Ноги из глины

– Старика Сконнера, сэр? Да не то чтобы. Я особо его и не видел, кроме того случая, когда пришла военная полиция и вытащила его с чердака.

– А что насчет твоей, м-м-м, генеалогии?

– Все это враки, сэр. Нет у меня никакой генеалогии, что бы вам ни наговорили.

– Ох. Ладно. Э… ты же не знаешь, что такое «генеалогия», да, Шнобби?

Шнобби поерзал на стуле. Он не любил, когда его допрашивали стражники, особенно учитывая, что он и сам был стражником.

– Я в словах не большой мастак, сэр.

– Тебе ничего не известно о твоих пращурах?

На лице Шнобби снова отразилось смятение, так что Ваймс быстро добавил:

– О твоих предках.

– Только о старике Сконнере. Сэр… если вы так подводите к тому, чтобы спросить о тех мешках с овощами, что пропали из лавки на улице Паточной Шахты, знайте, что я не…

Ваймс неопределенно махнул рукой.

– Он тебе… ничего на память не оставил?

– Парочку шрамов, сэр. И этот злосчастный локоть, что ноет на погоду. Всегда вспоминаю старика, когда ветер дует со стороны Пупа.

– Ага, ладно…

– А, ну и это еще, конечно. – Шнобби сунул руку за проржавевший нагрудник. Вот тоже чудо из чудес. Даже доспехи сержанта Колона порой поблескивали, пусть и не сияли по-настоящему. Но любой металл, вступивший в контакт с кожей Шнобби, почти мгновенно покрывался ржавчиной. Капрал вытянул кожаный шнурок, который носил на шее, и Ваймс увидел золотое кольцо. Золото не ржавеет, но кольцо все же было покрыто патиной.

– Он мне его передал, когда лежал на смертном одре, – сказал Шнобби. – Ну то есть как передал…

– А он что-то сказал?

– Сказал, а как же: «А ну отдай, паршивец!» Он его носил на шнурке, сэр, прямо как я. Но от этого кольца мало проку. Я бы его кому-нибудь загнал, но это единственное, что у меня есть на память о старике, сэр. Ну, кроме ветра с Пупа.

Ваймс взял кольцо и потер пальцем. Это был перстень с печаткой, с выгравированным гербом. Годы, патина и постоянный контакт с телом капрала Шноббса сделали гравировку почти неразличимой.

– Да у тебя небось полно титулов, Шнобби.

Шнобби кивнул:

– Но у меня от них есть специальный шампунь, сэр.

Ваймс вздохнул. Он был честным человеком. Он всегда считал, что это один из главных его недостатков.

– Когда у тебя выдастся свободная минутка, загляни в Геральдическую палату на Моллимогской улице, ладно? Захвати с собой это кольцо и скажи, что это я тебя послал.

– Э-э-э…

– Тут нет никакого подвоха, Шнобби, – сказал Ваймс. – Не бойся, в переделку не попадешь. Ну, не на этот раз.

– Как скажете, сэр.

– И не обязательно называть меня «сэр», Шнобби.

– Есть, сэр.

Когда Шнобби ушел, Ваймс вытащил на свет потрепанную копию «Книги Пэров Твурпа», или, как он сам ее называл, справочника преступного мира. Обитателям трущоб не было места на этих страницах, зато здесь можно было найти их арендодателей. И, хотя проживание в трущобах считалось весомым аргументом в пользу преступных намерений, владение целым кварталом этих трущоб почему-то всего-навсего открывало двери на светские рауты.

В последнее время чуть ли не каждую неделю выходило обновленное издание. Дракон был прав по меньшей мере в одном. Анк-Морпорк грозил превратиться в форменный гербарий.

Он поискал в списке фамилий де Шноббсов.

Проклятье, даже у них был свой герб. С одной стороны его подпирал гиппопотам – предположительно один из королевских гиппопотамов, а значит, предок Родрика и Кита. С другой – кто-то вроде быка, подозрительно похожий на Шнобби. Он держал золотой крест, который наверняка где-то умыкнул – это все-таки был герб де Шноббсов. Герб был красно-зеленый, с белым шевроном, на котором красовались пять яблок. Их значение было для Ваймса неочевидным. Может, это был очередной потешный каламбур, от которого вся Геральдическая палата ухахатывалась и хлопала в ладоши. Хотя если Дракон, Король Гербов, слишком сильно хлопнет в ладоши, он рискует остаться без рук.

Вообразить Шнобби снобом-аристократом было легче легкого. Его ошибка состояла в том, что он недостаточно широко мыслил. Он залезал в чужие дома и прибирал к рукам всякую малозначительную ерунду. Если бы он залезал на чужие континенты и прибирал к рукам целые города, в процессе жестоко убивая их жителей, он мигом стал бы столпом общества.

Фамилия Ваймса в книге не упоминалась.

Я-Сама-Справедливость Ваймс не был столпом общества. Он собственными руками убил короля. Это нужно было сделать, но общество, что бы мы ни понимали под этим словом, не всегда в восторге от людей, которые делают или говорят то, что нужно. Он не только короля предал смерти, что верно, то верно, но город катился ко дну, постоянно вспыхивали какие-то идиотские войны, нас едва не подмяла под себя Клатчская империя. Приятный тип уж точно не исправил бы ситуацию. История нуждалась в хирургии. И временами единственный подходящий хирургический инструмент – топор. В топоре есть что-то веское и окончательное. Но стоит убить одного дрянного королишку – и тебя уже называют цареубийцей. Как будто ты постоянно этим промышляешь…

Ваймс когда-то нашел в библиотеке Незримого Университета дневник Камнелица. Старик отличался суровым нравом, тут не поспоришь. Но и времена были суровые. В дневнике он написал: «Пускай же из горнила битвы выйдут новые люди, коих не прельстит былая ложь». Но былая ложь в конце концов победила.

Он сказал людям: «Вы свободны». И они закричали: «Ура!», а потом он показал им цену свободы, и они назвали его тираном и предали, немного потыкались в разные стороны, как цыплята, которые впервые высыпали из родного курятника во двор, и вернулись в тепло, и закрыли за собой дверь…

– Дзынь-дзынь, дон-дон.

Ваймс вздохнул и достал органайзер.

– Да?

– Напоминание: встреча с сапожником, два часа дня, – сообщил бес.

– Сейчас еще не два, да и в любом случае, это было во вторник, – сказал Ваймс.

– Тогда я вычеркну это из списка дел, да?

Ваймс пихнул неорганизованный органайзер обратно в карман и снова выглянул в окно.

У кого был мотив отравить лорда Витинари?

Нет, это неверный подход. Наверное, если отправиться на окраины города и свести круг подозреваемых к старушкам, которые почти не выходят из дома (что немудрено, когда дверь заклеена обоями), удалось бы найти кого-то, у кого не было мотива. Но Витинари оставался в живых, потому что устраивал дела таким образом, что будущее без него представлялось более рискованной перспективой, чем будущее с ним.

Выходит, решиться на его убийство мог только безумец – а безумцев в Анк-Морпорке хватало, боги свидетели, – или кто-то, кто не сомневался: если город рухнет, он окажется на самом верху этой груды обломков.

Если Фред прав – а сержант обычно служил хорошим примером того, как мыслят простые горожане, поскольку и сам был простым горожанином, – таким человеком был капитан Моркоу. Но Моркоу был одним из немногих жителей города, кому, кажется, нравился Витинари.

Конечно, был еще один человек, который выиграл бы от убийства патриция.