Сила ненависти

Глава 24

Оливия

Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные.

Вся общественность не умолкала о нашей помолвке и том, что Доминик в качестве хобби устраивал себе опиумный трип. И мы снова поцеловались. Могло ли это утро стать еще хуже?

Я все еще ощущала вкус короткого соприкосновения наших губ, пока выискивала в шкафу наряд для сегодняшнего ужина в доме родителей. Отец, к счастью, почти никогда не смотрел телевизор, но, наверно, с ума сойдет, как только новость обогнет земной шар и собьет его с ног. А мама… ну, мама, наверно, снова будет заливаться слезами, внутренне проклиная себя за то, что не остановила все, пока это было возможно. Готова поспорить, они понятия не имели, что Доминик боролся с зависимостью. А я боялась даже предположить, насколько все серьезно. По крайней мере, по квартире не были разбросаны шприцы и на кофейных столиках не стояли эти огромные приспособления для курения разных зомбирующих смесей, что обычно показывали в кино. Да и сам он не выглядел как стереотипный завсегдатай наркопритонов.

Если говорить о внешних признаках, то в памяти всплывали десятки раз, когда его глаза выглядели неестественно покрасневшими, с бездонными омутами черных зрачков. Я так любила эти глаза, что, впервые увидев их еще ребенком, запечатлела в памяти именно такими. Столько раз смотрела в них, видя гладкий зеркальный блеск, что даже на мгновение не усомнилась, что что-то могло быть не так. Я должна была понять.

Но как можно заметить саморазрушение человека, если настолько влюблена в саму идею о нем, что эта любовь ослепляет, и все, что ты замечаешь, – это его улыбки и взгляды, которые на самом деле ничего не значат. Я вырастила внутри своего сознания культ Доминика Каллахана, возведя его на алтарь своих девичьих мечтаний, и так беззаветно упивалась своими чувствами, что пропустила момент, когда герой моих фантазий стал невольным злодеем моей истории. Вспоминая прошлое теперь, я будто впервые обрела ясное зрение. Последний кусочек пазла встал на свое место. Все до единого слова и действия Доминика всплывали перед глазами, словно я вновь очутилась в той комнате, что и два года назад, и мне пришлось проглотить слезы. Он был под кайфом. Вот почему он не помнил.

Прямо сейчас больше всего на свете захотелось влепить себе пощечину за то, что была такой глупой безрассудной дурой, а потом вернуться в медиазал и накричать на парня за то, что употреблял эту гадость, не заботясь о последствиях. Господи, от одной мысли, что все могло быть намного хуже, тошнота подкатила к горлу, и я захлопнула шкаф, рванув в ванную, практически на ходу опустошая желудок.

Когда сухие спазмы закончились, поднялась на трясущиеся ноги и умыла лицо, не глядя в зеркало. Достав зубную щетку, принялась чистить зубы, натирая десны до крови. Я не могла винить Доминика, даже несмотря на то, что очень хотелось. Он не был виноват в случившемся, как я всегда считала. Это мое больное воображение и желание стать любимой хоть на мгновение провернули со мной злую шутку. Я должна была винить только себя.

Вечером того же дня мы прибыли в дом родителей, и все стало еще хуже, стоило мне войти в столовую. Не помог даже короткий разговор в машине, в котором Доминик уверял, что все под контролем, для убедительности сжимая мою руку. Вместо тихого семейного собрания, как и всегда в самое неподходящее время, гул голосов оповестил о чуть большем количестве приглашенных, чем мистер Каллахан и мы двое. Но самым мерзким из сюрпризов стал раскатистый мужской смех, заставивший мою кровь загустеть.

Я больше не была той шестнадцатилетней девочкой, но даже теперь нахождение с ним в одной комнате отнимало у меня больше сил, чем понадобилось бы на пешее кругосветное путешествие с рюкзаком, набитым камнями. Росс Смитстоун и его улыбчивая, ничего не подозревающая жена как раз разговаривали с моими родителями и мистером Каллаханом. Добродушная улыбка слетела с лица моего отца, когда тот заметил наше появление, а ставший острым взгляд переместился с меня на Доминика, после чего снова вернулся ко мне.

В этот момент рука Доминика нашла мою, и успокаивающее движение его большого пальца по внутренней стороне запястья заверило, что волноваться не о чем. Пока пыталась сосредоточиться на ощущениях в теле и россыпи мурашек на коже, а не на том, что видели мои глаза, Доминик подвел меня к группе людей, столкновения с которыми я опасалась не меньше, чем встречи с кучкой бешеных опоссумов.

– Мистер и миссис Аттвуд, – поприветствовал он, здороваясь со всеми, кроме Росса, свободной рукой, в то время как другой все еще удерживал мою. – Отец.

Я никогда не слышала, чтобы Доминик называл своего отца иначе, чем по имени, поэтому не пропустила небрежную улыбку на лице мистера Каллахана. Последовали скупые приветствия, но я уткнулась глазами в пол, избегая смотреть по сторонам, чтобы не наткнуться ненароком на скользкий взгляд папиного партнера.

– Наконец-то все в сборе, – подала голос мама. – Давайте пройдем к столу, пока кто-нибудь не умер от голода.

Она вымученно улыбалась, изредка поглядывая на моего будущего мужа, чью казнь, видимо, решили отложить до лучших времен. А я терялась в догадках, успел ли мистер Каллахан замолвить словечко за своего сына или ему было плевать на последствия сегодняшней информационной бури. По правде говоря, никто из собравшихся не выглядел напряженным больше, чем обычно, а это что-нибудь да значило, ведь я уже успела привыкнуть, что в этом доме расслабиться можно только в своей комнате или спальне дедушки. Как бы хотела пропустить этот ужин и свернуться в клубок возле его ног, глядя, как колышутся занавески у открытого окна, и слушая тяжелое сопение, молясь всем богам, чтобы каждый следующий день не забирал его силы. Вчера я пропустила наш ежевечерний ритуал, потому что вместо того, чтобы после собеседования приехать сюда, отправилась в клуб, где впервые танцевала в вечернюю смену. Вернулась домой на такси в половине пятого изможденная, но до краев наполненная радостным возбуждением. Мне хотелось ворваться в комнату Доминика и вытащить его из кровати, чтобы кружиться перед ним по гостиной, рассказывая о том, как прошел мой день и что в нем сделало меня такой одухотворенной. Но не была уверена, что он бы понял и оценил.

Когда о моем занятии узнали родители, я не боялась разочарования в их взглядах, все, что меня пугало, – знание, что они отнимут мою страсть. Так впоследствии и вышло. Доминик, может, и мог повлиять на то, как я распоряжаюсь свободным временем, но меня волновало не это. Я не хотела, чтобы его осуждение сломало и без того шаткие опоры моей скупой веры в себя на этом крохотном отрезке самостоятельной жизни. Порой мне и без него казалось, что вся моя решимость быть взрослой – пустая иллюзия, такая же воздушная и легко исчезающая с первым дуновением ветра, как и все, за что я когда-либо боролась.

Но так было только до этого утра. Стоило мне распахнуть глаза и случайно открыть свежие новости, как понимание того, что правильно, а что нет, окончательно стерлось. К обеду я уже не знала, кто я и какого цвета сегодняшнее небо. Вчера оно было лазурным, а сегодня на нем сгустились черные тучи, закрывая любые проблески света, которые я все еще слабо надеялась увидеть.

Мы расселись за огромным столом, и я с облегчением выдохнула, заметив среди гостей Кая. Он весело подмигнул мне, возвращая немного нормальности в эту сошедшую с рельс жизнь. Росс и его жена, к счастью, сидели так далеко, что я почти не слышала их тихую болтовню. Как только принесли первые блюда, отец наклонился ближе, галстуком задевая тарелку.

– Как проходит твоя реабилитация, Ник? – светским тоном спросил он, с прищуром глядя на Доминика, а я поперхнулась водой.

– Спасибо, Гордон, на самом деле прекрасно. Мой физиотерапевт – настоящий профессионал.

Идиотка, они говорят о ноге.

Краем глаза заметила, как уголок рта Доминика приподнялся. Он точно знал, о чем я подумала. Едва ли во всей этой теме было что-то смешное. Я бросила в него метафорический кинжал, но придурок только шире растянул рот, обнажая ряд белых зубов и заставляя меня тупо пялиться.

– Я рад это слышать. А как твои дела, Оливия? – Отец обратился ко мне, и мама, сидящая напротив, подняла любопытный взгляд от тарелки. – У тебя ведь нет проблем с учебой?

Ну конечно, снова это. Я редко дерзила, практически никогда, но теплая рука, внезапно опустившаяся на середину моего бедра, придала уверенности. Проклятое чудовище, что управляло моей обидой на родителей, подняло свою уродливую голову, заставив меня откинуться на своем стуле, скрестив руки на груди.

– А что, у твоих шпионов сели батарейки? – Умная дочь, висящая на волоске от того, чтобы снова попасть в немилость, заткнулась бы, даже не начиная фразу, но, как мы уже знаем, я не была умна.

Отец почему-то с осторожностью взглянул на Доминика, а потом, поджав губы, нахмурился. Я не видела лица парня, сидя к нему боком, но вибрации воздуха, излучаемые его крепким телом, явно посылали какой-то сигнал, заставивший отца отступить.

Я уже не раз размышляла о том, что сделал мой жених, чтобы ослабить хватку отца на моем горле так скоро и так эффективно. Мне не нужно было спрашивать, чтобы понять, что речь с вероятностью сотни из десяти шла о шантаже, это было так очевидно, словно холодное дуло невидимого пистолета Каллаханов все еще было приставлено к его голове.

– Вчера ты не приехала, полагаю, была причина, – многозначительно поведя бровью, сказал отец, хватая свои приборы.

Иисус.

В ужасе я потеряла дар речи, но тишина не продлилась долго.

– Оливия просто очень устала, и мы решили провести вечер дома. Правда, принцесса? – Ладонь Доминика прошлась по моему бедру с особой нежностью, которая чувствовалась и в его шелковом голосе. Но даже через ткань брюк я ощутила жар от прикосновения и скрытую в нем угрозу. Мне не было нужды объясняться, но почему-то я скукожилась до размеров атома, выдавив из себя:

– Угу.

– Надо же, не думал, что вы так быстро поладите, – вмешался мистер Каллахан, все это время молча наблюдавший за нами. Он, как обычно, загадочно улыбался себе под нос, будто ему одному были известны все тайны мироздания. Я ненавидела эту его сторону, как и любую другую. А теперь, зная, через что прошел Доминик, и вовсе желала плюнуть Карсону Каллахану в лицо.

– Мы над этим работаем, – сухо ответил Доминик.

Дальнейший разговор, в который отец не терял возможности втянуть меня, снова курсировал вокруг внутренней политики «Каллахан и Аттвуд». Он пару раз окликал Росса, чтобы тот дал оценку нынешних финансов и подсказал, когда лучше ввести меня в дела компании, заставив стажироваться под его присмотром.

В какой-то момент сомнительных судьбоносных решений мне захотелось выблевать внутренности, поэтому я извинилась и под предлогом похода в уборную отправилась прямо в комнату к деду. Тот уже спал, так что я молча просидела перед его кроватью десять минут и, аккуратно закрыв дверь, вышла из комнаты, чтобы вернуться, пока меня не начали искать.

– Вот ты где, – протяжный голос привлек мое внимание, когда уже достигла середины коридора. – А я как раз собирался с тобой поговорить.

Я обернулась на звук приближающихся шагов. Не было повода для беспокойства, ведь внизу находились гости, а прямо за дверью – мой дедушка, на кровати которого располагалась тревожная кнопка для вызова персонала. Но все равно мое тело застыло, будто готовясь к чему-то, что мне не понравится. Прямо как в тот день в его кабинете.

– Что тебе нужно, Росс? – Мой голос был сиплым и слабым, какая-то часть меня просто не могла мыслить решительно. Должно быть, случившееся в шестнадцать лет повлияло на меня сильней, чем я думала. Превозмогая оцепенение, повернулась к нему лицом, ловя в размытый фокус кривую улыбку и хищный блеск темных глаз.

– Ты так выросла. – Он подошел еще ближе, забирая весь кислород, и от этого мое дыхание стало прерывистым и тяжелым. – Уже не ребенок.

Одной рукой Росс поймал прядь моих волос и стал накручивать ее на пальцы, мне сразу же захотелось схватиться за ножницы и отрезать ее, а потом вонзить острый конец инструмента ему в глаз. Но я все еще не могла пошевелиться, загнанная в ловушку в тесном коридоре. Знаю, что не было никаких научных доказательств того, что змеи способны подвергать своих жертв гипнозу, но прямо сейчас я чувствовала себя именно так, как, должно быть, ощущал себя пойманный удавом маленький зверек. Беспомощной.

– Отойди от меня, или я позову на помощь, – тихо выдавила сквозь зубы, пытаясь обрести голос.

– Кого? Все заняты лишь набиванием карманов и посредственной едой.

– Доминик будет меня искать.

– Брось, Оливия, – усмехнулся подонок. – Мы оба знаем, что ваша помолвка – не более чем фикция для укрепления авторитета компании. И, видишь ли, в чем дело, я все еще могу разрушить империю Гордона щелчком своих пальцев, – его дыхание с примесью алкоголя коснулось моего лица, голова закружилась от отвращения к нему и себе. Я столько раз представляла, как даю отпор, но все равно просто стояла и терпела происходящее. – Если ты, конечно, не попросишь вежливо. На коленях.

Я закрыла глаза, чувствуя онемение в пальцах рук и ног, по моим щекам заструились слезы, это была единственная видимая реакция моего тела. Росс отпустил мои волосы и смахнул слезы, но, в отличие от того же заботливого жеста, произведенного Домиником, грязные прикосновения этого мужчины оставили невидимые ожоги на моем лице.

– Какого хрена? – прорычал грозный голос где-то на периферии моего сознания за секунду до того, как все померкло и я провалилась в темноту.

Глава 25

Ник

…где нет закона, нет и преступления.

Мне уже давно осточертели притворные воркования Карсона и Гордона, единственная причина, по которой я вообще приехал сюда, – Оливия и ее ежедневный ритуал общения с дедушкой. Я не собирался объясняться перед Аттвудами за дерьмовую вспышку в новостях, да мне это было и не нужно, ведь грехов Гордона хватило бы на то, чтобы он держал рот на замке, даже обнаружь журналисты тонну кокаина в моем багажнике. Насчет миссис Аттвуд я не был так уверен, но, как я уже сказал, их мнение мало меня волновало.

Другое дело – их дочь. Я все еще не мог понять, как она отнеслась к информации о том, что я вовсе не был хорошим парнем. Момент, когда она поцеловала меня после того, как вывернул наизнанку все свои внутренности этим утром, не добавлял ясности. Весь вечер она ерзала на своем стуле, и я был уверен, что эта нервозность родом из страха получить выговор от отца, но потом Оливия вдруг обрела голос и даже съязвила, чем заставила меня гордиться ею. Давно пора было положить конец бессмысленной тирании Гордона, и я был рад, что стал свидетелем первых проблесков боевого характера малышки Ливи.

Когда она удалилась в уборную, я отключился от разговора за столом, но не мог не заметить, как мудак Смитстоун, до этого не спускавший с нее глаз, улизнул спустя десять минут после ее ухода. Я ждал возвращения Оливии, нервно постукивая по полу здоровой ногой, пока чувство беспокойства разрасталось в моей груди до эпических масштабов. Прошло еще пять минут, а она так и не появилась, и сукин сын тоже. Тогда я встал и отправился на ее поиски, зная, что скорее всего она прячется в комнате деда.

Я никогда не славился особой сдержанностью, но картина, что предстала перед моими глазами в коридоре второго этажа в восточном крыле, заставила весь контроль испариться так же скоро, как исчезали капли воды на раскаленном асфальте. Ублюдок прижимал обмякшее тело Оливии к себе, пока ее веки едва могли открыться, чтобы выпустить наружу дорожки из слез. Сдавленный писк, который она выдохнула из себя перед тем, как окончательно потерять сознание, сорвал последние оковы контроля, на которых держалось мое самообладание.

Так быстро, как только позволяла до конца не восстановившаяся нога, я бросился вперед и оторвал Смитстоуна от Оливии, прижимая его к стене, упирая предплечье одной руки в его горло, а второй придерживая Ливи, чтобы та не упала. Наверно, от моего рывка она пришла в себя и, в ужасе отшатнувшись, отползла к стене, подтягивая колени к груди. Вид ее хрупкой фигуры, забившейся в угол в темном коридоре, что-то сделал с моим сердцем, потому что в этот момент я буквально разрывался между тем, чтобы крепко обнять ее и убить этого мудака голыми руками.

Я не испытывал такой сильной ярости со времен, когда Дэмиена донимали всякие отморозки из кампуса. Но даже та убийственная злость не могла сравниться с чувством, что бушевало внутри меня прямо сейчас. Все, что видел перед собой, – красную пелену, а за ней вонючие лапы этого козла, трогающие мою невесту. Кулак сам двинулся вперед, впечатываясь в солнечное сплетение Смитстоуна, и тот согнулся пополам, со свистом кашляя, пока я наносил второй удар.

– Пожалуйста… – тоненький голосок привлек мое внимание, на лестнице за моей спиной послышались торопливые шаги и ропот. Но моя правая рука уже сжималась на горле Смитстоуна, а глаза неотрывно следили, как с каждой секундой все ярче багровела кожа под моими пальцами. – Пожалуйста, Ник! Ты убьешь его…

Паника и страх в ее голосе заставили меня повернуть голову, и расширенные голубые глаза, полные слез, превратили мое сердце в отбойный молоток. Ее пугал не Росс, а то, что я с ним делал, и это знание заставило меня разжать пальцы, дав телу ублюдка безвольно упасть на ковер. Пока вокруг нас собиралась толпа из встревоженных друзей и родственников, я осторожно опустился на колени перед Оливией, вглядываясь в ее бледное лицо.

– Ты как? Он что-нибудь сделал? – Я ненавидел слова, что должен был произносить, боясь услышать ответ, который подпишет Смитстоуну приговор.

Оливия не ответила, все еще не отойдя от шока, ее расфокусированный затравленный взгляд метался между мной и мерзким слизняком, что поднимался в сидячее положение. Чтобы лишний раз не испугать Оливию, я положил руку ей на плечо, сморщившись от того, как маленькое тело дрожало, и повернулся к уже стоящему над нами Каю, полностью игнорируя всех остальных.

– Уведи ее отсюда.

Он в непонимании вскинул бровь, покосившись на Росса, чья жена билась в истерике, крича на меня и обвиняя в нападении на ее драгоценного мужа. Я собирался окунуть ее в чашу с правдой и воспроизвести картину увиденного от и до, как только Оливия окажется подальше отсюда.

– Нет, – запротестовала Оливия, цепляясь за мои руки.

– Что здесь произошло? – прогремел голос Гордона, который даже не удосужился подойти к дочери, извиняясь перед гостями. Миссис Аттвуд села на пол, по левую руку от Оливии, поглаживая ее пальцы и с ужасом глядя на Росса. Она явно быстрее других оценила ситуацию, но все еще молчала, давая лишь крохи слабого утешения своей дочери.

– Он… – Голос миссис Аттвуд впервые за все время нашего знакомства наполнился чем-то похожим на твердость. – Милая, этот человек обидел тебя?

Я стиснул челюсти, глядя на Оливию, и боль, промелькнувшая в ее глазах, ответила за нее. Новая вспышка ярости заставила мое тело забыть, как тяжело и медленно человек с поврежденным коленом может подняться, я вскочил на ноги и схватил уже стоящего Смитстоуна за лацканы пиджака.

– Я тебя убью, ты кусок дерьма! – прорычал ему в лицо, пока несколько пар рук оттаскивали меня назад.

– Пожалуйста, – снова ее тихая просьба пробилась через гвалт голосов, и я зажмурился, мысленно считая, успокаивая бурю внутри. Выпутался из кольца рук и сделал несколько шагов назад, пока лицо Оливии, полное мольбы, не возникло передо мной. – Пожалуйста, отвези меня домой.

Мне не нравилась идея того, что сукин сын покинет этот дом, оставшись безнаказанным, но прямо сейчас даже он отошел на второй план, не выдержав конкуренции с ее просьбой.

– Хорошо, я всего на минуту, – поцеловав Оливию в лоб, я передал ее Каю и матери, ища своего отца взглядом.

– Так что же тут произошло, что ты вдруг включился на полную? – спросил Карсон, наблюдая, как Смитстоуны спускаются по лестнице обратно в столовую в сопровождении других гостей. Я отвел глаза, подавляя желание последовать за ними и вонзить нож для стейка в живот Росса.

– Мне плевать, если он – один из твоих самых ценных сотрудников, – сказал я, понижая голос. – Ты приставишь к нему людей, пока я успокаиваю свою невесту, и проследишь, чтобы он ни на шаг не дернулся из своего дома.

– Интересная стратегия по сближению, – улыбнулся Карсон.

– Пока я не выясню, что он сделал, не спускай с него глаз. Или нашей сделке конец. – Я не стал ждать, пока он ответит, имея в виду то, что сказал, и вернулся к Оливии. – Готова ехать?

Та поджала покусанные губы и кивнула.

Всю дорогу до машины мы шли молча, никто из собравшихся не вышел нас проводить, но прямо перед тем, как сесть в машину, я увидел в окне первого этажа встревоженное лицо миссис Аттвуд. Этой женщине действительно не хватало хребта.

Я открыл заднюю дверь «Эскалейда» Кая, чтобы Оливия могла забраться внутрь, а затем залез следом, поймав ее удивленный взгляд. Не говоря ни слова, притянул ее к себе на колени, пристегивая нас одним ремнем безопасности. Должно быть, она слишком устала, чтобы драться и спорить, потому что просто зарылась лицом в изгиб между моим плечом и шеей. Уязвимость этой позы пробуждала внутри меня странные защитные механизмы и трепет. Я крепче прижал ее к себе, баюкая в своих руках, и закрыл глаза, слушая ее тихое дыхание и рокот мотора «Кадиллака». А потом все ее тело начало содрогаться от тихих рыданий, и моя рубашка пропиталась соленой влагой в считаные минуты.

– Все хорошо, принцесса. Я держу тебя. Держу. Поплачь, – не знал, что еще сказать, ощущая ее боль как свою. – Все хорошо. Ты в безопасности, – повторял снова и снова, шепча ей в волосы. Слышать ее тихие всхлипы было невыносимо, они причиняли столько же муки, сколько и сотни ударов плетьми по моему сердцу, но, если сейчас это был единственный способ облегчения ее страданий, я готов был смириться.

Оливия уснула по дороге, и мне пришлось по-настоящему изловчиться, чтобы вылезти наружу с ней на руках, ведь вариант разбудить ее даже не рассматривался. Кай помог мне нажать кнопку лифта и, бросив последний обеспокоенный взгляд на спящую подругу, кивнул, возвращаясь к машине.

Когда двери лифта закрылись, я опустил взгляд на спящее лицо своей будущей жены, отмечая ангельские спокойные черты, больше не искаженные эмоциями. Лифт прозвенел, и веки Оливии затрепетали.