Блики прошлого. Наследие

В ожидании ответа, бригадир смотрел в упор на помощника.

– Да черт его знает! Тетка сказывала, будто замурован в стене… кто-то, а где именно не говорила, но точно в доме. Один из родственников в те времена, в доме служил, да слышал сплетни слуг.

– А сам, как думаешь?

– Тетка просто так болтать не стала бы…

– Кто это был, тетка не говорила?

– А! – махнул рукой Клим. – Не захотела. Сказала, что не помнит.… Пойду, свет включу здесь…

Маев повернулся и собрался, было, уже быстро покинуть место, но Глеб, сделав два больших шага, удержал его за плечо.

– Погоди, Клим. Ты чего-то боишься?

– Да, знаешь ли, Глеб, не люблю сюрпризы с того света.

– А если там нет ничего?

– Чует мое сердце, что есть.

– А где ты еще видел, как сам говоришь, сюрприз с того света? – брови Горчевского сошлись на переносице.

Клим, не ждавший такого вопроса, переменился в лице, будто его застали на месте преступления. Было видно, воспоминание не доставляли удовольствия.

– Еще пацанами бегали мы к Кирьянкиной норе, ну, и нашли там, внутри, пару скелетов.… Помню, меня даже стошнило. Вот с тех пор и отвращение, – немного помолчав, ответил Маев, взгляд его при этом был словно подернутый туманной матовой пеленой, как-будто в него вселился призрак.

– Опять эта нора… Клим, а ты мог бы сейчас вспомнить то место?

– Какое?

– Где кости видел?

– А, так верно их уже зверьё растаскало, но сходить можно. Что ж не дойти?!

– Хватит фантастическими бреднями голову забивать, смотрите, – в этот момент прервал их Казарцев, во все время разговора, не оставлявший попыток проникнуть в отверстие. – Можно сдвинуть всю эту кладку целиком.

Мужчины прекратили свой разговор, и подошли к Руслану, который, ухватясь за края отверстия, с силой потряс кладку. Слегка поддавшись воздействию, скреплявший обожженные кирпичи материал местами осыпался. По стене побежали нити, обозначив некие границы кладки, готовой «к сотрудничеству с людьми». И только в одном месте образовалась достаточно значительная трещина, откуда вывалился довольно таки большой кусок затвердевшей строительной смеси.

– Я только не понял, а почему именно этот кусок?! Смотрите.… Остальная кладка со всех сторон соединена, там только вдарь – конкретно все обрушится, а здесь…

– Так, давайте втроем сдвинем… – предложил Маев. – Только погодите малёха, пожарный багор возьму… – С этими словами он настолько быстро умчался, что эта прыть даже и не вязалась с его возрастом, а выглядел он, по меньшей мере, лет на шестьдесят – шестьдесят пять.

Руслан и Глеб решили попробовать вдвоем. Как можно крепче взялись за края проломленного места, но было неудобно, и мешали друг другу. Глеб выпрямился, предоставив Казарцеву увеличить молотком размер отверстия. Только, когда Руслан аккуратно снял сломанные кирпичики, мужчинам удалось ухватиться вместе. Они с силой дернули на себя. Старая ссохшаяся смесь крепко держала кирпичи и не собиралась так легко сдавать свои позиции. Мужчины повторили попытку. Трещина значительно увеличилась. В тот же момент появился Клим, неся в руке багор.

– Ребята, погодите. Дайте-ка я попробую…

Он вставил наконечник в щель. Раскачивая багор из стороны в сторону, пытался глубже его засунуть, но кроме проявившегося очертания внушительного размера кладки, усилия Маева ничего не дали. Более того, пытаясь вытащить багор, Клим с такой силой рванул инструмент, что деревянная рукоять сломалась пополам. Дея даже ойкнуть не успела, сам же Маев, чуть не упал, но удержался. С большим трудом вытащив из щели вторую половину инструмента, Клим сказал:

– Может, попробуем втроем ухватиться? Понятно, место неудобное для троих, как-нито изловчимся?

– Если оторвем – зашибить может. Кусок хотя и невысокий, да широкий будет, – Руслан озадаченно смотрел на дыру, намереваясь увеличить ее.

– Давайте попробуем еще раз… – Глеб был сильно озабочен. – Если не получится, придется разбирать по кирпичику.… Это долго!

Мужчины плотнее прижались, чтобы была возможность, каждому более-менее удобно ухватиться за выступы кладки возле дыры, стали раскачивать вперед-назад. Лишь на четвертый раз кладка поддалась и упала. Не успей Казарцев отскочить в сторону, глыба рухнула бы ему прямо на ноги. Щуря глаза и отмахиваясь руками от многовековой пыли, он остался на месте, так как вместе с пылью наружу вырвалось зловоние.

Когда пыль понемногу осела, в кладке стены, взору присутствующих, предстала арочная ниша. Все бы ничего, если бы не та мрачная картина, которая портила все впечатление от обнаруженного.

Ниша, высотой до метра, шириной чуть больше шестидесяти сантиметров, выложенная изнутри камнем, оказалась склепом для человека. То была мрачная тайна смерти, которая вызывает в нас отвращение, страх и печаль одновременно. Это такая картина, в которой время не лечит скорбь, а скорее помогает если не забыть, то сокрыть, до определенной поры, детали, способствовавшие этой утрате.

Мрачная находка заставила всех содрогнуться. Клим отвернулся. Дея невольно отпрянула назад, хотя и так стояла не близко. Никто из мужчин не сделал более ни единого движения. На несколько минут все были парализованы.

Еще бы! Это вам не жалкое подобие убийства! И не молчаливое свидетельство чьего-то исступленного недуга! Это безумство души, как оно есть! Ибо, не только в приступе помутнения рассудка люди способны совершать непоправимое, выходящее за рамки принятой социальной нормы. Эта болезнь, куда более страшная, мучительная, так как ведет по пути безвозвратного саморазрушения.

Даже невооруженным глазом было видно, что застывшая фигура оставалась в нише длительное время. Она сидела боком, и хорошо видно было левую сторону. Казалось, уставший нести всю тяжесть бремени забот, найдя укромный уголок, он (Некто) спрятался от всех, чтоб в одиночестве перевести дух в покойной тишине, и заснул крепким сном, еще не ведая, что сновидение будет вечным. Уронив на колени голову, сидел молчаливый свидетель чей-то попытки подняться над обстоятельствами, ибо только они могут заставить выйти и обнажить худшее внутреннее содержимое человека. Только они способны показать, где проходит его индивидуальная грань между порядочностью и подлостью, страхом и безнаказанностью.

От того, кто когда-то носил имя, сейчас имелся только скелет, с желтыми костями, остатками былой одежды, истлевшей за долгое время. Глубина ниши словно рассчитана на ширину плеч будущей жертвы, точно по размерам. Пространство было настолько узким и тесным, что голове некуда было даже скатиться. Она опиралась лобной костью о коленные чашечки, и при жизни, этот бедолага, естественно, пошевелиться не мог, от чего его страдания увеличивались еще больше, если только на тот момент, когда его замуровывали, жизнь в нем еще тлела. Его руки (сейчас уже смешно это слово применять, но что есть, то есть) ладонями, точнее костями, опирались о дно ниши. Фаланги пальцев – безымянный и мизинец – утонули в смеси, так как мастер-пособник посланца смерти, сильно придавил их к краю ниши, заложив кирпичами на веки вечные, оставив их в таком положении. Складывалось впечатление, что кто-то очень сильно торопился с ним покончить, затолкать и забыть о его существовании. Быстрее, быстрее! Убрать с глаз долой, из сердца вон…

Все стояли, молча, не удивляясь и не возмущаясь, только лишь созерцая ничтожность чьей-то человеческой жизни, окруженной ореолом смерти, в проявлениях диких ее тонов – беспощадности и злобе.

Если религия требует метафизического склада ума, то обычаи, особенно древние, требуют задабривание духов и богов, с той, лишь, разницей, что добрым приносят в жертву цветы, масло, благовония или вино, а вот более суровым их коллегам и дары требуются серьезные. Такие невидимые помощники всегда считались, да и сегодня считаются, более сильными. А потому, и задабривали их, принося в жертву живых: животных, а в самых сложных случаях – людей. Одним из таких кровожадных обычаев было жертвоприношение при строительстве, чтобы здание было прочным. В стену замуровывали живого человека, в большинстве случаев это были молодая девушка или ребенок. Optima legume interpretes consuetudo[13 - Лучший толкователь законов обычай.]. По всей вероятности, с ним и столкнулись присутствующие, которым ранее не доводилось встречать нечто подобное.

– Жестоко, – тихо сказал Горчевский, лицо коего не отразило каких-либо эмоций, обличающих его мысли, и понять, о чем он думает, именно в эту минуту, было неосуществимо. Надо отметить, что Глеб Горчевский имел потрясающую способность контролировать свои эмоции, натягивая при этом такую маску непроницаемости, что уровень душевного беспокойства или радости оставался неведом для окружающих. Из себя он все же выходил, но редко.

– Вот так та-ак! – протянул Руслан, не отрывая глаз. – Находка! Ничего не скажешь…

– …кроме того, что просидел он тут… не мало, – непринужденным тоном добавил Глеб, словно это открытие сюрпризом для него вовсе не явилось. Он был невозмутимо спокоен. – Я ожидал нечто подобное…

Дея, после всех ранее услышанных ею разговоров, внутренне уже была к чему-то аналогичному готова, но это не избавило ее от неприязненного страха увидеть останки. При одной мысли, что этот бедолага находился, практически, рядом с ее комнатой, сердцебиение учащалось. При всем том, что Дею одолевало неприятное волнение и тяжелые мысли, ее разум отвергал само предположение, что они все видят Сеньку Безумного. Несмотря на ее испуг при их встрече, милое его лицо не вязалось с тем несчастным, который, сейчас, в неудобной позе сидел перед ней, и, глядя на которого, Дея проникалась состраданием и жалостью. Овладев собой, она испытала нестерпимый стыд за свои мысли, так как вид несчастного пробудил в ней, к тому же, желание к охоте, да только та добыча вполне могла бы удовлетворить не только женский азарт. Ее же охота ничего общего не имела с тем, что лишает жизни создания Божьи. Это был первобытный инстинкт охотника до поиска и постижения утаенного от глаз, где добыча – факт, и интерес к этому трофею разгорался непосредственно и естественным образом. Спокойное поведение Горчевского вернуло, хотя и не уняло до конца тлевший огонек волнения Деи, расположение духа, но к комментариям она сейчас готова не была. Глаза не хотели отрываться от находки, а на лице отразилось сильное желание начать изучение усадьбы безотлагательно, и оно должно быть удовлетворено немедленно.

Но вот была ли она готова к тому, чтобы познать насколько сложен тот, другой мир, невидимый, и как самой не стать добычей или трофеем, утонув в лабиринте таинственного, не найдя обратного пути из него?

Готова ли к взаимодействию с атмосферой призрачного, проникнуться иной гармонией, возвыситься и внутренне обогатиться?

Да-да, мир таинственного – это, прежде всего познания. До тех пор, пока в жизнь земного существа не врывается неясно-темное, непостижимое, он и понятия не имеет, как просто живется ему.… И как он защищен от всего…

Глеб сначала нагнулся, затем присел на корточки. Теперь его занимал субъект, находившийся в нише, и его история. Он выпрямился, засунул руки в карманы брюк и оставался в таком положении, задумчивый и насупившийся.

– Как-то мне рассказывали о том, что в 1877 году в Берлине, нашли скелет зайца и куриное яйцо в фундаменте здания, построенного в XVI веке, – разрушая длительное молчание начал Глеб. – Несомненно, строители решили, что яйцо допустимо рассматривать, как эквивалент птицы. Но такое… в реальной жизни, самому увидеть… – он покачал головой. – …Не доводилось.… Почему-то, мне кажется, что это наш Опекун…

– А кто такой Опекун? – спросил Руслан, почесав затылок, словно это помогало остановить круговорот мыслей и неприятных ощущений.

– Клим знает, он просветит, – отмахнулся Глеб.

– Потом приду. Не могу на это смотреть… – отозвался тут же Клим, развернулся и покинул место событий, хотя правильнее было бы сказать место былого преступления.

– Что у вас здесь? – неожиданно возник среднего роста мужчина, по возрасту одинаковому с Маевым. – Добрый день, кого не видел.