Ось мировой истории. Авраамические религии и век разума

«Хотя и доступное всем дальнейшим влияниям, оно на всю жизнь сохраняет характер, полученный им вследствие своего происхождения от Эдипова комплекса, а именно – способность противопоставлять себя «Эго» и преодолевать его. Оно – памятник былой слабости и зависимости «Эго» и продолжает свое господство и над зрелым «Эго». Как ребенок был принужден слушаться своих родителей, так и «Эго» подчиняется, категорическому императиву своего «Супер-Эго».

«Вопрос, ответ на который мы отложили, гласит: как это происходит, что „Супер-Эго“, в основном, проявляет себя как чувство вины (лучше – как критика: чувство вины есть соответствующее этой критике восприятие в „Эго“) и при этом развивает по отношению к „Эго“ такую исключительную жестокость и строгость? Если мы обратимся сначала к меланхолии, то найдем, что могучее „Супер-Эго“, захватившее сознание, неистовствует против „Эго“ с такой беспощадной яростью, как будто бы присвоив себе весь имеющийся в индивиде садизм. Согласно нашему пониманию садизма, мы сказали бы, что в „Супер-Эго“ отложился разрушительный компонент, обратившись против „Эго“. То, что теперь господствует в „Супер-Эго“, является как бы чистой культурой инстинкта смерти, и действительно ему довольно часто удается довести „Эго“ до смерти, если только оно до того не защитится от своего тирана обращением в манию»

Звучит нелепо, если мы не знаем, что речь идет о силовом поле психике, где Эго и СуперЭго – противостоящие полюса, запускающие цикличный гомеостаз эгозащиты, что и составляет поток детерминированной энергии психики. Во всем, что касается механизмов этого силового поля, Фрейд проявил почти такую же гениальную проницательность, как с обнаружением полюсов этого силового поля. Он не смог толком сформулировать своего великого открытия и в других частностях тоже, потому что только видение системы в целом, видение силового поля позволили бы ему создать из разрозненных фактов стройную теорию.

Давайте бегло посмотрим на эти факты, которые он обнаружил в ходе экспериментального исследования пациентов:

– Страх, как мотивация запуска эгозащиты. Мистический характер страха, который он понимает как всемогущество нарциссизма. Мы помним, что Леви-Брюль, тоже говорит о страхе сверхъестественных сил как основной мотивации поведения дикарей, эгозащита которых состоит в магических (то есть бессмысленных) ритуалах.

– Загрузки СуперЭго, как проекции сознания, которые ставят ширму между человеком и действительностью. «Кривое зеркало» Кьеркегора, которое искажает реальный мир, действительно есть следствие восприятия мира через поле Эгосистемы, которое показывает мир в искажении чувственной информации о противостоянии двух сил: Эго и СуперЭго. Это объясняет и искажение реальности и страх «сверхъестественных» сил, который есть просто реакция закона сохранения силы на информацию поля Эгосистемы, где Эго (то есть тому, чью силу надо защищать), угрожает громадная сила всего остального мира.

– Фрейд говорит о двух противоположных эмоциональных «притяжениях», Влюбленности и Самолюбии. Термины «влюбленность» и «самолюбие» – его, а термин «притяжение» – мой, но мы увидим, что этот термин удачнее выражает его мысль. Поскольку речь именно об эмоциональных расстройствах, расстройствах воли, прежде всего, а вовсе не о любви в ее духовном смысле. Фрейд говорит об амбивалентности чувств, когда смешаны ненависть, страх, и нежность, о расстройствах воли, когда «критика молчит», о «сверхценности» объекта любви, и он опять прав, в том, что так обстоит дело с влюбленностью и самолюбием, но неправ, что такова настоящая основа человеческой нежности в дружбе духовного единения. (Здесь А. Маслоу противопоставляет теории любви Фрейда свои исследования самоактуалов, в том числе половой любви. Результаты его исследований полностью совпадают с выводами его любимого учителя Э. Фромма).

Это же подчеркивает и Э. Фромм в «Искусство любить» и «Величие и ограниченность Фрейда». Фромм, как раз, противопоставляет в этих книгах влюбленность и самолюбие, как два вида эгозащиты, образующие союзы садомазохизма, а вовсе не любовь, которую он трактует в духовном смысле «братства», как общей человеческой основы любви. Действительно, влюбленность и самолюбие – два вида эгозащиты:

– Верхняя эгозащита (самолюбие), когда человек считает, что его Эго сильнее СуперЭго, и старается «изнасиловать» внешний мир (отчаяние, когда хотят быть собой у Кьеркегора),

– Нижняя эгозащита (влюбленность), когда человек считает, что СуперЭго сильнее его Эго, и стремится сохранить свою силу подчинением большей силе, отказом от себя, раболепием (отчаяние, когда не хотят быть собой у Кьеркегора).

Эти притяжения составляют механизм цикличного гомеостаза эгозащиты детерминированного поля психики: поодиночке они составляют дисбаланс, неравновесие, а вместе равновесие союзов господ и рабов, садомазохизма. Фромм называл их союзами симбиотической связи эксплуатирующей и подчиненной личностей. Он же подчеркивает временность и цикличность таких союзов, в которых люди носят маски и не имеют настоящих личностей, так что быстро надоедают друг другу и ищут новых объектов мистического поклонения. Отсюда видно, как наивны были утверждения Маркса, что в основе классов господ и рабов – экономические отношения, а не законы психики, в данном случае цикличный гомеостаз силового поля Эгосистемы. Однако, сам Фрейд только формулирует противоположность самолюбия и влюбленности, но как правильно замечает Фромм в «Величие и ограниченность Фрейда», он не сознает, что речь идет о патологии, и говорит об этих притяжениях, как о настоящей любви.

В итоге, значение теории психической энергии Фрейда всецело в его опытных, экспериментальных находках, в обнаружении фактов реальности поля Эгосистемы. А также в самой постановке проблемы психической энергии, как научной проблемы. С Фрейда начинается серьезное отношение к психической энергии как объекту научного исследования, хоть Фрейд и смешивает психическую и биологическую энергию. Тем не менее, он переходит на язык энергетики, анализируя факты сознания.

Во всем остальном, влияние Фрейда было почти столь же дурно, как влияние Дарвина и Маркса на современную науку. Прежде всего, он постулирует подобно этим последним «звериную природу» человека, как основу человеческой энергии. Энергия Духа, интеллекта, совести редуцируется к «рационализациям» мартышек, желающих прикрыть этими фантазиями о совести и правде свою бесстыдную животную похоть. Уровень духовной энергии также исчезает в нарисованном им образе человека, как и в теории происхождения человека Дарвина, и в экономическом человеке Маркса.

Более того, найденное им поле эгосистемы, он трактует не как поверхностное, болезненное образование, так что вся психотерапия должна сводится к нейтрализации автоматизмов этого поля, к снятию эгозащиты другими словами, а как самую суть психики, фундаментальную психику человека, его истинное Я. То есть он понимает болезнь, как здоровую психику. Что хорошего могло получиться из такой теории? На этом и была сосредоточена критика его работ такими представителями гуманистической психологии, как А. Адлер, Э. Фромм, К. Хорни, А. Маслоу, К. Роджерс и др

2) Теория психической энергии у К. Юнга и М. Элиаде

Скандальная в свое время книга У. Робертсона Смита «Религия семитов» по сути содержала в себе ту же мысль, что и философия истории Карла Ясперса. Осевое время Ясперса – это доктрина, утверждающая, что осью мировой истории является «конец мифологической эпохи» и начало борьбы «логоса против мифа». Именно так он определяет осевое время в своей книге о смысле истории, и подчеркивает, что этические религии, которые появляются в это время в Индии, Израиле, Греции, Китае и Персии – это начало рационалистического способа мышления, которое он в этой связи противопоставляет мифам. Ту же мысль развивает и Робертсон Смит в «Религии семитов», когда говорит, что первобытные верования семитов ничем не отличаются от верований других дикарей, что в их основе также как везде в первобытных обществах – тотемизм, магия и колдовство «коллективных представлений». Термин, который он здесь впервые вводит в отношении первобытных обществ, и который разовьют в своих работах Дюркгейм и Леви-Брюль. Робертсон Смит говорит о том, что есть качественное различие между первобытным сознанием, в том числе и сознанием семитов, и этическими религиями пророков, которые мы имеем в священных писаниях осевого времени Ясперса, например, в Библии. Что сознание абориген абсолютно материалистично, что в их магических ритуалах и коллективных представлениях нет ничего от разума и духа, и что дух, истина и разум начинаются только с первыми пророками этических религий. Он связывает этот качественный скачок от первобытного сознания дикарей к духовной энергии разумного сознания с откровениями, полученными первыми пророками. Как бы то ни было, он фиксирует этот качественный разрыв между мистическим сознанием дикарей и разумным сознанием духовной энергии. О том же говорит и К. Ясперс в своей концепции осевого времени.

Л. Клейн пишет в «Истории антропологических учений», что книга Робертсона Смита «Религия семитов» имела для автора, который доказывал богодохновенность Библии, неожиданный, даже противоположный результат, поскольку его аргументами стали доказывать происхождение Библии из магического сознания аборигенов. Но мы видели, что Ясперс, например, сделал другие выводы, в полном соответствии с позицией самого автора, о том, что этические религии – это уже начало рационального мышления и пробуждения духовной энергии, чего не скажешь о магическом сознании дикарей. Дюркгейм не согласен с Ясперсом, он считает, что этические религии самых развитых цивилизаций и тотемические религии самых примитивных аборигенов абсолютно одинаковы, в них нет никакой борьбы между разумом и мистикой, а есть только потребность совместных ритуалов для соединения психической энергии людей. Так Дюркгейм понимает психическую энергию.

Леви-Брюль развил свою знаменитую концепцию двух качественно различных сознаний в пику Дюркгейму, почерпнув идею именно в «Религии семитов» Робертсона Смита. Он отказался признавать, подобно Ясперсу, какую-либо эволюцию в структуре каждого из этих сознаний: если есть какая то эволюция, то только в соотношении этих двух сознаний в психике человека. Как Ясперс говорит, что развитие идет только в сфере накопления знаний, но не в самой природе сознания человека, так и Леви-Брюль настаивал, что нет и не может быть ничего общего между мистическим сознанием и логическим сознанием, что они не являются стадиями друг друга (как утверждал например Конт), и что они продолжают существовать одновременно в сознании современных цивилизованных людей в своем первозданном виде. Мы уже видели, что о том же говорили в своих теориях психической энергии Платон и Спиноза, Кьеркегор и гуманистические психологи.

Карл Юнг и Мирча Элиаде – теоретики совершенно иного толка. Л. Клейн пишет, что в 60-е годы прошлого столетия они совместно выпускали журнал «Антей». Действительно, сходство их идеологии бросается в глаза. Нам они интересны постольку, поскольку Юнг сформулировал одну из самых известных на сегодня теорий психической энергии.

Мирча Элиаде, известный историк религии американских и европейских университетов, дает прямо противоположную Ясперсу и Робертсону Смиту концепцию религии. Он говорит о том, что именно первобытное сознание дикарей с его мистикой и коллективными магическими ритуалами близко к истокам истинной духовности, истинной божественности, истинной природы человека. Что «язычество» в этом отношении много «духовнее» христианства. Он противопоставляет цикличное время аборигенов линейному времени научных цивилизаций, он противопоставляет прогрессистским теориям запада теорию инволюции, о золотом веке первобытных обществ. Элиаде говорит, что рациональные цивилизации – это обычная мирская жизнь, которая есть потеря связи с истоками. Тогда как магические ритуалы аборигенов – это сакральная жизнь, которая восстанавливает резервы духовной энергии человека, его истинной сущности. Поэтому время циклично – оно движется от ритуалов к ритуалам, а како-то там научное развитие не имеет никакого значения. Его теория – полная противоположность теориям Робертсона Смита и Ясперса: у него начало рациональной эпохи стало началом деградации духовности человека, поскольку человек лишился своих мистических корней, своей связи с подлинной магией, которая составляла его природу. Поэтому те первобытные общества, в которых эта магия еще сильна, много ближе к своей истинной природе и к духовной энергии, чем люди рациональных цивилизаций. Счастливая жизнь в циклическом времени, приходит он к выводу, ибо люди живут от одних магических ритуалов, в которых они оживляют свои мифы, до других магических ритуалов, возвращаясь к истокам в эти священные моменты «иерофаний» (то есть воплощения сакрального в жизнь человека).

Л. Клейн пишет, что Мирча Элиаде создал новую для западной науки концепцию «человека религиозного», которого он противопоставил «человеку разумному». Это не совсем так, если верить Робертсону Смиту и Ясперсу, которые утверждают, что магическое сознание дикарей не есть духовная энергия, и что этические религии уже ближе к духовной энергии именно в силу своего противостояния мистике, и именно потом, что это революционный поворот к рациональному мышлению. Это находит подтверждение во всех последовавших протестантских революциях, которые имели целью еще больше очистить этические религии от мистики (магии) и приблизить их к рациональному и осмысленному служению добру и истине. Л. Клейн пишет, что некоторые говорят, что Элиаде разделил сакральное и профанное, но на самом деле, его роль в том, что он их смешал. Это абсолютно верно. Он смешивает мистическое сознание дикарей с разумным сознанием научных цивилизаций в хаотичное варево.

Как бы там ни было, теория психической энергии К. Юнга во всех основных аспектах воспроизводит теорию иерофаний Мирчи Элиаде. Юнг был какое-то время адептом Фрейда, но позже порвал с ним из-за своей концепции «коллективного бессознательного», которая играет в его аналитической психологии такую же роль, как иерофании у Элиаде.

Юнг предполагает, что коллективное бессознательное – «это „чрево“, о котором говорит Павел»:

«Есть нечто в нашей душе от высшей власти – и если это не осознанный бог, тогда все же по крайней мере это – „чрево“, как говорит Павел. Поэтому я считаю более мудрым осознанно признавать идею бога».

«Коллективное бессознательное» у Юнга – это вместилище сакрального, это «мир идей» Платона наоборот, поскольку Платон говорил об идеях интеллекта, в Юнг вслед за Элиаде говорит об идеях мистики, о мифах, которые он называет «архетипами». Его «архетипы» больше чем просто мифы; они и мысль, и чувства, и опыт всего человечества, и даже опыт всего животного мира. Вот где действительно, «смешались кони, люди». Опять же подобно Элиаде, он безжалостно смешивает рациональное и мистическое в одну неразличимую кучу, из которой уже невозможно достать что-либо вразумительное и резонное. Поэтому он вынужден честно заявить, что «Сущность сознания – это загадка, решения которой я не знаю», и что «при таком положении вещей бессознательное представляется нам большим иксом, где единственно несомненным является то, что из него исходят значительные воздействия». Он определяет сознание через метафору со светом прожектора, а бессознательное соответственно через метафору с тьмой: «Поэтому мы любим сравнивать сознание со светом прожектора. Только те предметы, на которые падает конус света, попадают в поле моего восприятия. Однако предмет, который случайно оказывается в темноте, не перестает существовать, он просто становится невидимым».

Этот «мир идей Платона наоборот», в котором собираются все магические несуразности сознания абориген, вся нелепость мифологической эпохи под вывеской человеческой мудрости всех времен и народов, и является тем главным источником «психической энергии», «духовности», которая составляет центральную тему аналитической психологии Юнга: «Коллективное бессознательное содержит в себе все духовное наследие эволюции человечества, возрождаемое в структуре мозга каждого индивидуума. Сознательный ум – это эфемерный феномен, который выполняет все провизорные адаптации и ориентации, и по этой причине его функцию лучше всего сравнить с ориентировкой в пространстве. Напротив, бессознательное служит источником инстинктивных сил души, а также форм или категорий их регулирующих, т е архетипов. Все самые яркие и мощные идеи восходят исторически к архетипам. Это особенно верно в отношении религиозных представлений, хотя центральные понятия науки, философии и этики также не составляют исключения из этого правила. В своем нынешнем виде они представляют собой варианты архетипических представлений, созданные посредством их сознательного применения и приспособления к действительности. Ибо функция сознания заключается не только в осознании и усвоении внешнего мира через врата наших чувств, но и в переводе мира внутри нас в зримую реальность»

Итак, подобно Элиаде, он смешивает «сакральное» мистического сознания абориген с научным мышлением «мирского» сознания рациональных людей, и называет это коллективным бессознательным, из которого все человечество черпает свою мудрость. Более того, он подчеркивает, что сознание и бессознательное не противостоят друг другу, как это говорил, например, Леви-Брюль или Кьеркегор, а дополняют друг друга, компенсируют друг друга. Что функция сознания как раз состоит в том, чтобы добыть себе энергию из этого источника всеобщей духовной энергии человечества. Он называет этот процесс индивидуацией. «Бессознательные процессы, компенсирующие сознательное Я, содержат в себе все те элементы, которые потребны для саморегулирования целокупной психики», – пишет Юнг.

Он отказывается понимать появление бреда как симптом психического расстройства. Он говорит, что мифы составляют бессознательное любого человека, и потому любой человек в существе своем иррационален. Не бред есть симптом болезни, а потеря сознанием контроля над этим мифологическим содержанием бессознательного.

«Дело в том, что человек не должен идентифицировать себя с самим разумом, ибо человек не только разумен и никогда не будет иным. На это следует обратить внимание всем школьным воспитателям от культуры. Иррациональное не должно и не может быть искоренено. Боги не могут и не должны умереть. Я выше сказал, что в человеческой душе, по-видимому, всегда присутствует нечто подобное некоторой высшей власти, и если это не идея бога, то тогда это – чрево, говоря вслед за Павлом. Этим я хотел выразить тот факт, что всегда какой-либо инстинкт или комплекс представлений концентрирует на себе максимальную сумму психической энергии, посредством чего он принуждает „Я“ служить ему. Обычно „Я“ настолько притягивается этим энергетическим фокусом, что идентифицирует себя с ним и ему кажется, будто оно вообще ничего другого не желает и ни в чем другом не нуждается. Так возникает мания, мономания, или одержимость, сильнейшая односторонность, грозящая тяжелейшим образом нарушить психическое равновесие. Без сомнения, в способности к такой односторонности кроется тайна определенных успехов, почему цивилизация и стремится усердно культивировать подобные односторонности. Страсть, т. е. концентрация энергии, заключающаяся в таких мономаниях, есть то, что древние называли неким „богом“, и наше словоупотребление все еще поступает так же. Разве мы не говорим: „Он делает бога из того или из этого“? Человек полагает, что он еще совершает волевые акты и выбирает и не замечает, что он уже одержим, что его интерес уже стал его господином, присвоившим себе власть. Такие интересы становятся своего рода богами, которые, если они признаны многими, постепенно образуют „церковь“ и собирают вокруг себя общину верующих. Тогда это называется „организацией“. Последняя преследуется дезорганизующей реакцией, стремящейся вышибить клин клином. Энантиодромия, угрожающая всегда, когда движение достигло несомненной власти, не представляет собой, однако, решения проблемы, а столь же слепа в своей дезорганизации, как и в своей организации. От жестокого закона энантиодромии ускользает лишь тот, кто умеет отличать себя от бессознательного, не посредством, скажем, того, что он его вытесняет – ибо тогда оно просто овладевает им исподволь, – а посредством того, что он делает его видимым и ставит его перед собой как нечто отличающееся от него. Тем самым уже подготовлено разрешение той проблемы Сциллы и Харибды, которую я описал выше. Пациент должен научиться различать, что есть „Я“ и что есть „не-Я“, т. е. коллективная психика».

Этот отрывок прекрасно демонстрирует, какой хаос и какое неудобоваримое варево представляет собой теория, которая смешивает воедино сознание и бессознательное, иррациональное и рациональное, мистику и богов, духовную энергию и маниакальную одержимость. Он пишет о том, что архетипы его коллективного бессознательного – это боги, которые оживают в сознании людей, подобно иерофаниям Элиаде. Что эти боги могут захватывать энергию сознания людей и подчинять их своей власти. С одной стороны, это великое благо, так как источник духовной энергии и всякого творчества человечества. С другой стороны, это источник потери себя и распада психики в шизофрении.

Отсюда мы делаем выводы, что у Юнга нет никакой теории психической энергии. Есть только похвальная попытка ее создать, и есть, как у Фрейда, богатый опытный материал, факты, которые он собирал в течении долгой психотерапевтической практики. И опять же подобно Фрейду, если ему не удалось, сформулировать теорию психической энергии, эта коллекция экспериментального материала почти также ценна для становления энергетической психологии, как и фактический материал, собранный Фрейдом.

Рассмотрим некоторые аспекты его экспериментального опыта, абстрагируясь от его теоретических выводов.

В его описании психической реальности, с которой он имеет дело, четко вырисовывается два поля психики, которые он называет сознанием и бессознательным. Определений им дать он не сумел, как мы видели, а теоретически смешал в «единую самость», где одно компенсирует другое. Но опыт, который он излагает в своих книгах свидетельствует о противоположном: о противостоянии этих двух полей, и о том, что бессознательное разрушает сознание, и лишает его энергии. Он также подчеркивает, что активность бессознательного – это автоматизмы и компульсия, тогда как активность сознания – это разумная воля. Он также говорит о том, что энергия архетипов бессознательного завлекает сознание и наделяет его собственными проекциями, так что человек теряет связь с окружающим миром. И здесь он не делает вывод о «кривом зеркале» бессознательного, которое искажает реальность, подобно Кьеркегору. Он не говорит вслед за ним, что «человеку не хватает чувства реальности». Он говорит, что настоящая реальность это и есть эти архетипы бессознательного, просто человеку надо узнать о том, где граница между Я и не-Я архетипов. И поскольку, кони и люди смешались и невозможно отличить поле интеллекта от поля бессознательного, патологию расстройства от здоровья интеллекта, мистику от рациональности, то и провести эту границу, признается Юнг почти невозможно.

1. Но для нас важно, что он заметил «кривое зеркало» проекций на практике, как бы он его не трактовал

«Как известно не сознательный субъект, а именно бессознательное совершает это проецирование. Следовательно, он только сталкивается с проекциями, а не создает их. Результат проекции – изоляция субъекта от его окружения, поскольку вместо подлинной связи со средой, отныне существует только иллюзорная связь. Проекции заменяют реальный мир репродукцией собственного неизвестного лица субъекта. Поэтому, в конечном счете они приводят к аутоэротическому и аутистическому состоянию; в таком состоянии человек выдумывает мир, реальность которого остается навсегда недосягаемой. Возникающее в результате чувство неполноценности, и еще более тяжелое ощущение бесплодности, в свою очередь объясняется – благодаря проекции – недоброжелательностью окружения, что по механизму порочного круга, ведет к дальнейшему усилению изоляции. Чем больше проекций втискивается между субъектом и окружением, тем труднее эго видеть сквозь собственные иллюзии, что же в действительности происходит. …Часто печально наблюдать, как вопиюще человек портит свою жизнь и жизни других людей, и вместе с тем остается совершенно неспособным понять, что вся эта трагедия порождается в нем самом и что он беспрестанно подпитывает ее и не дает ей прекратиться. Не сознательно конечно, ибо сознательно он оплакивает и проклинает вероломный мир, все больше и больше удаляющийся от него. Скорее это бессознательный фактор прядет иллюзии, скрывающие его мир. А то что прядется становится коконом, который в конце концов полностью окутывает его».

2. Компульсивный характер энергии бессознательного поля. Антагонизм между энергией бессознательного и сознательного полей, когда поле эгосистемы пожирает энергию разумной воли поля интеллекта. Победа автоматизмов бессознательного поля ведет к распаду психики

«Но точно также как наша свобода воли сталкивается с необходимостью внешнего мира, так и за пределами поля сознания, в субъективном внутреннем мире, где воля вступает в конфликт с фактами самости, она тоже обнаруживает границы своих возможностей. И совсем как обстоятельства или внешние события „случаются“ с нами и ограничивают нашу свободу, так и самость действует на эго подобно объективным происшествиям, на которые свобода воли может повлиять лишь в очень незначительной степени. Действительно хорошо известно что эго не только не может ничего поделать с самостью, но иногда фактически ассимилируется бессознательными компонентами личности, возымевшими власть в ходе развития, и существенно изменяется ими… Крах сознательной установки – дело серьезное. Он всегда переживается как конец света, как если бы весь мир вернулся назад к первозданному хаосу. Человек чувствует себя покинутым, сбившимся с курса и потерявшим управление кораблем, отданным во власть стихий. Так, по крайней мере, ему кажется. В действительности же, он в нужде обратился к коллективному бессознательному, которое отныне берет руководство на себя. Прорывающиеся из коллективной души силы производят сбивающее с толку и ослепляющее действие. Распад Персоны однозначно вызывает высвобождение непроизвольной фантазии, которая видимо, есть не что иное, как специфическая активность коллективной души. Эта активность извергает такие содержания, о существовании которых человек прежде никогда не догадывался. Но вместе с усиление влияния коллективное бессознательное ослабевает руководящая власть сознательного ума. Он незаметно становится ведомым, в то время как бессознательный и безличный процесс берет руководство на себя. И тогда сознательная личность, не замечая этого, передвигается подобно фигуре на шахматной доске под рукой невидимого игрока. И именно этот игрок определяет партию судьбы, а не сознательный ум со своими планами. Высвобожденная в результате этого распада энергия теряется сознанием и переходит в бессознательное. Фактически, первые признаки бессознательной активности появляются как раз в такие моменты. Очевидно, та энергия, что уходила из сознания, активировала бессознательное. Если бессознательное просто деспотически командует Сознательным Умом, то развивается психотическое состояние»

В этом положительный вклад Юнга в теорию энергетической психологии. Он собрал значимый экспериментальный материал о противодействии двух силовых полей в психике, о компульсии бессознательного поля и разумной воле сознательного поля, о психозе, к которому ведет победа бессознательного поля над сознательным.

Его негативное влияние состоит в том, что он попытался представить мистику бессознательного, существо которой в том, что это искаженная чувственная информация о мире, как кладезь всемирной мудрости человечества, обобщив интеллектуальный и эмоциональный опыт первобытных и научных, рациональных обществ в единое «коллективное бессознательное». Он говорит не о «кривом зеркале», а о «чарующем влиянии архетипов, которые захватывают сознание» мощью своей энергии, не о добре сознания против зла бессознательной мистики, а о смешении добра и зла в архетипах, которые у него есть космический источник божественной энергии.

«Откуда берется этот ужасный конфликт между добром и злом?», так и бессознательное может на него ответить: «Приглядись внимательней: каждое из них нуждается в другом; даже в самом лучшем, и именно в самом лучшем, есть зерно зла, и нет ничего столь скверного, из чего не могло бы вырасти доброе». …Главная опасность заключается в искушении поддаться чарующему влиянию архетипов. Так чаще всего и происходит, когда архетипические образы воздействуют помимо сознания, без сознания. При наличии психологических предрасположений, архетипические фигуры, вообще освобождаются от контроля сознания. Они приобретают полную самостоятельность, производя тем самым феномен одержимости. Так как архетипы, подобно всем нуминозным явлениям, относительно автономны, их чисто рациональная интеграция невозможна. …Патологический момент заключается не в наличии таких представлений, а в диссоциации сознания, которое уже не способно господствовать над бессознательным. Во всех случаях раскола встает необходимость интеграции бессознательного в сознание. Речь идет о синтетическом процессе, называемом мною «процесс индивидуации».

Вот это смешение сознательного с бессознательным в теории, границу между которыми он так четко заметил на практике, и придало его теории характер «бессильного гермафродитизма». Он считает сознание частью бессознательного, а их отношения видит взаимодополняющими, хотя практика говорит ему прямо противоположное. Здесь нет ни четкого понимания сознания и бессознательного, ни их противостояния, ни различия между мистикой и разумом, между добром и злом. Терапию он трактует как соединение сознательного и бессознательного, то есть как синтез двух силовых полей психики, антагонизм которых составляет фундаментальную проблему психики. И главное, это теория иерофаний Мирчи Элиаде, которая пытается представить мистику первобытного мышления источником духовной энергии, подобно тому, как Фрейд понимал это поле эгосистемы как истинное Я разумной, фундаментальной энергии человека.

Тем не менее, архетипы Юнга стали не менее популярны, чем либидо Фрейда, и подобно тому, как последнее оправдывало патологию психики «звериной природой» человека, так архетипы Юнга служат оправданием нелепого поведения, которое характеризуют, как романтику бессознательных иерофаний, воплощения мифических образов всемирной мудрости.

Глава 7. Теория психической энергии у Э. Дюркгейма

1) Энергетика Дюркгейма

2) Гуманистическая психология против антропологии Дюркгейма

3) Влияние и критика идей Дюркгейма

1) Энергетика Дюркгейма

Эмиль Дюркгейм выступил с резкой критикой анимистов и натуралистов, антропологов Тайлора, Фрейзера, Мюллера, которых он критиковал за то, что последние неправомерно обвинили первобытных людей в иррациональности, в бредовом отражении мира, которое превращается в нелепую фантасмагорию, выражая своего рода безумие аборигенов.

Все не так, заявил Дюркгейм. На самом деле, дикари также реалистичны, и также адекватны в отношении внешнего мира, как и цивилизованные люди. Ведь у цивилизованных людей тоже есть религии, и они также важны для них, как мистические представления для аборигенов. Религии цивилизованных людей, говорит он, ничем не отличаются от самой примитивной мистики аборигенов.

И те и другие имеют один общий источник происхождения и одно общее назначение. Религия, говорит Дюркгейм, как этические религии наших обществ, так и магические ритуалы первобытных обществ, – это ни больше, ни меньше, как психическая энергия общества, которая питает каждого члена этих обществ, и является источником всех общественных институтов. Так, он пишет в «Тотемической системе в Австралии» («Элементарные формы религиозной жизни»): «С точки зрения физики человек – не более чем система клеток, а с точки зрения психологии он – не более чем система представлений; в обоих случаях он отличается от животного только по степени. Однако общество понимает и обязывает нас понимать человека как существо, наделенное характером особого рода, который изолирует его и ограждает от всех дерзких посягательств, словом, заставляет его уважать. Это достоинство, которое делает человека уникальным».