Чешуя ангела

Положил трупик в левую руку, накрыл правой. Сосредоточился.

Жизнью можно поделиться. Если уметь. Если занимал её когда-то, а теперь настало время вернуть часть долга.

Птенец дёрнул непропорционально большой головой, приоткрыл мутные глазёнки.

– Забирай. И прекращай реветь, не люблю.

Девочка кивнула:

– Не буду, дяденька. Ты волшебник? А я Настя.

Чёрно-серые птицы продолжали каркать, но теперь уже с явным одобрением.

Он пробормотал:

– Я не знаю, кто я.

Самая смелая ворона слетела пониже. Села, крепко обхватив когтями ветку. Наклонила голову и внимательно посмотрела на Конрада.

8. Бабушка

Ленинград, декабрь 1939

Ворона переступила по жёрдочке. Наклонила голову и внимательно посмотрела на Толика. Проворчала:

– Горрох! Прраво, дррянь.

Бабушка усмехнулась:

– Ты уж определись, дорогая: горох дрянь или твоё любимое лакомство?

Ворона Лариска замолчала, озадаченная.

Серёжка Тойвонен тоже молчал, явно напуганный. Толик подтолкнул приятеля:

– Ну, чего ты хлюздишь? А ещё сын красного командира! Дай ей гороху-то.

Серёжка шмыгнул и протянул ладонь с тремя желтыми кругляшами.

Лариска оживилась. Ткнула клювом, задрала голову, проглатывая вкуснятину. Серёжка засмеялся:

– Щекотно.

Третью горошину ворона есть не стала. Взяла, взмахнула крыльями, взлетела на шифоньер.

Тётя Груша, мама Серёжки, восхитилась:

– Вот ведь животина какая умная!

Бабушка возразила:

– Горох лопать – много ума не надо. Ей уже десять лет, а говорить так толком не научилась, две дюжины слов, и все невпопад. Лариска и есть, недаром в честь Рейснер названа.

– А кто это, Софья Моисеевна?

– Да была одна такая, девица ветреная и бестолковая во всех отношениях. Ты, Агриппина, пьесу Вишневского «Оптимистическая трагедия» имела счастье смотреть?

– Да, – обрадовалась Груша. – Муж водил в концерт, на октябрьские праздники. Там ещё комиссарша своё тело морячкам предлагает.

Бабушка всплеснула руками, рассмеялась:

– Вот он, глас народа! Точнее и не скажешь. Лариска и была прототипом той комиссарши, с предложением тела у неё не задерживалось. Может, и плохо так про покойницу, но царствия небесного я ей желать не буду, ибо бога нет, как и его царствия.

Груша испуганно дёрнула правой рукой, словно хотела перекреститься.

– Может, зря вы так про неё, Софья Моисеевна? Всё-таки большевичка, героиня, получается, нашей славной истории.

Бабушка поморщилась:

– Милочка, я ведь историю, в отличие от тебя, не по «Краткому курсу» изучала. Я её делала, вот этими руками. Давайте лучше пить чай.

Бабушку Софью побаивался весь дом, даже грозный дворник дядя Ахмед. Однажды упившийся в хлам жулик Свищ, отмечавший удачный гоп-стоп, порезал собутыльников. А потом выскочил во двор с окровавленной финкой, базлая что-то невразумительное, но грозное. Доминошники брызнули от своего стола шрапнелью. Жутко заголосили женщины, Толик, тогда ещё совсем малец, замер в песочнице с лопаткой в руке. Свищ хрипел, пуская слюни на разорванную рубаху, таращил белки, выплёвывая страшные слова:

– Попишу. Суки все, амба вам пришла.

Казалось, дрожал весь двор – и сараи, и деревья, и серое небо. Толик смотрел на шатающегося жулика и чувствовал, как становятся горячими и мокрыми штанишки.

Бабушка появилась неожиданно. Встала между Толиком и Свищом, уперев руки в бока. Гаркнула:

– А ну, хорош бакланить, падло. Брось перо.

Жулик остановился. Выставил нож, забубнил:

– Ты чё, кобёл, я тебя…

Бабушка молча ударила кулаком в центр мятого лица. Свищ выронил финку, сел на задницу и схватился за потёкший юшкой нос, подвывая.

Так и сидел, пока не прибежали запыхавшиеся постовые, за которыми прятался растерянный дворник со свистком во рту.

Происшествие только укрепило непререкаемый бабушкин авторитет. Вспоминая этот случай, она смеялась:

– За шесть лет на царской каторге и не таких мазуриков видала.

Иногда приходили в гости старые бабушкины подружки, строгие женщины с седыми хвостиками. А во дворе Софья Моисеевна ни с кем близко не сходилась, только с соседкой снизу, женой красного командира Тойвонена.

– Агриппина, ешь варенье. Крыжовниковое, вкусное. Сама варила, на даче.

Тётя Груша загребла варенье из хрустальной вазочки столовой ложкой. Потом громко прихлебнула чай из блюдечка.