Держи марку!

Они вышли на шумную улицу и встали прямо напротив здания. Все как Мокриц и рассчитывал.

– Вуаля, – провозгласил он, а затем вспомнил, к кому обращается, и добавил: – В смысле, полюбуйся.

– Это парикмахерская, – неуверенно сказал Грош. – Дамская.

– А ты тертый калач, Толливер, все-то подмечаешь, – сказал Мокриц. – А на окне большими сине-зелеными буквами написано какое название…?

– «ХdЮГО», – ответил Грош. – И что из этого?

– Именно, «ХЬЮГО», – сказал Мокриц. – Только мягкий знак смотрит в другую сторону, потому что… не стесняйся, рассуждай вместе со мной…

– Э… – Грош в отчаянье вылупился на буквы, умоляя их открыть ему свой смысл.

– Почти угадал, – сказал Мокриц. – Мягкий знак развернут в другую сторону, потому что во вдохновенном лозунге, украшающем наш несравненный Почтамт, нет и никогда не было мягкого знака, зато была буква «Р», господин Грош, – он подождал, пока до него дойдет. – Эти огромные железные буквы были украдены с нашего фасада. С лицевой части здания, я имею в виду. Это из-за них у нас там «мак ночи», господин Грош.

Потребовалось время, чтобы озарение наконец снизошло на Гроша, но когда это свершилось, Мокриц оказался готов.

– Нет-нет-нет, – сказал он, вцепившись рванувшемуся было с места старику в засаленный воротничок, чем чуть не сшиб Гроша с ног. – Мы решим эту проблему другим путем.

– Да это ж собственность Почтамта! Это ж хуже воровства! Это ж государственная измена! – вопил Грош.

– Совершенно верно, – согласился Мокриц. – Господин Помпа, сделай одолжение, подержи пока нашего друга, вот так, а я пойду и… со всем разберусь.

Мокриц сдал беснующегося младшего почтальона на руки голему и отряхнулся. Он выглядел немного помятым, но решил, что и так сойдет.

– А вы что собираетесь делать? – спросил Грош.

Мокриц улыбнулся ему своей лучезарной улыбкой.

– То, в чем мне нет равных, господин Грош. Общаться с людьми.

Он пересек улицу и открыл дверь в парикмахерскую. Звякнул колокольчик.

Зал внутри был разделен на множество кабинок, а в воздухе витал сладкий, липкий и даже какой-то розовый запах. Прямо у входа стояла конторка, на которой лежал толстый журнал. Вокруг везде были цветы, и девушка за конторкой бросила на Мокрица надменный взгляд, который еще влетит ее работодателю в копеечку.

Она ждала, пока Мокриц что-нибудь скажет.

Тот принял строгий вид, нагнулся к ней и произнес голосом, который по всем приметам был шепотом, но отчего-то слышался и на изрядном расстоянии:

– Могу ли я видеть господина Хьюго? По очень важному делу.

– По какому именно?

– Это… деликатный вопрос… – сказал Мокриц. Он заметил, как разворачиваются в их сторону причесанные макушки. – Но можешь ему передать, что у меня хорошие новости.

– Если они хорошие, то…

– Передай ему, что я надеюсь уговорить лорда Витинари не доводить дело до суда. Скорее всего, – сказал Мокриц, понижая голос ровно настолько, чтобы возбудить любопытство окружающих, но не так, чтобы остаться неуслышанным.

Девушка в ужасе уставилась на него.

– Надеешься? Ой… – Она схватилась за узорную переговорную трубу, но Мокриц мягко забрал ее у девушки из рук, непринужденно насвистел в нее мотивчик, приложил раструб к уху и ослепительно улыбнулся.

– Спасибо, – сказал он. И неважно, за что. Улыбайся, говори правильные слова с правильной интонацией, и всегда, всегда излучай уверенность, как солнце – свет.

У него в ухе раздался голос, слабый, как писк паучка, застрявшего в спичечном коробке.

– Цыцыць вуб набнаб?

– Хьюго? – сказал Мокриц. – Спасибо, что уделил мне минутку. Это Мокриц, Мокриц фон Липвиг. Главный почтмейстер, – он взглянул на переговорную трубу. Она исчезала в потолке. – Мы так признательны тебе за помощь, Хьюго. Я насчет пропавших букв. Числом пять штук.

– Скрик? Шабадабавик? Крич вит батараф!

– С собой у меня этого нет, Хьюго, но если угодно, можешь выглянуть из окна, там стоит мой личный помощник, господин Помпа. Прямо через дорогу.

А еще в нем восемь футов роста и в руке огромный лом, добавил Мокриц мысленно. Он подмигнул барышне за конторкой, которая наблюдала за ним с каким-то благоговением. Никогда нельзя давать заржаветь навыкам общения.

Через потолок он услышал приглушенный поток ругани. Пройдя переговорную трубу, она превратилась в:

– Вабз нибиббл!

– Согласен, – сказал Мокриц. – Я, пожалуй, поднимусь, и мы обсудим все лично.

Десять минут спустя Мокриц осторожно перешел дорогу и улыбнулся своим подчиненным.

– Господин Помпа, будь другом, иди вон туда и выдери оттуда наши буквы, – сказал он. – Постарайся ничего не поломать. Господин Хьюго охотно пошел нам навстречу. А ты, Толливер, ты же давно здесь живешь, верно? Знаешь, где тут можно нанять рабочих с веревками, верхолазов или как это называется? Хотелось бы, чтобы к полудню буквы вернулись на положенное место. Это можно устроить?

– Это дорого обойдется, – заметил Грош, восхищенно глядя на Мокрица. Мокриц вытащил из кармана кошелек и потряс им, звеня монетами.

– Ста долларов должно хватить за глаза, – сказал он. – Господин Хьюго очень, очень хотел загладить свою вину. По его словам, он купил эти буквы много лет назад в каком-то кабаке и рад заплатить за то, чтобы они вернулись на законное место. Поразительно, как доброжелательны бывают люди, если найти к ним верный подход.

На той стороне улицы раздался лязг. Удалить «Х», по-видимому, господину Помпе не составило особого труда.

Будь вежлив и зови на помощь здоровяка с ломом, подумал Мокриц. Может, все выйдет не так уж и плохо.

Блеклый солнечный свет падал прямо на водруженную наверх букву «О». Собралась внушительная толпа. Жители Анк-Морпорка всегда уделяли повышенное внимание людям на крышах – вдруг повезет и удастся увидеть интересное самоубийство. Когда последнюю букву приколотили на положенное место, послышались оживленные восклицания – ради приличия.

Четыре трупа, подумал Мокриц, глядя на крышу. Интересно, будет ли Стража меня допрашивать. Знают ли обо мне в Страже? Или считают меня мертвым? Хочу ли я разговаривать с полицией? Нет! Черта с два! Единственный способ выпутаться из этой передряги – мчаться вперед и не оглядываться назад. Ох, Витинари, чтоб ему пусто было. Но еще можно выйти победителем.

Можно заработать.

Был он государственным служащим или не был, в конце концов? А государство берет с людей деньги. Для того оно и существует.

Он же умел находить подход к людям. Он умел убедить любого, что медь – это слегка потускневшее золото, что стекло – это бриллиант, что завтра будут наливать дармовое пиво.

Он их всех обведет вокруг пальца! Он не будет пытаться сбежать, еще не время! Если голем может купить себе свободу, то и он сможет! Он засучит рукава, будет хлопотать, создавать видимость занятости и направлять все счета прямо Витинари, ведь это государственная служба. Разве патриций сможет возразить?

И если он, Мокриц фон Липвиг, не сумеет нагреть на этом руку, и даже обе, а если повезет, то и другие части тела, то значит, он этого и не заслуживает! А потом, когда все будет идти как по маслу, а деньги – течь рекой… тогда придет пора задуматься об игре по-крупному. За большие деньги можно заручиться поддержкой многих людей с кувалдами.