Сила ненависти
– Оливия Аттвуд? – окликнул женский голос.
От испуга я чуть не вскрикнула и обернулась, а моя челюсть отвисла до пола.
Женщина приблизительно двухсотлетнего возраста стояла в коридоре прямо позади меня с незажженной курительной трубкой, торчащей из малиновых губ. Затемненные желтые очки скрывали ее глаза, поэтому я могла лишь предположить, что взгляд старушки был направлен на меня. Но на этом странности не заканчивались, поскольку на шее у нее висело что-то вроде бус из сушеного чеснока, а в основание фетровой шляпы, украшающей ее седую голову, было воткнуто настоящее павлинье перо. Оно огибало весь головной убор, свешиваясь с другого его края пышным каскадом. Если это и была та самая тетушка Керри, то теперь я точно могла сказать, откуда моя подруга унаследовала свою манеру вычурно одеваться.
– Здравствуйте! – поприветствовала я, подходя ближе и протягивая руку. – Приятно с вами познакомиться, мисс Рейнбоу.
Ее сморщенная «куриная лапка» в сетчатой перчатке вцепилась мне в руку, тряся в воздухе почти целую минуту, от этого тяжелые ленты железных браслетов зазвенели на старческом запястье. Все это время старушка не произносила ни слова, пока я гадала, сколько времени ей потребуется на анализ. Конечно, я не ожидала, что это превратится в прослушивание в духе старых музыкальных клипов, но все равно ощущала, будто проверка окажется нестандартной.
– Можешь звать меня Мардж. – Она наконец улыбнулась, и эта улыбка удивительным образом преобразила ее лицо и уголки глаз, насколько я могла судить за очками. – Пойдем, я тебе тут все покажу. – Я согласно кивнула, и тут ураган под названием Марджори, мощностью в одиннадцать баллов по шкале Бофорта, вырвался на волю.
Следующий час она водила меня по своим владениям, не пропуская ни одного уголка, с особой гордостью рассказывала о том, как бывший работник финансировал их деятельность и следил, чтобы у детей было все необходимое. Мы обошли здание целиком, и в каждом помещении нас встречал тот же невычурный лоск, что и внизу при входе. Ничто из того, чем гордилась Мардж, не было проделано для показухи, и я поняла это, как только мы достигли последнего пункта нашей экскурсии.
Танцевального класса как такового здесь не было, но был большой зал для занятий физкультурой, с удобным покрытием и достаточным местом для группы из десяти человек. Все нехитрые спортивные снаряды уже были убраны на свои места у стены, где возвышались полки с красивыми крючковатыми подписями, чтобы никто ничего не перепутал.
– Это просто удивительно. – Я широко улыбнулась, глядя вокруг.
– Видела бы ты это место раньше, – хмыкнула Мардж. – Еще каких-то пять лет назад тут был настоящий гадюшник, где взрослые устраивали карточные состязания за бутылку чего-нибудь крепкого. Их дети приходили сюда, ожидая, пока родители одумаются и вернутся домой, иногда проходили часы, а то и дни, чтобы вытравить их с моего порога. Местным властям было плевать, а нам не хотелось устраивать здесь притон, поэтому я уводила детей подальше, кормила и помогала с уроками, пока мои наиболее добросовестные помощники из таких же местных отбросов занимали их кто чем мог. К счастью, те времена прошли, теперь мы обучаем детей на деньги филантропов, так что дела идут в гору, да. – Закончив рассказ, она довольно выдохнула, словно удивляясь своим же заслугам, а я могла только пялиться в восхищении. Если до этой минуты меня посещали сомнения по поводу идеи Керри, то прямо сейчас не осталось ни единой мысли, которая могла бы убедить меня в обратном.
– И как много детей обычно посещает ваш центр? – не могла не спросить, потому что вокруг не было ни души и я побоялась, что желающих заниматься танцами не окажется вовсе.
– Сорок с небольшим. Кто-то уходит, кто-то приходит. – Она пожала плечом, развеивая едкий чесночный аромат в воздухе. – В последнее время желающих заниматься все больше и больше, нам не хватает рабочих рук и пространства. Я бы впустила всех, кто просит помощи, будь такая возможность. Этот гадкий район все еще отнимает у людей слишком много силы воли, чтобы они могли противиться своим демонам, но есть и те, кому еще можно помочь. Керри сказала, что ты нам подойдешь.
Резкая смена темы была как нельзя кстати, хоть и заявленная характеристика звучала немного размыто.
– Я нигде не училась, но кое-что умею, – выдавив из себя кислую улыбку, я сняла сумку с плеча, стараясь вложить в голос побольше уверенности. – Думаю, моих навыков хватит, чтобы занять ваших учеников на час или два.
Недавно я пересмотрела «Учителя на замену» и «Писателей свободы», просто на всякий случай, чтобы не сойти с ума от скуки, пока пряталась в своей комнате, поедая веганскую пиццу с ананасами, заказанную Домиником. Не то чтобы полученный в ходе просмотра опыт мог как-то пригодиться.
– Ох, моя дорогая. – Мардж снисходительно похлопала меня по щеке. – Последнее, о чем я волнуюсь, – это твои навыки танцовщицы. Но как насчет крепости твоего сердца?
– Не думаю, что понимаю. – Мое замешательство, должно быть, развеселило ее, потому что женщина вдруг рассмеялась.
– Хватит ли тебе духу ответить на случайно заданный вопрос дочери заядлого алкоголика о том, почему папа не пришел на ее концерт? Или как насчет той дорогой машины, что ждет внизу? Не пойми меня неправильно, Оливия, я просто забочусь о том, чтобы ты не ввязалась в авантюру, которую не способна завершить. Дети слишком быстро и крепко привязываются. Я знаю Керри и ее умение убеждать, но также знаю, что не все выдерживают такую работу. Пусть эти оштукатуренные стены тебя не обманывают – ты встретишь внутри немало людей, которые никогда не видели роскошных домов и ухоженной обуви, – ее взгляд как будто специально остановился на моих начищенных до зеркального блеска ботинках.
И вот тогда-то я не на шутку взбесилась.
– Знаете что, Марджори? Идите вы к черту со своим «ты слишком для нас хороша» бредом. – Я сказала слово на букву «ч» и не поморщилась, потому что Господь должен был понять меня как никто в эту минуту. Гнев в моей груди полыхал ярче пламени. Я стянула один ботинок и швырнула его через весь зал в самый угол, затем сняла второй и отправила следом, пыхтя при этом так, будто собиралась взлететь на одной только дыхательной тяге. – У меня, может быть, и был роскошный дом и все те ярлыки, которые вы на меня навесили, только вот это не дает вам права делать оскорбительные выводы, как будто вы меня знаете. Если бы я боялась испачкать руки, меня бы тут не было. – Я подошла ближе и щелкнула пальцами перед ее лицом, как делала Керри, пытаясь привлечь чье-нибудь внимание. – Моя кровь не голубая, и мое дерьмо ничем не отличается от вашего, так что дайте мне эту работу, пока я не выбила ее из вас силой!
Лицо Марджори не дрогнуло, ни один ее дряхлый мускул не выдал хоть толику смущения моими словами, в то время как моя бравада сдувалась с огромной скоростью и я уже чувствовала, как щеки заливает краска стыда. Я только что угрожала пожилой женщине и ругалась, как какой-нибудь выпускник факультета оскорбительной филологии.
– Это уже похоже на настоящее резюме, – констатировала Мардж с непроницаемым лицом. – Доброе утро, девочки!
Слишком поздно я уловила, как ее взгляд за желтыми стеклами очков переместился мне за спину, и сглотнула, не желая оборачиваться.
Хор детских голосов поприветствовал мисс Рейнбоу, а я в очередной раз чуть не провалилась сквозь пол. Какой нужно быть идиоткой, чтобы прийти устраиваться на работу и в первый же день по-крупному облажаться, выставив себя на посмешище. Чему смогу научить этих детей, если сама веду себя как ребенок?
«Повзрослей, Оливия!»– пронеслось в голове. Я так часто слышала это от Доминика, что могла бы набить себе тату, просто чтобы ему не приходилось каждый раз тыкать мне в лицо тем фактом, что я была слишком незрелой, сколько бы ни проходило лет.
Попытавшись стать как можно менее заметной, я наклонилась, поднимая так и не пригодившуюся сумку с земли, и поспешила к двери, избегая осуждающих взглядов детей.
– Куда это ты собралась? – Марджори настигла меня так же быстро, как вспышка холеры, атакующая южную часть Индии. Даже мой живот скрутило, клянусь. – Девочки, это мисс Аттвуд, она будет вашим преподавателем по танцам. Оливия, это твои ученицы, они зашли поздороваться, прежде чем отправиться на обед внизу.
Короткая первая фраза прокрутилась в голове и заставила вскинуть голову. Но вместо осуждения мои глаза столкнулись с несколькими парами других, с любопытством смотрящих в ответ. Девочки, на вид от пяти до двенадцати лет, столпились у порога.
– Здравствуйте, мисс Аттвуд, – поочередно проговорила каждая из них.
– Вы такая класивая, – сразу же прокричала самая маленькая. – Как плинцесса.
Это заставило меня улыбнуться и присесть. Девочка шагнула ближе.
– Как тебя зовут, милая?
– Клаудия. – Она улыбнулась в ответ беззубым ртом. – Мне нлавятся ваши носки.
Второй раз за последние десять минут я взглянула на свои ноги, но теперь на мне остались лишь разноцветные носки в горошек. Единственная деталь, разбавляющая мой сдержанный повседневный гардероб, которую я обычно тщательно скрывала. Но дети обладали удивительной способностью видеть суть вещей, поэтому я даже не удивилась, что именно Клаудии выпала честь стать первооткрывателем некоторых моих тайн.
– А мне нравится твоя прическа, – протянула руку и провела пальцами по ее неровной челке.
– Когда я выласту, то стану паликмахером, как мама. Плосто нужно еще немного потлениловаться. – Она смешно поморщилась, а я расхохоталась в ответ, вставая.
– Ты станешь отличным парикмахером! Так вы меня берете? – недоверчиво спросила, поворачиваясь к Марджори.
– Только чтобы избежать драки. Поверь, ты не захочешь, чтобы я дала сдачи. – Она сделала вид, что говорит это на полном серьезе, а я была благодарна за то, что инцидент с моей отвратительной истерикой не стали муссировать. – Каждый вторник с пяти до семи можешь проводить свои занятия в этом зале, никто не побеспокоит.
Итак, вторник – день, когда я стану выступать в клубе по вечерам, закончив с занятиями.
– Спасибо, – я говорила искренне, имея в виду все, что сегодня здесь произошло, наблюдая, как девочки покидают класс. – Я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы их не разочаровать.
Я не сказала «вас», сомневаясь, что это обещание мне под силу.
Мардж пробормотала что-то, что я не расслышала, так что я решила, что самое время покинуть общественный центр. Спотыкаясь от наплыва эмоций, схватила свою сумку и уже достигла выхода, как услышала:
– Ты не заберешь свою обувь? – В голосе Мардж в одинаковой степени прозвучали удивление и веселость. Но обе мы понимали значение моего поступка. Мне не нужны были дорогие ботинки, чтобы заявить о себе, так же как ожидающий внизу «Кадиллак», от которого я вскоре планировала избавиться.
– Они мне никогда не нравились, – солгала, ухмыляясь в ответ и уже спускаясь по ступеням, когда звонкий старческий смех догнал меня, вселяя уверенность в том, что я поступаю правильно.
Глава 23
Ник
…что́ вы сказали в темноте, то́ услышится во свете; и что́ говорили на ухо внутри дома, то́ будет провозглашено на кровлях.
(Лк. 12:3)Ди: Какого хрена, Кей?
Тони: Пожалуйста, Ник, они предлагают отличные деньги. Всего один разворот и короткое интервью.
Ди: Когда ты собирался мне сказать?
Принцесса: ГДЕ МОЙ СЭНДВИЧ?????????????
Ди: Возьми чертову трубку!
Тони: Я отправил все предложения тебе на почту, перезвони!
Принцесса: ТЫ ПОКОЙНИК, КАЛЛАХАН!!!!
Принцесса: СОВЕТУЮ СПАТЬ С ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ!!!!!!!!!!!!!!!
Тони: Кажется, у тебя проблемы…
Принцесса: Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Карсон: Не забудь про ужин.
Мой телефон разрывался с самого утра, а я вчера лег слишком поздно, чтобы иметь дело с большим количеством звонков и сообщений. Поэтому выключил его и проспал до обеда, лишь бы пульсирующая боль в голове хоть немного ослабла.
Виной всему чертова Оливия и ее поздние возвращения. Нет, я не волновался, зная, что ее верный пес, который, кстати, мне ни хрена не нравился, доставит ее домой в целости и сохранности и даже доведет до самой двери. Я просто был взбешен тем, что мой план по сближению терпел фиаско с каждым новым днем, а значит, и возможность заполучить дом мамы ускользала.
Прошлым вечером так разозлился, когда она не пришла, что выбросил треклятый вонючий сэндвич в мусорное ведро, а затем туда же отправил и ужин, который зачем-то для нее приготовил, как какой-нибудь смазливый полудурок, ожидающий крохотной благодарности в виде улыбки. Мой мозг явно был не в порядке, поэтому я залил в себя половину бутылки виски, что подействовало разрушительно в сочетании с моими успокоительными.
И вот теперь перечитывал скопившиеся за первую половину дня сообщения, всерьез беспокоясь о том, что у моей невесты большие проблемы с коммуникацией. И все из-за какой-то еды. О чем твердил Ди, я понятия не имел, а сообщения Тони давно перестали меня интересовать. Рекламные контракты, которые мне предлагали, чаще всего были направлены на поддержание таких же кровожадных корпораций, как «Каллахан и Аттвуд». Единственными предложениями, которые я принимал до сих пор, были благотворительные съемки и все, что касалось сбора пожертвований для тех, кто действительно нуждался в помощи. Два раза в год я переводил средства в фонд прошлого места работы, чтобы поддерживать его на плаву.
Не прошло и минуты с тех пор, как я включил телефон, а тот уже надрывно затрезвонил в руке, возвращая всю ушедшую боль обратно в голову.
– Какого долбаного черта происходит, Кей? – В голосе Ди скопилось немало недовольства, судя по тону, пропитанному желанием размозжить мою голову.
– Полегче с истерикой! Я понятия не имею, о чем ты. – Я принял сидячее положение, разминая мышцы левого бедра свободной рукой.
– Да ты издеваешься надо мной. – Он прорычал какое-то проклятие. – Включи телевизор, может быть, выпуск спортивных новостей прояснит твою дырявую голову. Надеюсь, мы все обкурились того же дерьма, что и ты, и весь этот цирк в духе желтых газетенок – всего лишь наша коллективная галлюцинация.
– В моей спальне нет телевизора. В чем дело?
Я сел ровнее и на всякий случай уперся в стену спиной, надеясь, что журналисты не раскопали какое-нибудь очередное грязное белье, способное погрузить меня еще глубже в ту навозную кучу, в которой и так утопал с момента вылета из НФЛ. Приходилось избегать не только Тони, но и различных нападок прессы, а еще мой почтовый ящик был завален сотней анонимных сообщений разного характера, от обвинительных за то, что разбил фанатские надежды, до вранья в духе «ты отец моего ребенка». Второе не могло быть правдой в пределах нашей реальности, ведь я всегда пользовался резинкой, а в последние два года и вовсе едва ли получил хотя бы полтора минета. По поводу первого мог сказать только одно – не стоило создавать себе кумира. Знаю, звучало подло, но я устал притворяться хорошим парнем, улыбаясь для камер и отыгрывая образ безмозглого героя-качка, что одерживал победы ради других и был радужной несбыточной мечтой одиноких – и не очень – фанаток.
Когда я впервые попал на улицы, то сразу уяснил, что будет легче прижиться, если не выделяться среди других. Сначала это было непросто, учитывая, что вышел из дома, в который еду не приходилось покупать на последние гроши, но чем больше меня отрезали от разваливающегося гнезда, тем безболезненней новая кожа приживалась на месте старых шрамов. Я отлично притворялся. То же самое делал, став частью команды НФЛ. Подумать только, мой средний балл успеваемости в Гарварде был четыре и шесть, о чем, наверно, никто даже не подозревал. Друзья по команде предпочитали считать меня поверхностным злым придурком, Карсон всю жизнь внушал мне, что я тупой идиот, так к чему было говорить и показывать, что это не так.
Будучи идеально отполированным работающим звеном слаженного механизма, ты не вызываешь интереса, но как только появляется отличие или дефект, что заставляет тебя попадаться другим на глаза, срабатывает затвор, щелчок – непроизвольный выстрел. Мне нравилось быть звездным квотербеком в рамках игры, но как только софиты над стадионом меркли, я предпочитал уходить в тень, где никто бы не заметил моих кричащих демонов. А те не заметили бы пристального любопытного внимания. Слова Райана положили конец моим грезам:
– Все каналы гудят о тебе. Угадай, какая новость на повестке? – обвинительно прорычал Ди. – Подсказка: не твой уход из НФЛ, для этого уже поздновато.
– Да скажи ему уже, – раздалось на заднем фоне сердитое ворчание Элли. – Или это сделаю я.
– Ладно, ладно, не нападай на меня, – шелковым голосом проворковал Ди куда-то мимо трубки. – В какой момент времени между передозом и сегодняшним днем ты вдруг решил обзавестись женой? – теперь сталь в его тоне вернулась с новой силой.
Я не переживал, что Ди узнал не от меня, я вообще не переживал, что он или кто-либо об этом узнал. Меня беспокоило что-то другое, но я никак не мог понять, что именно. Грудную клетку как будто сковало невидимой цепью внезапной тревоги, и я попытался подняться на ноги и вдохнуть. А потом меня осенило, что журналисты никогда не выбирали что-то хорошее, чтобы мусолить это весь день, ведь народ гораздо больше любил чужую драму и грязь. Внезапно мне стало еще больше не по себе.
– Стоп, что? Ты сказал, об этом трубят по телевидению? – вскочил с кровати, путаясь в одеяле и, распахнув дверь в свою комнату, побежал в медиазал, позабыв о головной боли. – Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!
Пока я несся через весь дом, прокручивая в голове утренние сообщения, паника в моей груди нарастала все сильней. Оливия не будет рада новому повороту событий. Совершенно точно нет.
Я почувствовал это раньше, чем увидел. Тяжелая атмосфера скопилась в полутемном зале, освещенном лишь огромным экраном, на котором шел эпизод какого-то шоу спортивных сплетен. Это был один из тех утренних выпусков, что повторялся каждые два часа в течение всего дня как парад из кругов по стадиону. Оливия стояла ссутулившись, обнимая себя руками за талию и неотрывно глядя на экран. Корреспондент, беседующий с ведущим, как раз закончил говорить о нашей помолвке и предстоящей свадьбе и переключился на причину моего ухода. Понятия не имею, кто дал им зеленый свет, но точно не Карсон. Он бы удавился от мысли, что его фамилию втаптывают в грязь. Но мне было плевать на его чувства, пока я смотрел в лицо Оливии, полное ужаса и разочарования. И мне ни капельки не нравилось слышать, как другие говорят обо мне гадости, приплетая к этому для пущего резонанса и ее имя.
Она все еще не смотрела на меня, впитывая каждое слово с экрана, и выглядела такой потерянной, стоя босиком в домашних шортах и безразмерной футболке. Рука Оливии метнулась к ее щеке, вытирая слезу.
– Это правда? – тихо спросила она. – То, что они о тебе говорят.
– И что они говорят?
– Что ты принимаешь тяжелые наркотики.
Я закрыл глаза, медленно выдыхая.
– Выключи, пожалуйста, – я все еще слышал, как Ди что-то кричит в трубку, поэтому сбросил звонок. Разберусь с ним потом, сейчас все, что имело значение, – это Оливия и новая реальность, в которую она попала по моей милости.
– Но я хочу знать, – ее сдавленный голос едва ли был громче шепота. Я подошел ближе, забирая пульт.
– Тогда я сам расскажу тебе, но ты не будешь смотреть это, – отключив экран, бросил пульт на диван. Комнату окутала темнота, было слышно только наше дыхание и тихие редкие всхлипы Оливии. И я был рад встретить окружающий нас черный омут с распростертыми объятиями лишь по одной причине – секреты, рассказанные при свете дня, превращались в острые копья, они ранили глубоко и больно. Тайны, произнесенные в темноте, в ней же медленно и умирали. – Иди сюда. – Я нащупал ее руку и потянул на себя, ведя к мягким сиденьям.
Оливия опустилась на край дивана, а я сел перед ней так, что наши бедра оказались плотно прижаты друг к другу. Я все еще держал ее руку в своей, отмечая, какая она маленькая и холодная. Осторожно выписывая круги на ее ладони, ждал вереницы вопросов, не зная, готов ли дать ответы, но все было лучше второсортных ток-шоу, которые ее только расстраивали. Пусть я не был уверен, что мои россказни принесут кому-то из нас облегчение, но это было честней, чем моя история, рассказанная чужими словами.
– Как давно? – Я не мог видеть ее лица, а голос Оливии был таким ровным, что прочитать в нем эмоции удавалось с трудом. Точно знал, что она не в восторге, ведь, по сути, ее обманули, принудив к браку с зависимым человеком. Вторая часть обмана, та, в которой через год я исчезну из ее жизни, только усиливала мою вину, как и тяжесть в груди.
– Когда мы познакомились, я иногда курил травку, чтобы расслабиться, и принимал таблетки для концентрации внимания. Мне нужно было многое успеть: работа, учеба, футбол, и я не заметил, как все закрутилось.
Ладонь Оливии дрогнула под моими пальцами, и она убрала ее, оставив меня наедине с прошлым и последствиями неверно принятых решений. Без ее прикосновений я словно повис в воздухе в полной прострации, не понимая, где я и в каком направлении нужно двигаться. До этой минуты я не понимал, насколько мне нужен человек, за которого мог бы держаться, чтобы не потеряться в пожирающем меня обсидиановом пространстве.
– Что дальше? – выдавила она.
Тяжелей всего в этом разговоре было слышать отчужденность, с которой она произносила слова. Может быть, я был больным ублюдком, желающим слышать крики или получать пощечины, но это было бы приятней, чем понимание того, что Оливия пытается спрятать от меня свою боль.
– Пару раз пытался завязать, снижал дозы, заменял более сильные вещества теми, что послабее. Это не приносило должного эффекта, и я слетал с катушек.
– Как в тот день, когда ты вломился ко мне в дом? – Я слышал дрожь голоса от попытки сдержать слезы, но не мог найти в себе силы, чтобы протянуть руку и стереть их, боялся, что она снова отстранится, это было бы невыносимо.
– Тогда у меня почти началась ломка, и мне нужны были деньги.
– Но почему? Ведь у тебя было все?
Конечно, она не знала.
– Я не просто так жил у Донованов. Ушел из дома через неделю после того, как мы впервые встретились. По просьбе Дэмиена мне приходилось иногда появляться, особенно на семейных и деловых ужинах, чтобы отец не предстал в невыгодном свете перед своими партнерами. Но большую часть времени с тех пор я прожил у случайных друзей. Не все они, скажем, были в рамках закона. Я не горжусь тем периодом, но он – часть моей жизни.
– Но? – Вопрос, который заставил меня горько улыбнуться. Оливия не была глупа, она по-прежнему чувствовала меня как никто другой, словно постоянно была настроена на мою частоту. Одна из многих вещей, которые мне в ней нравились.
– Ты ведь знаешь, что случилось с моим братом?
– Отец сказал, что его убили в какой-то драке в плохом районе. – Ее слова дрожали, растворяясь в воздухе.
– Я был тем, кто спровоцировал ту драку, Оливия.
Признание вины, по мнению экспертов, – первый шаг к искуплению. Лично я считал это полным бредом. Ничто в этом мире не было способно принести мне облегчение, ведь я каждый день засыпал и просыпался со знанием того факта, что практически толкнул родного брата в лапы смерти. И даже во сне не мог отделаться от ощущения крови на своих руках.
Оливия шумно втянула воздух, слушая мой более чем подробный рассказ о той ночи, не перебивала и не умоляла заткнуться. Но я и не смог бы остановиться, впервые за все время рассказывая полную историю случившегося кому-то помимо отражения в зеркале. Тому, кто не просто слушал.
– Мне так жаль. – Ее тихий, полный сожаления голос раскалывал мое и без того разбитое сердце на миллион мелких осколков. – Я знаю, ты винишь себя, но ты не виноват. Это не ты вложил нож в руки того парня, и ты не мог предвидеть наперед. Люди погибают каждый день, и их смерть происходит не по чьей-нибудь вине, это просто случается.
– Скажи еще, что это гребаный божий промысел. – Я подавил стон и желание закатить глаза.
– А что, если и так? Я предпочитаю верить в Бога, судьбу или предназначение, назови это как угодно. – Даже почти ничего не различая без света, я чувствовал энергию от того, как рьяно она размахивала руками.
– Кажется, я задремал, когда ты об этом заговорила. Надолго я отрубился?
– Даже не пытайся делать вид, что не веришь, – укорила она. – Ты нарочно огрызаешься, стоит мне заговорить о Боге. Что, глубокая пропасть вовсе не кажется такой уж глубокой, когда сидишь в ней и даже не пытаешься выбраться?