Бзик в кратком

Цель Джона была проста; договориться с кораблеанцами (т.е. с жителями корабля) о создании новой звезды, мощнейшего источника энергии, способного обогреть и обжарить все уголки Молочного и Немолочного (Овесного?) пути. Кажется, Джон всю жизнь самостоятельно мечтал стать источником тепла. Кажется, всерьез думал научиться согревать всех высоким градусом своего дыхания и низким порогом вхождения, но, к несчастью, мышечный материал, из которого сегодняшний астронавт Джон состоит, не способен быть тем самым эликсиром спасения для молекул, избегающих холод и ветер. Тем ни менее телесный картон очень хорошо горит. Такой картон легко может стать проводником огня и путеводителем спасения. Джон действительно догадывался об этом с малых лет, и именно поэтому он, начиная с юношеского возраста, завел себе еще мечту «Плана Б». Он думал о том, как бы прослужить хоть миллисекунду своей алгоритмической жизни в звании старшего прапорщика – кормильца, камикадзе и защитника всей галактической провизии. Как жаль, что все не так легко.

С самого первого дня своей жизни, который, между прочим, случился поздней осенью, он уже умел разговаривать и производить в своей голове мозговой штурм со своими внутримозговыми друзьями. Первая мысль, которая посетила новорожденного Джона, состояла в желании выпить стакан апельсинового сока. Вторая – предлагала застрелиться. Это были две самые свободные мысли, которые можно было представить. Так просто и одновременно тонко чувствовать мир не умел ни один младенец. Стало очевидно (кому-то уж точно), что Картонов станет избранным. Великим космическим героем!

Уже в двенадцать лет он научился ходить! Это было невероятно. Мальчик встал и попрыгал, как лягушонок, а следом взял два старых веника, взмахнул и умудрился подняться над землей на пять или даже шесть сантиметров. Это было настоящее чудо. Дети показывали на него пальцем. Соседи фотографировали.

Увлечение психоделией у Джона началось очень рано. Виной всему стал рассказ, какого-то американского писателя про мальчика, периодически превращающегося в газонокосилку. Джон, наверное, тоже мог превратиться в инструмент по подстрижке газона, но он никогда не пробовал. Он любил превращаться в цветы, в качели. И когда он превращался в качели, любил катать свою бабушку. Он ценил свою бабушку, хоть и не всегда верил в ее натуральность. А вместе с ней Джон ценил и дедушку. Эти двое – единственные, кто с удовольствием доставали тетрадку с Джонниными записками (которую он привык не скрывать) и хотя бы делали вид, что читают. Может быть и не особо всматривались во все страницы многотомного дневника, но уж точно понимали, что все те буквы и цифры вовсе не хлопок воздуха. И даже не взрыв, прости всевышний. Это сама судьба. Это то, что нужно контролировать.

Быть музой – это не значит стоять, как вкопанный. Надо копать, помогать. Чтобы в конечном итоге вышла не канава, а колодец полный святой и чистой воды. У Джона была своя и очень хорошая муза. Каждое утро тех далеких месяцев юношеского максимализма муза подходила к его кровати, бережно поправляла одеяло и по-товарищески жала Картонову руку за его успехи. Сжимала так сильно, что и сейчас на правой руке у него видны маленькие шрамы. И, к сожалению, ни один раствор или же крем не сможет излечить когда-то праведную конечность.

Когда Джон подрос предприимчивый дедушка отправил его учиться в Таиланд. Там он познакомился с Каштаном Огибаловым, Николаем Абрамовым, Эдуардом Покровским и его племянником – Эдуардом Покровским-Третьим, а еще повстречался с Виктором Париковским, Леонидом Форсмажоровым и Сигизмундом Петровым. Они все отличные ребята и патриотичные люди. Кто-то умер за родину, кто-то случайно, но абсолютно все сделали это за идею. Теперь их стоит забыть. Неоправданные средства слишком навязчивы.

Кстати, Джон готов умереть за идею. За как будто бы свою. Другие идеи в основном были отвратительны для него. Жаль их не порезать ножом, не раздавить молотком, не плюнуть им в неказистое лицо.

Именно благодаря принципам верности одним взглядам и своему чертовски важному предназначению Картонов попал в космос. Во время прохождения тайландской учебы все учителя Щаолиня советовали ему стать маляром и начать во благо мирового культурообразования разрисовывать стены Ньюкасловских домов в зеленый цвет. Как только разрисовал одну поверхность, отправился бы к другой налаживать экспозицию. Своего рода путешествие. Но чхать Джону на путешествия, а уж тем более на приключения. Все это звучит ныне слишком задорно и крайне своеобразно. А вот путь Джона до корабля «Вафли-232» совершенно обычный. Тем он и привлекателен. Никаких тебе погонь, перестрелок, смертей семнадцатилетних мальчиков с голосом, как у Вуди Вудпекера. А самое важное в этом космическом пути вовсе не эмоция. Один лишь результат – вот что главное…

Корабль-цель был расположен в пустоте бесконечного космоса. Ни единого звука, но в ушах все равно слышится спэйс-рок.

Подлетев к «Вафлям» на расстояние сорока трех пуль, Джон заплакал. Он не был актером – фальшь была видна с первой секунды. Слезы разлетелись по всему скафандру, образуя в нем микроклимат, напоминающий грозовое явление. Островскому в своем литературном кружке и не снилась такая гроза. Слезно не потому, что кто-то умер или не было выхода. Просто так вытекает. Это словно бы молниеносная атака на сознание, напоминающее судорогу. И она мигом прошла. А корабль тем временем распахнул входной шлюз.

Джон Картонов перед совершением космического трансфера открыл бабушкин сундук, чтобы достать из него документ договора о создании новой звезды. Сундук – единственное, что напоминало Джону о семье на этом корабле. Дедушка специально его сюда приволок, чтобы он служил знаменем.

Договор – последнее, что нужно Джону для выполнения миссии. Увы, он без госдарственной печати и до сих пор пахнет едкими чернилами.

Джон посидел немножко на дорожку и полез в корабль к инопланетянам.

Раса Покатаков – весельчаки вселенной. Поговаривают, что именно они сжали газопылевое облако, изобразив в последующем узкий мирок – людское пристанище. Говорят, что именно благодаря покатакам случился культовый конец детства. Выдумки, конечно. Покатаки даже на чертиков не похожи. Вот увидете.

Встречают Джона трое покатаков. У них странная церемония приветствия – необходимо проговорить алфавит своего народа. Джон забыл буквы на половине. Ничего страшного. Покатаки тоже его не знают. Русский (РУССКИЙ?) язык забыт. История перевернулась в понимании всех задом наперед.

Джон показывает помятый договор самому главному из тройки. Главарь выглядит, как большой суслик, а двое по краям вылитые бобры. Один желтый, другой коричневый. Вот и увидели. Главарь долго изучает всученный ему в лапки договор без печати. Кажется, документ был вовсе сделан в космосе и на скорую руку. Джон Картонов вспоминает все ненаписанные им стихи и песни, которые вовсе не знает.

Вдруг оказалось, что пожар идей в нем никак не угасает, что он будет с Джоном до самого конца. И ни одна звезда не погасит то, что бессмертной, чем она сама.

Главарь покатаков наконец-то перестал читать договор. Его улыбка, которая и до этого была натянута, превратилась в узкий канат. Он подошел к маленькой столешнице, что стояла сбоку помещения. Поднял с нее фарфоровую чашечку и спросил у всех здесь присутствующих: «Чаю?»

1

Биография артиста, в которой главное не человек,

А искусство!

Будучи совершенно не в курсе дела, а уж тем более всякого рода его конкретики, считаю самым лучшим вариантом для достижения хоть какой-то профессиональности станет движение путем образов и мыслей, которые стремительно будут искать пустоту в той же самой пустоте. Условно представляю, что эта пустота черного цвета. Она ни то, чтобы пугает, однако вызывает какие-то странные эмоции. Желание остановиться и выбросить все из головы, например. Но существуют же в нашей обыденности люди, которые зажигают свет. Это уже здорово. И приятно. Остается лишь дело за малым. Добавить жизненности, честности, понимания, сочувствия, интереса ну и еще чего-нибудь эдакого.

Пожалуй, и стоит начать со света. С маленького огонька, который только что начал свою жизнь и сразу углубился в старчество и одиночество. Начать с самого, как кажется, простительного повтора.

Старик и его старая деревянная изба, что расположена в глубочайших дебрях рыжего леса. Он ежедневно сушился, а она извечно подгнивала. Когда нечем сегодня заняться (а затем и завтра нечем) взгляд углубляется и становится шире. В зеркале сетчатки начинают твориться метаморфозы, благодаря которым окружение приобретает более волнительные очертания. Вот и небо как будто лазурное и, конечно, красивое, и дышать как-то приятно, и этот чудаковатый лес цвета юношеских волос определяет собой обогащение, материальное и духовное. Так бы старик и ощущал мир дальше, если бы ни побочные эффекты от бездействия и инфекций (в меньшей мере). Начинаются невыносимые боли. Это предпоследняя стадия хвори. А последняя… Это конец.

Вот лежит старик на кровати и дует в его большие уши вентилятор, который уже будто и не может прекратить. Благодаря нему только сильнее чувствуется сухость. Сухие глаза и рот. Нет ни капли воды, ни струйки соленого пота. И кажется, что нет вместе с тем признаков жизни в этой избе. Куда-то она убежала, стоя на месте. Смешно и страшно.

Где начинает гореть огонек, сгорает человек. Для одних этот процесс выливается в мучительное ожидание, а для других в секунду осознанья. Самое начало – это повод подумать: готов ли я (Земной я) на жертвы, которые обязательно будут и которые с большей вероятностью окажутся серьёзными.

Страшно… Если переборщить со своими попытками что-то преобразить и открыть нормальные двери восприятия, то можно небезосновательно считать потерянным все остальное, не менее (или чуть менее) важное. Это и счастье, и любовь, и спокойствие. Каким же аккуратным необходимо быть, чтобы обойти все препятствия и не оказаться в больничной палате или чего еще хуже. Да, и правда немножко страшно.

Чтобы не бояться, окунусь в некоторое второстепение. В тоннеле не было освещения и не было зеркал. Никто не охранял вход и выход. Словно подземный переход, но без нищих и странных, хотя может где-то их кости и захоронены поблизости. Стены где-то горячие, а где-то могут вызвать озноб. Это не противопоставление друг другу, а скорее черты характера. Этот тоннель вполне способен быть чувственным и безусловно может вызвать неподдельные эмоции у мимо проходящего. Он в принципе вообще мог бы быть человеком, но увы. Так вот, идет кто-то по нему, а он начинает усмехаться залихватски тебе вдогонку. Сначала, даже сложно сказать, как на это прореагировать, ведь никакой шутки не было. Неужели это издевательство? Если так, то кажется – оно заслужено.

Мастер слишком слаб, чтобы не попасться под свое наказание. Это не последнее, что совершит тоннель. Уверенность в этом хоть и расстраивает, но при этом придает некую стабильность.

В это время старший прапорщик Картонов только лишь проснулся.

Эпилог

Больничная кровать. Снова.

Или кровать отлично лечит?

Увидел парус путь мой млечный

И то,

Как ярко белый цвет сияет

Вечным поведением событий

Спасение людей?

Спасение без вскрытий.

Совместно с кислотой лимонной и пустотой соленой

Летают стулья,

Стул один…

Мороженка растает…

Затихает.

И лишь вопрос возник:

«А где моя Собака?»

Это был эпилог старика. Он был и банально сплыл. Больше не появится. Скорее всего.

Уродец

Я поступил не по-людски,

Закрыв на ключ лесной колодец,