Поцелуй шелки

От этой мысли мне становится трудно дышать.

«Она сделает из тебя убийцу, Мэйзи, – эхом отдается в моей голове голос отца. – Если королева Нимуэ узнает, что ты владеешь магией смерти, она выследит тебя. И не остановится, пока не сделает тебя одной из своих наемниц. После такого я не смогу жить. Ты не убийца, дитя мое. Я не смогу смотреть, как из тебя делают чудовище…»

Стиснув зубы, я стараюсь отделаться от подобных мыслей и лезу в карман пальто. На моих губах расплывается улыбка, когда я достаю гребень в форме раковины. Провожу пальцами по гладкому перламутру и наблюдаю, как звездный свет отражается от серебряных зубьев.

Подаксис постукивает когтем по травянистой земле, и каждый глухой удар наполнен упреком.

– Вижу, ты не отдала это мистеру Таттлу.

– Нет. – Игнорируя осуждающий взгляд его глаз-бусинок, я зачесываю одну сторону волос за ухо и закрепляю их гребнем так, что они перестают хлестать меня по глазам. – Подстричь волосы было лучшим выбором, который я когда-либо делала.

– Ты часто это говоришь.

– Потому что это правда. – Я снова лезу в карман и на этот раз достаю другое сокровище.

При виде украденной вилки Подаксис ахает:

– Я не видел, как ты ее взяла! Где ты ее нашла?

– В ресторане.

Я провожу пальцами по каждому из четырех зубцов, затем по выпуклому узору в виде раковины на рукоятке. Теперь, когда у меня есть время как следует ее рассмотреть, я удостоверяюсь, что это действительно чистое серебро. Мой нос дергается при виде, как вилка мерцает даже ярче, чем гребень для волос.

– Ты ведь помнишь, что по вашему с мистером Таттлом соглашению ты должна отдавать все, что украдешь?

– Я знаю условия нашего соглашения, Подаксис. Технически, мы не давали никаких связывающих обещаний, так что я предпочитаю думать об этом скорее как о предложении о сотрудничестве. Кроме того, я просто не могу дождаться момента, когда добавлю это в свою коллекцию.

Под коллекцией я подразумеваю полную столового серебра шляпную коробку, которую прячу под кроватью в театре. Если бы только мне не пришлось оставить свои прежние коллекции, когда я пустилась в бега. У меня было так много красивых вещей, которые я собирала в течение долгих лет.

– Что, скажи на милость, ты планируешь делать со своей коллекцией? Хм? Я знаю, что ты не собираешься ее продавать, хотя, могу предположить, вырученных денег хватило бы, чтобы профинансировать несколько недель выступлений «Прозы стервятника» или снять нам новое жилье.

– Меня устраивает наше нынешнее жилье. К тому же собирать блестящие предметы не преступление.

– Но красть их – да. Держать их под кроватью – значит оставлять повсюду улики.

Я чешу зудящее место на голове зубцами вилки.

– Я не храню все, что нахожу.

– Не находишь, а крадешь.

– Нет, не краду, а продаю, – говорю я. – Это не воровство, а скорее – взять вещь в одном месте, переместить ее в другое и получить от этого прибыль. По сути, я торговец.

Подаксис усмехается.

– Честное слово, не могу понять, как ты это делаешь.

– Как я делаю что?

Он снова постукивает ножками по земле.

– Лжешь.

– Если у меня получается произнести это вслух, значит, это не ложь.

– Полагаю, что нет. Но каким-то образом ты убеждаешь себя в том, что все сказанное правда, когда по факту оно таковое лишь частично, ведь ты вплетаешь в правду ложь. Это сводит с ума.

Я подмигиваю.

– Только потому, что ты не овладел искусством делать это сам. Это называется «талант».

– Я бы назвал это по-другому, – бормочет Подаксис себе под нос.

Между нами воцаряется тишина, и я думаю, что это может стать его последним аргументом. Хотя, зная Подаксиса…

– Почему ты не пошла на свидание с Мартином сегодня вечером? – Его тон меняется с осуждающего на нерешительно-любопытный.

Мои мышцы все равно напрягаются.

– С какой радости мне это делать?

– Я думал, он тебе нравится.

Я закатываю глаза.

– Едва ли.

Он неловко переминается.

– Похоже, он нравился тебе достаточно, чтобы… ну, ты знаешь.

Румянец заливает мои щеки, когда ночи, проведенные с Мартином, заполняют мои мысли.

– Что ты можешь знать об этом? Только не говори, что подслушивал. Я же сказала тебе спать в другом месте, – я стараюсь говорить нейтрально, но в моем голосе слышатся истерические нотки, которые мне не удается скрыть. Подаксис – мой лучший друг, но мы не говорим об… этом.

– Я не подслушивал, – поспешно заверяет он. Затем выражение его лица становится мечтательным, а уголки крошечных глаз опускаются вниз. – Я остался в комнате Нади. Ты знала, что она поет, когда ложится спать? У нее прекрасный голос.

Я не могу не заметить тоску, проскальзывающую в словах моего друга. Это так трогательно и очаровательно, что я еле сдерживаю смех.

– Погоди-ка… тебе что, нравится Надя?

Подаксис щелкает на меня своими клешнями.

– Ну и что, если так?

– Надя – человек, Подаксис. Не думаю, что ее вид слишком высокого мнения об отношениях с крабом.

– Я не… Я не краб. Я грибной эльф.