Вещие сестрички

– Ей-ей, куманек…

– Ответь на мой вопрос, – перебил герцог Флем, являя чудеса выдержки.

– Порой случается и такое, сир. Только перерыв этот заполняется снегом. Но еще перепадают деньки, когда все королевство купается в настоящих оргулярных туманах.

– Оргулярных? – рассеянно переспросил герцог.

Шута понесло. Уши его в ужасе внимали тому, что слетало с языка.

– Проще говоря, густых, повелитель… Слово это восходит к лататинскому «orgulum», что значит «суп, бульон».

Но герцог его не слушал. У него имелось давнишнее убеждение, что прислушиваться к лепету всякой мелюзги в большей или меньшей степени нецелесообразно.

– Мне скучно, Шут…

– Не позабавят ли тебя, повелитель, мои выходки и безобидные колкости?

– Что ж, валяй.

Шут облизнул пересохшие губы. Он рассчитывал, что все обернется иначе. Король Веренс в ответ на такое предложение награждал его добрым пинком или разбивал бутылку о его темечко, чем и разгонял тоску. То был настоящий король.

– Я жду, мой Шут. Заставь меня смеяться.

Колебаться дальше было бессмысленно.

– Почему в семизвездье семь звезд, а не больше?

Герцог сдвинул брови. Шут счел за лучшее побыстрее закончить свой всплеск остроумия.

– А потому, что не восемь, – заявил он и, поскольку именно этого требовал ритуал воспроизведения прибаутки, легонько постучал герцога Флема своим уставным пузырем и ущипнул струну мандолины.

Указательный палец герцога в ответ отстучал краткую дробь по подлокотнику кресла.

– Неужели? – сказал он. – И что дальше?

– Гм, тут, вообще говоря, и сказке конец… – произнес Шут и мрачно добавил: – Дедушка всегда считал эту шутку одним из самых крупных достижений своей жизни.

– Сдается мне, он рассказывал ее немного иначе, – фыркнул герцог и поднялся с трона. – Созови моих лесничих. Я решил прокатиться верхом и заодно поохотиться. А ты можешь составить мне компанию.

– Но, сир, я ни разу в жизни не садился в седло!

В первый раз за утро на губах герцога заиграла улыбка.

– Грандиозно! – процедил он. – Значит, мы приготовим для тебя лошадку, которая ни разу в жизни под этим седлом не ходила. Ха. Ха. – И герцог опустил взор на свои повязки.

«А еще, – подумал он, – надо бы не забыть послать за оружейником. Он одолжит мне напильник».

Минул еще год. Дни волочились один за другим, терпеливо прозябая в нескончаемой очереди. Когда-то, на заре основания множественной вселенной, предпринималась попытка запустить всю эту очередь целиком, но меры не увенчались успехом.

Томджон, расположившись под зыбким сооружением, что служило Хьюлу в качестве письменного стола, наблюдал за тем, как отец, расхаживая взад и вперед между фургонами и помахивая в такт речи рукой, предается словоизлиянию. Всякий раз, когда с ним такое случалось, Витоллер непременно пускал в ход свою руку, – если бы на него надели наручники, он едва ли смог бы открыть рот.

– Ну хорошо, хорошо, – говорил он. – Но ведь есть еще «Королевские невесты».

– Гвоздь ушедшего сезона, – подал голос Хьюл.

– Прекрасно. Тогда будем давать «Малло, тиран Клатча», – заявил Витоллер, и гортань его, тут же плавно переключившись, исторгла рокот, который мог заставить задребезжать стекла в окружающих домах. – «В кровавых пеленах явился я на этот свет, И кровью власть моя питалась, Пусть неразумный, что решится переплыть те реки крови…»

– Мы ставили это в позапрошлом году, – невозмутимо заметил Хьюл. – А главное, публика королями уже по горло сыта. Она хочет пьесу, которая бы ее рассмешила.

– Пусть так, но сыта она отнюдь не моими королями, – ответил Витоллер. – Дорогой мой мальчик, человек идет в театр не за тем, чтобы его там веселили. Он идет туда, чтобы Сопереживать, Учиться, Восторгаться и, наконец…

– Веселиться, – закончил Хьюл. – Взгляни сюда.

Томджон услышал шебуршание бумаги и скрип плетеных прутьев, указывающий на то, что Витоллер присел на корзину с антуражем.

– «Редкие свойства магии, – прочитал Витоллер, – или Развлеки себя сам».

Вытянув ноги, Хьюл обнаружил под столом присутствие Томджона и за ухо выволок мальчугана из укрытия.

– А что здесь такое? – спросил Витоллер. – Волшебники? Демоны? Чертенята? Жанровые сценки?

– По-моему, очень удалась сцена четвертая из второго акта… – поделился Хьюл, отправляя мальчишку к сундукам с бутафорией. – Комическая сцена мытья посуды с двумя прислужницами.

– Слушай, ну а ложе-то с мертвецом тут будет? – со слабой надеждой поинтересовался Витоллер.

– Нет, ложа с мертвецом не будет, – отрезал Хьюл. – Зато в третьем акте может появиться один очень забавный монолог. Если хочешь, набросаю.

– Забавный монолог?

– В последнем акте все равно есть лакуна. Пускай там кто-нибудь поразглагольствует. За ночь должен успеть написать.

– И чтобы дырок было побольше, – заключил Витоллер, вставая, – какое-нибудь гнусное убийство. Такие штуки всегда хорошо идут.

Повернувшись, он пошел отдавать распоряжения по установке сцены.

А Хьюл, вздохнув, взял в руки гусиное перо. Невидимый за стенами из мешковины, притаился городок Вислопес, непостижимым образом примостившийся в лощине, которая раскроила почти отвесные стены одного каньона. Вообще говоря, Овцепики не были обделены ровными участками поверхности. Беда в том, что почти все эти участки по своей ориентации вертикальны.

Хьюл не слишком жаловал Овцепики, что само по себе было достойно удивления, поскольку склоны гор являются прибежищем для многих поколений горных гномов, а Хьюл по рождению был представителем этого славного народца, каковой чести он, однако, давным-давно лишился. Дело заключалось не только в его неистребимой клаустрофобии, но и в склонности к грезам наяву. Местный же гномий король посчитал, что дар этот никак не сможет украсить его подданного, которому вменяется в обязанность производить регулярные замахи киркой и не забывать о необходимости опускать орудие. Все закончилось тем, что Хьюл получил весьма скромных размеров узелок с золотыми монетами, самые прочувствованные напутствия соплеменников и решительные заверения в недопустимости их встречи в будущем.

Случилось так, что странствующие комедианты Витоллера давали представление в городке, где поселился гном, и последний, ухитрившись выкроить из скудных средств медяк, побывал на «Долине Драконов». Он отсидел спектакль не шелохнувшись и ни разу не поменявшись в лице, вернулся к себе домой, а рано утром уже стучался в дверь Витоллера с первым наброском «Короля-под-Горой». Вещь, по правде говоря, получилась рыхловатая, однако Витоллеру хватило проницательности, чтобы разглядеть за вихрастой твердолобостью творческую стихию, способную в будущем повергнуть мир в трепет. И спустя несколько дней, когда странствующие комедианты снова отправились в путь, Хьюл трусил в хвосте кавалькады.

Частички сырого вдохновения способны проникнуть в самые дальние уголки вселенной. Рано или поздно одна из них неизбежно должна стукнуться о какое-то чувствительное темечко, под которым впоследствии родятся концепции ДНК, форма сонаты для флейты или способ износа нитей накала в лампочках в два раза быстрее. Но большинство частиц пролетают мимо, и большинство смертных умирают, так ни разу и не почувствовав их удар.

Но есть смертные, которым везет еще меньше. Таким смертным достаются все частички до единой.

К этим смертным относился и Хьюл. Вдохновения, пленявшего его разум, хватило бы, чтобы обеспечить с лихвой целую эпоху сценического искусства, несмотря на то, что его крошечный шишковатый череп едва ли был предназначен эволюцией для чего-то большего, чем отражение ударов увесистой дубинки.

Хьюл пососал кончик гусиного пера, обвел кротким, застенчивым взглядом лагерь. За ним никто не следил. И Хьюл, осторожно сняв верхние листы «Редких свойств магии», склонился над толстенной пачкой еще не исписанной бумаги.