перенес.

Уже через пару минут он провалился в сон.

***

Нея хотела посидеть с сыном – она знала, как ему было сейчас тяжело. Женщина слишком хорошо помнила, как сама перенесла пробуждение силы. Такую боль вряд ли когда-нибудь можно забыть. Но сама она хотя бы знала, ради чего это все. А Ноа всю жизнь был в неведении – Нея и представить не могла, как ему сейчас страшно.

Остаться в комнате женщине помешал звонок в дверь. Плохое предчувствие закралось в ее голову, ведь соседи привыкли к тому, что она не особо приветлива, и не стали бы лишний раз напрашиваться в гости.

Нея с трудом подавила чувство страха – несмотря на прошедшее время, она помнила, на что способны эти люди. И, к сожалению, слишком хорошо понимала, что если дело обстоит так, как она думает, то они не уйдут, пока не добьются своего.

На негнущихся ногах она спустилась на первый этаж и отворила входную дверь. Увидев незваную гостью, Нея поняла, что предчувствие не было пустым. На пороге стояла невысокая женщина с короткими волосами цвета воронова крыла. Бледное лицо было исполосовано тонкими и толстыми шрамами, зарубцевавшимися от времени, на щеках, переносице, лбу и даже проходящий через тонкие плотно сжатые губы. Ее правый глаз закрывала черная повязка, а левый с интересом изучал Нею. Затем женщина неприятно ухмыльнулась и проговорила:

– Давно не виделись, Нея. Нам необходимо поговорить.

Даже несмотря на то, что прошли долгие шестнадцать лет, в остальном ее гостья ничуть не изменилась. Была столь же прямолинейна, груба, суха и немногословна в общении. Она все также предпочитала в одежде черный цвет и ценила комфорт превыше красоты, даже несмотря на то, что принадлежала к старому аристократическому роду. Гостья не отказывала себе в роскошных нарядах – это подтверждали черная мантия, белый добротный камзол, черные брюки из мягкой ткани и высокие тяжелые сапоги. Но вместе с этим она занашивала их до невозможности, о чем Нея догадалась, увидев потертые и истрепавшиеся манжеты, сбитые носы сапог и грязь на них. Гостья так и не избавилась от привычки держать руку на резной рукояти кинжала, ее Артефакта, покоящегося на роскошной кожаной перевязи, украшенной узорами листьев акант.

Всегда готова к схватке, всегда готова убивать – таким стал девиз этой женщины после событий двадцатилетней давности. Та ночь изменила ее, и бывшая подруга стала незнакомкой для Неи. Гостья все также хмурила лоб и сжимала губы, когда ей приходилось с кем-то говорить, все также смотрела на других хищным волком – теперь уже своим единственным – серым глазом.

Но самое главное, что она все также приносила за собой дурные вести.

Нея нехотя жестом пригласила женщину зайти в дом, а когда гостья твердым шагом вошла, она перед тем, как закрыть двери, выглянула на улицу и обернулась по сторонам.

– Я пришла одна, – произнесла ее гостья и чуть тише добавила: – Пока что.

Нея встревоженно обернулась и посмотрела женщине прямо в лицо. Но та быстро отвела взгляд, неумело сделав вид, что увлеченно рассматривает интерьер гостиной. И дело было не только в том, что она была плохой актрисой. Просто Нея знала, насколько ей плевать. Она откинула тяжелую черную мантию с плеч, чтобы удобнее было что-то достать из небольшой сумки на поясе. Ей не нужно было ничего говорить, чтобы Нея поняла, что это значит.

Они пришли за ним, за ее мальчиком.

Ее гостья на секунду замешкалась, глядя на конверт, который она держала в руках. Как и всегда в мирное время, женщина редко снимала черные перчатки.

– Ты ведь знала, что этот день когда-нибудь наступит, да? – спросила ее гостья, не отрывая взгляда от письма.

– Да, приора Энгстелиг, – ответила Нея грозно, словно львица, защищающая своего львенка. – Но я тебе его не отдам. Никто из вас не получит моего мальчика.

– Я теперь фрау Энгстелиг, – усмехнулась женщина.

– Надо же, – бросила Нея, – как высоко ты поднялась по службе. Получила за эти годы высший титул женщины-мага. Но это ничего не меняет, я не для того долгие годы скрывалась, чтобы вот так просто отдать Ноа.

С губ Энгстелиг не сходила кривоватая усмешка. Она как будто наслаждалась слабой попыткой Неи защитить сына.

– У тебя просто нет выбора, Нея. Он пришел за тобой и за мальчиком. Он в городе и ищет вас уже целые сутки. – Женщина подошла к Нее вплотную. – Дар мальчика пробуждается. Ноа нужен нам.

– Нет, – проворила Нея, не веря своим ушам. – Он не мог… Не спустя столько лет… Как Он нашел нас?

– Он сын своего отца, – упрямо и твердо проговорила Энгстелиг, а затем повторила: – У тебя нет выбора. Уж лучше империя, чем Эрмандад, тебе ли этого не знать. – Энгстелиг протянула Нее конверт. – Именем Великого Совета магов я, фрау Энгстелиг, доставляю известие о том, что Ноа Вайскопф зачислен в Академию Хексендштадт. Он пройдет посвящение и будет определен в одну из башен. Во славу Вельтерна!

– Больше не Вайскопф, – сказала Нея упрямо. – Ксенака. Мы семья Ксенака.