Мрачный Жнец

Один из них сказал: Да. Да. Совершенно верно.

Один из них сказал: Ладно. Осторожнее в будущем.

Один из них сказал: Так что, договорились?

Они подняли глаза на лик Азраила, чьи черты проступали на небе. Если точнее, они и были небом.

Азраил медленно кивнул.

Один из них сказал: Отлично. Что это за место?

Один из них сказал: Это Плоский мир. Летит через космос на спине гигантской черепахи.

Один из них сказал: А, один из этих. Я такие терпеть не могу.

Один из них сказал: Вот опять. Вы сказали «я».

Один из них сказал: Нет! Нет! Лично я ни за что не сказал бы «я»… ой, блинский…

Один из них вспыхнул пламенем и сгорел, точь-в-точь как клуб газа – быстро и без останков. Почти сразу же на его месте появился другой. На вид он не отличался от исчезнувшего.

Один из них сказал: Пусть это послужит уроком. Стать личностью – значит стать конечным. А теперь… пора.

Азраил наблюдал, как они уплывают прочь.

Трудно постичь мысли создания столь исполинского, что в реальном пространстве его длина измерялась бы в световых годах. Но так или иначе, он повернул свою неизмеримую массу и поискал глазами, в которых терялись звёзды, среди мириада миров тот, Плоский.

Который на спине черепахи. Плоский мир – зеркало прочих миров.

Звучало это интересно. А Азраил, заточённый в плену тысячелетий, заскучал.

А вот зал, в котором будущее вливается в прошлое сквозь воронку настоящего.

Вдоль стен выставлены часы. Не песочные, хотя форма у них та же. Не те часики, которые можно купить как сувенир, с названием вашего любимого курорта, начертанным тем, у кого чувства прекрасного не больше, чем у пончика с повидлом.

То, что в них сыплется, не песок. Это секунды, что без конца превращают «может быть» в «было».

Это часы жизней, и на каждых написано чьё-то имя.

Целый зал, наполненный лёгким шелестом утекающей жизни.

Только представьте…

А теперь добавьте к этому звонкий цокот костей по камню. Он приближается.

Тёмный силуэт проходит перед нами и направляется дальше вдоль бесконечных рядов этих пророческих склянок. Цок, цок. Ага, вот часы, в которых верхняя колба почти опустела. Костяные пальцы тянутся к ней. Забирают. И ещё одну. Забирают. И ещё. И ещё много, много других. Забирают, забирают.

И такая работа идёт целый день. Если можно так сказать, конечно, ведь дней тут никаких нет.

Цок, цок – тёмный силуэт терпеливо шагает вдоль рядов.

И останавливается.

И замирает в замешательстве.

Потому что перед ним – маленькие золотые часики, не больше наручных.

Вчера их тут не было – вернее, не было бы, будь тут «вчера».

Костяные пальцы обхватывают часы и поднимают на свет.

На них написано имя заглавными буквами. Это имя – СМЕРТЬ.

Смерть опустил часы, затем снова поднял. Пески времени уже бежали в них. Он перевернул часы – чисто ради эксперимента, посмотреть, что будет. Песок продолжил струиться, только теперь снизу вверх. Другого Смерть и не ожидал.

Это означало, что, даже существуй тут «завтра», его отныне всё равно не будет.

В воздухе за ним что-то пошевелилось.

Смерть медленно обернулся и обратился к смутной фигуре, парившей во мгле.

– ПОЧЕМУ?

Тот ответил ему.

– НО ЭТО… НЕПРАВИЛЬНО.

Тот ответил ему: Нет, правильно.

На лице Смерти не дрогнул ни единый мускул – их всё равно там не было.

– Я ПОДАМ ЖАЛОБУ.

Тот ответил ему, что уж он-то должен понимать: жалобы бесполезны.

Никаких жалоб. Никаких жалоб.

Смерть поразмыслил над этим, а затем сказал:

– Я ВСЕГДА ИСПОЛНЯЛ СВОЙ ДОЛГ ТАК, КАК СЧИТАЛ ПОДОБАЮЩИМ.

Фигура подплыла ближе. Она отдалённо напоминала монаха в серой рясе с капюшоном.

Она ответила: Мы знаем. Поэтому разрешаем тебе оставить коня.

Солнце клонилось к закату.

Из всех созданий на Плоском мире самая коротая жизнь у мушек-подёнок – не более двадцати четырёх часов. Две самые старые мушки бесцельно кружили над рыбным ручьём, повествуя недавно вылупившимся о былых временах.