Сила ненависти

Глава 26

Оливия

…восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше.

Скольжение стопы, шаг, взмах, поворот, шаг, скольжение, шаг, поворот, взмах, шаг, плие.

Капля пота прочертила дорожку от основания шеи между лопаток и затерялась в низком вырезе на спинке бледно-зеленого домашнего топа, впитываясь в ткань. Контраст холодного воздуха и моей разгоряченной кожи заставлял тело дрожать, что в сочетании с хаотичными импровизированными движениями ощущалось как контролируемый нервный срыв. Острое возбуждение заставляло даже стены сотрясаться, поддаваясь вибрации, хоть музыка почти не звучала из колонок стереосистемы.

Скольжение, шаг, поворот, взмах.

Мне нужно было срочно куда-то выплеснуть энергию, что бурлила в теле с момента, как я открыла глаза этим утром. Все было как обычно, даже едва различимый пейзаж за окном, казалось, не менялся, часы на прикроватной тумбе отсчитывали один и тот же ритм. Неизменное начало нового дня, за исключением одной крохотной детали – мое тело было заточено в сплетении чужих слишком горячих и тяжелых рук и ног. Между желанием повернуться лицом к источнику тепла и тем, чтобы остаться в этой позе и умереть, став жертвой очередного наплыва псевдосчастливых грез, я выбрала третий вариант. Как можно аккуратней выползла из пленительных объятий и крадучись покинула спальню, сделав вид, что это не я только что спала в одной кровати с Домиником, прижимаясь спиной к его твердому во всех нужных местах телу.

Поаплодируйте моей силе воли, я честно это заслужила.

Приняв душ в гостевой ванной, с ужасом обнаружила, что впопыхах выудила из шкафа вовсе не пижамные штаны, а такого же цвета короткие шорты и тот самый топ, что почти не скрывал мои сиськи. К счастью, лифчик все еще был со мной, делая ситуацию не такой плачевной. Эта лицемерная Оливия могла танцевать в клетке перед незнакомыми людьми, показывая больше открытого тела, чем следовало, но приходила в ужас от расхаживания в домашней одежде перед будущим мужем. Напоминание для себя: будущим фальшивым мужем.

Ожидая, пока Доминик проснется и освободит мою комнату, я слонялась по квартире, нагуливая аппетит, но ни тот ни другой будто нарочно не спешили. В итоге оказалась в спортзале стоящей у зеркала, разминающей плечи, затекшие от долгого сна под почти двухсотфунтовой горой мышц. Разминка превратилась в полноценную тренировку, а та переросла в хореографический бунт, призванный, чтобы вытолкнуть из разума скопившееся раздражение от последствий вчерашнего стресса.

Шаг, скольжение, шаг, шаг, поворот, плие.

Если честно, я понятия не имела, как назывались движения, что повторяла по памяти, увидев когда-то в отрывках танцевальных передач, на выступлениях Бостонской школы балета и скопированных у других танцовщиц в нашем клубе. Даже не знала, верно ли у меня получается воспроизводить все это, учитывая, что зеркало по итогу оставалось невидимым за закрытыми веками. Просто слушала музыку и позволяла телу делать все, на что оно было способно в эту минуту, чтобы чувства, скованные внутри, могли вырваться и раствориться в этом танце.

Не знаю, сколько времени прошло, может быть, пять минут, может, час, может, целые годы, прежде чем усталость взяла свое и мне пришлось замедлиться, восстанавливая контроль над дыханием. Открыв глаза, я обнаружила Доминика сидящим прямо напротив меня на полу, в расслабленной позе с вытянутой вперед левой ногой, в то время как правая была согнута в колене. Голова, с растрепанными от сна волосами, спадающими на глаза, запрокинулась назад, упираясь в зеркало, лицо – бесстрастная маска, одна рука предплечьем опиралась на колено, безвольно свисая. Он наблюдал за мной из-под полуприкрытых век, одетый только в домашние черные треники, но интенсивность его взгляда посылала опасную, раскаленную добела стрелу прямо в центр моей грудной клетки, заставляя ее сжиматься болезненным спазмом.

– Ты чертовски хорошо двигаешься, – хрипло сказал он, не меняя позы. – Я мог бы смотреть часами.

Не зная, что ответить, я подошла к проигрывателю и отключила композицию, повернувшись так, чтобы Доминик не смог разглядеть моего лица. Какое-то время просто стояла так, глядя в пространство перед собой, пока молчание не пробралось под кожу, заставляя сделать первый шаг.

– Это случилось, когда мне было шестнадцать, – заговорила я, зная, что за невыносимой тишиной все равно последуют вопросы. Было глупо притворяться, что ничего не случилось. И я делала это не потому, что хотела защиты, как тогда в юности, и уж точно не для удовлетворения любопытства Доминика. Мне просто нужно было отпустить все так же, как он отпустил часть своей истории. – До этого он просто смотрел, и я не придавала значения его взглядам, ведь он был почти вдвое старше и женат, а я была всего лишь девочкой без какого-либо опыта общения с противоположным полом, да и с людьми в принципе, воспитанной нянями, обученной покорно улыбаться и кивать, когда спрашивают. Мне никогда не доводилось становиться кем-то, на кого смотрят так. Ну, ты понимаешь. – Я сухо рассмеялась. Была особая ирония в том, чтобы делиться именно с ним своими переживаниями по этому поводу. Доминик молчал, а я боялась обернуться, это была моя версия темноты, прячущей меня от его взгляда.

– Что случилось? – спросил он, и я прикрыла глаза, окунаясь в вязкую горькую пучину, вдавливая пальцы в основание оконной рамы.

– Мне не следовало входить в тот кабинет в поисках отца, я как будто еще до момента, когда дверь открылась, знала, что назад вернусь, потеряв часть себя, но только вчера поняла, насколько огромной была потеря. – Движение за спиной не заставило меня замолчать, я чувствовала приближение Доминика, и это только придавало сил говорить. – Он прижал меня к столу и стал трогать сначала за грудь, а потом там, внизу, через белье, я испугалась и просто застыла, знала, что это неправильно, не чувствовала ничего, кроме отвращения, но все равно не могла ничего сделать, чтобы это прекратилось. Я так испугалась, что мыслями отключилась на время, даже не знаю, где была, пока он проделывал эти мерзкие вещи…

– Как далеко он зашел? – Теперь я слышала, что слова давались Доминику с особым трудом, как будто он силой выталкивал их изо рта. Я чувствовала его у себя за спиной, эти аура и голос, как в первый день нашего знакомства, удерживали мой разум от желания разбить окно и сигануть вниз.

– Не дальше, чем вчера, но я все равно чувствовала себя грязной и использованной. Он сказал что-то о том, что еще не время, и отпустил меня, угрожая покончить с моей семьей, если кому-нибудь расскажу. Мне еще никогда так сильно не хотелось закричать, но страх перед его угрозой и осуждением со стороны родителей все сделали за меня.

– Осуждением? Ты ведь не серьезно, Ливи? – возмущенно воскликнул Доминик в неверии.

– Это я позволила ему прикоснуться к себе…

– Даже не начинай это дерьмо. – Он развернул меня лицом к себе, обхватив ладонями заднюю часть моей шеи и поднимая подбородок двумя большими пальцами, чтобы я смотрела прямо ему в глаза. – Ты была ребенком, а этот ублюдок заставил тебя пройти через ад, ни в чем из случившегося не было твоей вины, понимаешь? Скажи, что понимаешь?

Ответ застыл на кончике онемевшего языка. Доминик прислонился своим лбом к моему, все еще держа мое лицо руками, и, закрыв глаза, стал глубоко дышать через нос. Минуты шли, а мы так и стояли в этой странной позе, мое сердцебиение нарастало, но уже не от страха. Затем он наконец отстранился на расстояние одного короткого вдоха, всматриваясь в мое лицо бегающими глазами. Его лоб был таким хмурым, что пальцы зачесались от желания провести по нему и смахнуть глубокую складку между бровями.

– Мне так жаль, Ливи. Обещаю, он заплатит за каждую секунду того дня и за все последующие, когда тебе пришлось жить с этим, виня себя, – низким голосом сказал Доминик. Пальцы его скользнули по моим щекам, поглаживая, и предательский живот сжался от ощущения нежности прикосновения, полностью обратной ярости и обещанию расплаты во взгляде, не терпящем возражений. С той же легкостью он мог бы вслух читать список продуктов, и я растеклась бы лужицей, просто слушая его.

До этой секунды я даже не понимала, насколько нуждалась в этом обещании, словно в якоре, способном вернуть дрейфующую меня к берегу. Еще в тот день, когда Доминик ворвался в мою комнату в лыжной маске, символизируя собой сгусток темной энергии, я знала, что он – единственный, кто способен убить всех до единого моих демонов. Поэтому пошла к нему в восемнадцать, заключив сделку, подписанную моей кровью, отдала свои сердце и душу, больше ничего не требуя взамен.

Теперь я была старше, видела и знала больше и хотела вернуть то, что у него еще осталось, забрав часть его сердца и души для себя. Привстав на цыпочки, я проглотила свой ответ, давая невысказанное разрешение на расправу над Россом. Это было неправильно по всем определениям, но мне было плевать на последствия.

Я скрепила новую сделку поцелуем.

У сломленных людей есть одна особенность – они всю жизнь ищут недостающие стороны себя, перебирают чужие разбитые детали, подставляя и примеряя их кусочек за кусочком, пока не найдут подходящую, способную закрыть дыру в душе. Чем сильней я рассыпался на осколки, тем меньше попыток, чтобы что-то склеить, предпринимал. В какой-то момент даже решил, что было бы проще просто ждать, пока от меня совсем ничего не останется.

До нее.

Стоило ощутить на губах сладковатый вкус отчаяния Ливи, смешанного с кроткой надеждой, и я словно вернулся во времена, когда казалось, что одолеть дракона деревянным мечом – проще простого. Принцы существуют, пока принцессы в них верят. Я хотел, чтобы в меня верили, и ради этого был готов сразиться с сотней ее проблем, настоящих и вымышленных, побороть не только врагов, но и все страхи. Может быть, так изгнанники, навсегда лишившиеся места при дворе, и зарабатывали прощение.

Не знаю, хорошая ли идея – целовать девушку на следующее же утро после того, как она подверглась нападению, но я просто не мог остановиться, пробуя то, что всегда считал запретным. И Ливи, кажется, не возражала, отвечая на мой поцелуй с той же страстью, впиваясь руками в мои плечи и постанывая от удовольствия. Наш первый поцелуй был не более чем прихотью для утешения, потом был короткий момент в медиазале, который скорее был сравним с мимолетным видением. Но этот поцелуй, полный чувств, в которых я пока не мог разобраться, дарил подобие надежды, что наш будущий брак – не просто чернила, высохшие на листках манильской бумаги.

Я провел языком по ее нижней губе, и с новым вздохом губы Ливи приоткрылись, впуская меня в ее жаркий рот, а мои руки переместились под ее ягодицы, поднимая невесомое тело над полом. Она обхватила мой торс ногами, и я сдвинулся вперед, впечатывая нас в панорамное окно, как будто хотел показать всему городу, что это не фикция. Мы оба чувствовали вибрации воздуха, каждый раз попадая в воронку, вращающую нас вокруг орбиты друг друга, и вот наконец попали в самый центр этого шторма. Увидев ее танцующей, я в очередной раз задумался: что, если мама была права и ангелы действительно существуют.

С большим трудом оторвавшись от поцелуя, взглянул в ее лицо, надеясь, что не обнаружу там сожаления или просьбы остановиться. Но взгляд Оливии был переполнен жара и тоски, таких интенсивных, что я ожидал от него ожогов в местах, которых он касался. Всего на мгновение она замешкалась, а потом уперлась руками в мою грудь, отталкивая от себя, и я уже решил, что момент потерян. Но ноги Ливи крепче обвились вокруг меня для ее поддержки, и я завороженно наблюдал, как ее тонкая майка ползет вверх, обнажая стройное тело и упругие изгибы ее груди под полупрозрачным кружевом лифчика.

– К черту мою жизнь, – прохрипел я, закрывая глаза, чтобы качнуть головой, и сразу же открывая их, чтобы больше ничего не упустить. И был вознагражден, когда Ливи выгнула спину, отводя руку назад, чтобы расстегнуть застежку, отделяющую мой взгляд от зрелища, которое сделало мой каменный член еще тверже. Она почувствовала это, я точно знал, потому что принялась извиваться на мне, как на шесте, все еще держась в воздухе только при помощи ног, так и не отводя чертовых голубых глаз.

– Сотри его руки, – с мольбой в голосе прошептала она. За грохотом барабанных перепонок ее просьба прозвучала как отчаянный крик, и одна моя рука, безвольно болтающаяся в воздухе, поднялась к стеклу, а вторая взмыла вверх, чтобы дотронуться до торчащего соска на ее правой груди. Едва мой большой палец задел ее твердую вершину, как громкий стон сорвался с губ Ливи, накаляя воздух ее желанием и испаряя остатки моей сдержанности. – Пожалуйста…

Я усмехнулся, чертовка точно знала, как подействует на меня ее призыв о помощи. Она принялась раскачиваться быстрее, не дожидаясь, пока возьму дело в свои руки, и откинулась назад, прижимаясь спиной к стеклу, подставляя свою тонкую шею. Мне нравилось смотреть, как она двигается, и одновременно с этим я испытывал острое небывалое желание содрать с нее остатки одежды, чтобы прямо здесь, у окна, показать, насколько мое желание сильно, вонзая в нее свой член. От одной только этой мысли я был близок к тому, чтобы взорваться.

Но голос в голове умолял остановиться.

Другой ублюдок непременно воспользовался бы ситуацией, но я не был тем другим ублюдком, и впервые в жизни был готов отказаться от удовольствия, которого мне хотелось даже больше, чем принять новую дозу.

– Мы должны остановиться, – сам не верил, что говорю это.

– Нет, – проныла Ливи, ерзая на моем стояке, причиняя почти невыносимую боль, требующую освобождения.

– Если я сейчас не остановлюсь, никогда не прощу себя. – Я уткнулся лицом в изгиб ее шеи, не удержавшись от того, чтобы зацепить нежную кожу зубами.

– Если ты остановишься, я никогда тебя не прощу, – сказала она, тяжело дыша, чем заставила меня беззвучно рассмеяться.

– Я хочу, чтобы ты была уверена. – Мне не нужно было объяснять причину своего поступка, мы оба прекрасно знали, что вчерашние события и весь предыдущий разговор слишком сильно перевернули ее сознание и сиюминутное отвлечение не решит эту проблему. – Поверь, принцесса, я возьму все, что ты захочешь мне дать, но не сейчас. Не так.

– Тогда я решу свою проблему сама. – Ноги Ливи разомкнулись и опустились на пол, но я все еще прижимал желанное тело к холодному окну, глядя через ее плечо, как запотевает стекло от соприкосновения с ее обнаженной спиной. Грудь Ливи тесно прижалась к моей, твердые соски словно царапнули мою кожу. – Я научилась больше не ждать помощи.

На этих словах она со всей силы оттолкнула меня, и хмурый взгляд, в сочетании с воинственной позой, подсказал мне, что теперь-то уж точно момент ушел. Может быть, безвозвратно. Она наклонилась, чтобы поднять свою одежду с пола, и выпрямилась, не скрывая наготы, ее грудь дерзко подпрыгнула от резкости движений. Задержав свой взгляд на моем стояке, она хмыкнула, но больше ничего не сказала, гордо шагая за дверь, оставляя меня наедине с синими яйцами. Прислонившись головой к окну, я закрыл глаза, убеждая себя, что поступил правильно.

Глава 27

Доминик

Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо они, как трава, скоро будут подкошены…

Между справедливостью и беззаконием слишком тонкая грань. Я не утруждал себя размышлениями о том, что правильно, а что нет, следуя принципу, который отец вдолбил в мою голову. Раньше я не хотел принимать ни одно из его учений как истину, теперь же готов был высечь на коже некоторые отцовские догмы. Жизнь удивительным образом уподобляет нас тем, на кого мы больше всего боимся быть похожими. Я давно знал, что не сильно отличаюсь от Карсона, и именно это знание не давало мне вдохнуть полной грудью рядом с кем-то, кто заслуживал искренней любви больше, чем тьмы, живущей в моей душе.

Но порой достаточно крохотного проблеска чужого света, чтобы внезапно обнаружить его подобие внутри себя. Желание защитить Оливию и поквитаться с гребаным Россом Смитстоуном я посчитал скорее добрым мотивом, чем злым умыслом, так было легче снова не скатиться в пучину самокопания и уверений, будто я не достоин ничего хорошего. Например, своей прекрасной невесты.

Большую часть дня я провел, борясь со стояком, вспоминая пылающий взгляд и тихие всхлипы Оливии, извивающейся на моем члене и просящей собственного освобождения. Я трижды чуть не подрочил в ванной, собирая спортивную сумку для этого вечера, а потом еще дважды почти ударил себя по лицу за то, что прервал лучшее шоу, которое когда-либо видели мои глаза. А они повидали всякое.

Лучшим отвлечением от непрошеных мыслей стала поездка в дом Карсона, где он с недовольным лицом выслушал мой рассказ о случившемся с Оливией. К моему удивлению, он не был совсем уж черств, изредка кивая и оставляя короткое «угу» на мое заявление о том, что слизняк заплатит. Отец передал мне адрес Смитстоунов, поручив своим охранникам следить за домом и сообщать о любых поползновениях гада. Никто из нас не вдавался в подробности моих мотивов, предпочитая считать поступок Росса личным оскорблением фамилии Каллаханов, поскольку его скользкие лапы коснулись моей будущей жены, которая вскоре станет носить ту же фамилию.

От этой мысли внутри меня в очередной раз потеплело, словно огромный ледник вокруг сердца оттаивал, угрожая затопить тело и душу наплывом чувств. Я пока не знал, как относиться к этим переменам, поэтому предпочел сосредоточиться на чем-нибудь другом, более привычном.

Мой «Додж» остановился у кирпичного фасада на углу Шепард-стрит в Абердине. Было уже за полночь, и фонари в этом районе почти не горели, едва освещая узкую улицу с выстроенными в ряд одинаковыми таунхаусами. Забавно, как такой, по его словам, важный человек, мог жить в обычном районе. А я вам скажу. Этот ушлепок наплел Оливии с три короба, прекрасно зная, как чужда ей компания отца со всеми ее сотрудниками и их должностями. Да, он был близок к верхушке и за короткое время смог взобраться по головам туда, куда простому клерку вход был заказан, но власти, на которую он намекал, запугивая Оливию, там и в помине не было.

Я приоткрыл дверь со стороны водителя, высовывая затекшую ногу наружу, и принялся ждать, поглядывая на темные силуэты, маячившие за окнами соседних домов. Многие люди в этот час уже спали, да, но кто-нибудь все еще мог выглянуть наружу, увидев незнакомую машину, поэтому я все же прикрыл лицо козырьком кепки и натянул капюшон.

Пока сидел так, вслушиваясь в симфонию ночи, мои мысли снова и снова возвращались к Оливии и ее вчерашнему рассказу. Мне не давало покоя не только случившееся, но и тот факт, что не нашлось ни единого человека, к которому она могла бы обратиться за помощью. И меня буквально разрывало на части от желания добавить мистера и миссис Аттвуд в свой дерьмосписок сразу после имен Карсона, Росса и Хадсона долбаного Коэна.

Чтобы немного настроиться, я потянулся к отсеку между сиденьями и вытащил оттуда пакетик с травкой. Сегодня я забыл таблетки в пентхаусе, спеша покинуть его до того, как мои яйца устроят фейерверк в честь Оливии и ее почти не существующей домашней одежды, которая, к слову, нравилась мне больше ее повседневных церковных платьев. Я скрутил косяк и поджег его, затягиваясь, освещая темноту салона дьявольски-красным огоньком. Он тут же стал тусклее, и я задержал дыхание, закрывая глаза, воспроизводя в памяти вчерашнюю картину. Вот так просто успокаивающий эффект от травки совместно с тревожными воспоминаниями пробудили в моей груди сгусток контролируемой агрессии, необходимый для возмездия. Часы на приборной панели показали, что самое время устроить вечеринку, и я вышел из машины, удерживая косяк зубами, доставая спортивную сумку с заднего сиденья.