Манифик
Виталина пропустила мимо ушей его намеки на путевку и задала вопрос о месте регистрации автомобиля. Получила ехидный ответ, что регион виден на номере в камеру, файлы с которой сейчас следователь просматривала. Номер региона «05» – Северный Кавказ.
– Вам ли, как автолюбителю, этого не знать? Имя же владельца ничего не даст, потому что он если и существует, то быстрее будет найти вашего убийцу, чем владельца авто. Номера кузова и двигателя мы тоже пробили, все совпадает с точностью до цифры. К автомобилю прикопаться трудно. Вам же наверняка известно, что люди с деньгами так регистрируют свои «Мазерати» и прочие «Гелендвагены», ну, чтобы штрафы и другие проблемы уходили в горы и там разносились эхом, растворяясь в разреженном воздухе, – засмеялся он.
Выслушав еще несколько саркастических выпадов в свою сторону, Дрозд с облегчением отключила вызов. Она хоть и почувствовала что-то похожее на обиду, но понимала, что и сама любитель поязвить.
– А хотите, мы ему морду набьем, Виталина Аркадьевна? – вдруг взял на себя инициативу Шура.
Дрозд только сейчас поняла, что ребята сидели с ней бок о бок и слышали весь разговор.
– Отставить набивать морду. Гендерный шовинизм – это болезнь. Ее лечить надо добром и заботой, – спокойно заметила Дрозд. – Потому, мальчики мои, чтобы вы не стали такими же гаденышами, давайте-ка ноги в руки и добудьте мне сведения о человеке с фотографии паспорта в деле. Мы ведь с вами все вместе понимаем, что это не наш герой. Но он может что-то знать о нашем герое. Мы его можем даже привести под конвоем, если он откажется. На съемке ночными камерами не все так однозначно, а паспорт в деле его, потому он может пойти сразу как подозреваемый. Вы ему это все нежно объясните и притащите сюда. Если он, конечно, в здравом уме. Но помните, что мучения Аристарха Николаевича в нашем отделе на вашей совести.
– Кого? – переспросил Шура.
Сема, фотографируя экран компьютера с паспортом и адресом на телефон, поторопил товарища и сказал, что объяснит ему позже.
Когда помощники ушли на задание и Шура не унимался в расспросах напарника о том, кто такой Аристарх Николаевич, следователь, проводив их взглядом, повернулась к экрану, вышла на американский Гугл через VPN и вбила в поисковой строке слова: Plymouth Barracuda brake system. Ей важно было понять, насколько серьезно нужно повредить систему торможения в автомобиле, чтобы машина стала неуправляемой за короткое время. Она предполагала, что простой деформацией одного тормозного шланга вряд ли можно добиться быстрых результатов.
Дверь в кабинет снова открылась, и в нее ввалился Александр.
– Я вот что хотел, по поводу лица, – стал пояснять он, переведя дыхание, – у меня же прога на компе есть. Я раньше съемками видео интересовался. У меня есть Topaz. Он такие вещи делает, что любое непонятное лицо за пару часов превратит в лицо с обложки.
– Ты сейчас про что? – спросила Дрозд, не сильно вникая в услышанное и продолжая изучать открытый перед собой сайт.
Шура попросил начальника сосредоточиться на нем и еще раз медленно донес следующее: если он возьмет запись с камеры, которая у них имеется, и выберет наиболее удобный ракурс, где лицо предполагаемого преступника попадает во фрейм целиком, то через три-четыре часа работы программы та восстановит битые или недоработанные пиксели, и через каких-то сто восемьдесят минут они будут видеть все, вплоть до морщинок под глазами и трещинок на губах у искомого человека.
– Ну а что ж ты стоишь, как памятник скромному следователю? – возмутилась и удивилась Дрозд одновременно. – Действуй давай. Но как только свою программу запустишь, вали за напарником, задания найти владельца паспорта никто не отменял. Мне тишина нужна.
Дрозд мало верила в чудеса техники. Уж так повелось, особенно в свете последних событий. Но перетерпела рвение своего помощника облегчить им жизнь и спокойно переждала несколько минут, пока он загружал видео на свой рабочий компьютер, а потом удалился из кабинета.
Дрозд неплохо знала английский, но в любом языке есть свои тонкости, потому ей пришлось пару раз залезть в словарь для того, чтобы перевести несколько специфических технических терминов. К концу часа исследований она могла бы стать помощницей специалиста по установке и ремонту тормозной системы на «Барракуде».
Следователь внимательно проходила взглядом по рисунку системы на экране. Бачок с тормозной жидкостью располагался прямо на главном тормозном цилиндре. Там пытаться что-то сломать перед рывком автомобиля крайне затруднительно. Разве что размозжить топором сам бак. Но тогда это нужно сделать под корень и вдребезги. Иначе даже при утечке из бачка и снижении давления в главном цилиндре задержится жидкость, хоть какая-то возможность тормозить останется. Потому такой вариант подходил мало, если не сказать, что вообще никак.
От цилиндра отходили два гибких шланга в металлической обмотке к двум перемычкам, прямой и Т-образной, которые фиксировались с внутренней части подкапотного пространства со стороны водителя. Соответственно, для абсолютного отключения тормозов нужно повредить оба. Просто так руками их не оторвать. Надо скручивать переходники креплений.
Дальше от первой перемычки тормозная жидкость по медно-никелевым трубкам подавалась на задние колеса, от второй, Т-образной, уходила по таким же трубкам к передним. По одной на каждое колесо. Чтобы лишить автомобиль в одно мгновение способности тормозить, нужно сломать трубки прямо на крепеже, где жидкость распределялась в сторону колес, и передних, и задних. Тогда ход поршня в цилиндре даст только эффект расплескивания жидкости под капотом прямо из бачка, не достигая суппортов на колесных дисках.
Значит, нужно было вырвать металлические трубки. Надежно вырвать. Они хоть и считаются хрупкими, но вся система трубок должна выдерживать давление в 150 Бар, а это почти 150 атмосфер. И чтобы такое провернуть быстро, заглянув под капот, нужны недюжинные усилия, даже для эффективного залома трубки. И потом, в салоне на панели сразу зажглись бы датчики поломки. Не могла же жертва, видя сигнал о проблеме в системе торможения, просто так нажать на педаль газа и свалить машину в последний смертельный дрифт.
Дрозд набрала номер обстоятельного эксперта, который звонил ей по поводу отпечатков пальцев, и задала Самуилу Яковлевичу вопрос о том, какие были повреждения внутри подкапотного отсека со стороны водителя, там, где в «Плимуте» располагалось ложе под самое начало металлических трубок тормозного контура. Эксперт долго вспоминал и рассказывал, что и сам, раньше, в начале его карьеры, по неопытности был рад глубоко покопаться в технике, и Виталина со вздохом выслушала от него пару историй из бурной молодости криминалиста.
– Но в случае нашей с вами аварии, в смысле, не нашей, а аварии, а о которой вы спрашиваете, дорогая моя, машина влетела в столб как раз таки капотной частью со стороны водителя. Полмашины смялось в форшмак, и, конечно же, трубки там были повреждены. А сломаны они нарочно или разорваны покореженным кузовом, сказать сейчас очень сложно, – скрипел криминалист. – А вы, милая моя, зачем так тщательно разбираете причину отказа тормозов? Вам надо через машину искать точки соприкосновения пальцев искомого вами преступника с деталями под капотом. Может, машина в сервисе до этого была, может, на заправке, кто-то под капот лазил. Вам надо отследить ее историю, душенька, и людей, которые к ней прикасались. И все, – говорил он тоном человека, который все знает. – Если разорвать систему в том месте, о котором вы говорите, машина совсем останется без тормозов, это сразу будет заметно. Так что, дорогая, бросьте свою идею.
Дрозд устала выслушивать нравоучения старого криминалиста и, поблагодарив, быстро с ним распрощалась. «Хаим, он нас коммерции учит», – подумала она. Самуил Яковлевич не знал самого главного, того, что было известно ей из записей камер наблюдения. А Виталина понимала, что преступник был все время рядом с убитой и, вероятно, только в последний момент оставил машину, сломав в ней тормозные трубки.
Следователь положила перед собой лист бумаги и стала рисовать, или, скорее, чертить, ровные линии. Они пересекались, находили друг на друга, какие-то Дрозд прорисовывала жирно, какие-то – едва касаясь бумаги. Карандаш словно отражал ход ее мыслей в голове, накладывая на бумагу штрихи и тени, пока не вырисовывающие никакого понятного образа.
«Итак, – думала она, – мы имеем три убийства: проститутки из кошкиного дома, у которой был ВИЧ, бомжа, убитого элитной бутылкой виски, и девушки в дорогом ретроавтомобиле. Объединяет их один человек. Исходя из последних двух убийств, он имеет деньги, по последнему убийству и предполагаемому разрушению системы тормозов, человек достаточно силен физически. Со слов следователя, который передал дело, личность третьей жертвы установили. Она трудилась в большой дизайнерской конторе и получала неплохие деньги. Значит, все трое были из разных социальных прослоек. Все они не подвергались каким-то истязаниям и насилию перед смертью. Были убиты быстро, а последняя даже покаталась за рулем дорогого авто. Гендерных предпочтений здесь тоже никаких не было. Сексуальный контекст преступлений маловероятен исходя из того факта, что ни половые органы жертв, ни другие, вторичные половые признаки в процессе умерщвления несчастных задействованы не были».
Но ведь что-то должно объединять эти три жертвы? Ведь убийца отбирает их для себя по каким-то общим признакам? Пока бросается в глаза то, как жертвы между собой непохожи. В чем сходство? Если бы Дрозд удалось определить, в чем похожесть жертв, – она бы поняла мотив. Иначе, если даже схватят убийцу, все эти отпечатки на купюрах, бутылке, тормозной системе не более чем косвенные улики, а сперма на кровати проститутки – простые пятна грязи, которые оставили многие на ее постели. Только если этого чокнутого поставить перед лицом собственного мотива – появится шанс хоть как-то приблизить его тело к слепому правосудию.
Она отбросила карандаш в сторону и открыла раздел новостной ленты. Рядом со значком, напоминающим красную руну «Сиг», который был призван обратить внимание читателя на предлагаемый ему новостной посыл, значился заголовок: «Аврора замешана в уклонении от уплаты налогов. В офисе компании на протяжении дня проводятся обыски. Изымается оргтехника. Часть руководства объявлена в розыск».
Вот это вираж с конями, подумала Дрозд. А ведь еще прошлым вечером она была на шоу Авроры и ей предлагали путь к счастью. Предлагали, конечно, малоубедительно, но ведь народ хотел, смотрел на сцену с восхищением, с любовью и преданностью. Дрозд и сама была слегка зачарована первыми десятью минутами перформанса. Вот он, индивидуализм, в действии. Интересно, как долго обхаживала ОБЭП несчастную девицу с ее компанией. С ней ведь точно работала целая команда психотехнологов. А может, она стала просто общественно опасна из-за того, что собирает такие залы и там со сцены можно нести разные посылы: сначала предлагать счастье, а потом и направить в какое-нибудь русло, не совсем отвечающее первоначальному пути.
Дрозд подумала, что последнее – это уже ее личная паранойя и какой-никакой опыт проживания с собственной матерью и ее нынешним женихом, но статью открыла. Между строк в ней было написано больше. В статье указывалось, что, воспользовавшись схемой ухода от налогов, компания незаконно лишила государство нескольких миллиардов рублей.
Между строк Виталина видела одно: что, пока способ оптимизации налогообложения не начинает раздражать налоговиков, он остается способом, и хороший финансист всегда находит такой способ, а главное, не один, и еще более важное, что с точки зрения закона к нему не подкопаться. Но налоговики тоже не пальцем деланы, они эти способы изучают, далее вносят, естественно, через людей в законодательной власти изменения в правовую базу, и способ оптимизации превращается в «преступную схему ухода от налогов». На это уходит некоторое количество времени, конечно, за которое организации-ответчику нужно перестроить форму ведения бизнеса и изменить способы отдачи денег государству. Если не успели, значит, кирдык. Штрафы и нищета, если деньги не прикопать где-нибудь в землянке далеко за границей, а то и окна со стальными решетками на длительный срок. И тут уже не отмазаться.
Значит, бедная Аврора, та милая девочка, которая вчера вещала со сцены про умное, доброе и вечное, вот так вот вляпалась. Где-то в глубине души Дрозд испытывала двоякое переживание. С одной стороны, ее огорчало такое бесславное завершение карьеры той, кто была перед ней на сцене весь вчерашний вечер, с другой – она думала, что кого-то убивают ни за что, так что происшествие не так уж и сильно повлияло на виновника новостей. Ведь жива осталась – значит, уже хорошо. Кто же все-таки за ней стоял, ведь точно не ее заслуга – все эти залы, речи, встречи? Будет неудивительно, если за ее спиной какой-нибудь толстенький депутатик с завядшим корешком, а может, и из внутренних дел, а то и самой безопасности. И дело даже не в том, что плохо поделилась, просто почему-то не дала или дала не так, как хотелось бы. Несчастная девочка.
Сейчас Дрозд почувствовала злорадство, и ко всем внутренним проживаниям присоединилось еще одно, очень похожее на чувство стыда.
В кабинет ввалились оба ее помощника. Первым начал звенеть Семен, он рассказал, что ничего там стоящего нет. В квартире по обозначенному адресу давно проживают другие люди. Его перебил Шура, поясняя, что настоящий жилец, или уже не настоящий, а тот, что с паспорта, проживает в интернате, на социальном обеспечении. Давно спился, ноги не ходят, много лет сидел, видимо, отсидел.
Дрозд покривилась такой скабрезности.
– А интернат этот далеко на просторах России, где-то под Челябинском, человека туда сразу после крайней отсидки этапировали.
– Не крайней, а последней, – поправила Дрозд. – Вы, Александр, не летчик, чтобы такими прилагательными бросаться, это им можно. – А у нашего-то героя откуда такой паспорт?
– А бог его знает, – подытожил Семен.
Виталина ответила, что если он и знает, то им точно не расскажет, а вот они с заданием справились наполовину.
– И с какой стати вы такие возбужденные? – нахмурилась она. – Говорите наперебой, ведете себя как школота на переменах. Это даже не мужланство, это ребячество.
Оба откашлялись. Семен спросил, знает ли Виталина Аркадьевна о такой даме, как Аврора, чьей рекламой увешан весь город. Дрозд слегка напряглась. Как-то много стало этой девушки в ее жизни за последнее время.
– Короче, она там какие-то то ли шоу, то ли мотивационные тренинги, что ли, проводила, народ разное говорит, – продолжал Семен в то время, как его напарник с нетерпением на лице словно снова ожидал услышать уже известную историю.
Дрозд пояснила, что новости читает и что тоже в курсе событий.
– Нет, не в курсе, Виталина Аркадьевна, – вмешался Шура. – Нам тут сорока на хвосте принесла, что это она своего мужа обэповцам сдала. В смысле, всю компанию.
Следователь не стала себя обманывать и признала неожиданность такого факта.
– Вот баба дура, а? – то ли спросил, то ли опрометчиво пошутил Александр.
Дрозд слегка поперхнулась. Шура, видимо осознав нелепость поведения, попытался открыть рот в свое оправдание, но следователь указала ему на рабочий стол и спросила, как поживает программа по распознаванию лиц.
Лейтенант виновато обошел вокруг стола и посмотрел в экран.
– Да вот, как на ладони, – сказал он довольно.
Следователь неспешно сняла и протерла очки, потом, аккуратно заложив за уши дужки, медленно подошла к компьютеру. Она тут же вспомнила человека на экране. Вспомнила, где его видела и при каких обстоятельствах. Тогда, стоя в очереди на шоу Авроры, она видела его, еще двух телохранителей и тщедушного паренька. Теперь у них есть лицо убийцы. Осталось выяснить, кто он.
Глава 15
Теперь Исаю нужно было уходить. Он знал, что однажды наступит такое время, когда ему придется скрываться. Знал, что он больше не сможет пользоваться карточками, привычными автомобилями, светиться под камерами, как прежде. На этот случай по городу у него была пара схронов с тем, что можно было надеть и остаться неприметным, там же в коробках лежала наличка в тысячных купюрах (Исай считал, что больший номинал будет привлекать внимание), конечно же, запасы еды, чтобы не мелькать на камерах в супермаркетах и магазинах шаговой доступности. Он понимал, что не сможет вечно отграничивать зло от добра и оставаться безнаказанным в этом мире. Рано или поздно зло всегда побеждает, потому что если победу доверить добру, то оно в своем стремлении повсеместно установить собственный порядок станет устраивать крестовые походы во имя любви.
Исай чувствовал, что его мысли путаются и теряют стройность, иногда они заводят его в тупик. Он сваливал это обстоятельство на то, что был многомерен и в такие моменты проявлялась та часть его личности, которая была заполнена учением Дао. Он вспомнил строки раскрывшейся книги Лао-цзы, когда просматривал их на полке в офисе и нашел книгу не в том месте, где она должна была стоять: «Под небом все люди знают, что красивое есть красивое, но оно безобразное. Точно так же все знают, что добро есть добро. Но оно только зло».
И все же, если провести границу, то зло казалось Исаю честнее в плане взаимоотношений с человеком.
Он же на самом деле не превозносил ни первое, ни второе. Не причислял себя ни к злым, ни к добрым. Тот путь, по которому он, словно мессия, вел людей, располагался в направлении счастья. Это явление возвышалось и над добром, и над злом. Оно было иным измерением, существование которого не зависело ни от греховности, ни от праведности. Но часто борьба одного с другим загораживала этот путь, забрасывала его мирской суетой, тленом, пеплом. Человечество выдумывало для себя страдания, считая, что через них придет к «свету». На самом деле через страдания оно постигало единственное – свою неспособность испытывать что-то большее, чем тоску по несбывшимся мечтам, и понимало, что единственное, на что оно способно, – это страдать. Исай был тем, кто призван провести как можно больше людей к счастью, потому что он, один из немногих, обладал пониманием того, что счастье не подразумевает наличие черно-белого мира.
Даже предательство Елены он рассматривал как естественный ход событий. Исай четко запомнил, что люди, ворвавшиеся к нему в офис, были из отдела по борьбе с экономической преступностью. С чьей подачи они могли это сделать? Конечно же, с ее – Елены. Ведь это она за долгие годы их совместной работы владела почти всей информацией, которой могли заинтересоваться подобные структуры. Ведь это она занимала вторые роли, и первая не светила ей ни при каких обстоятельствах, это она имела лишь десятую часть от тех доходов, которые были официальными, и вряд ли могла претендовать на большее. Да – деньги немалые, но несравнимые с теми, что она могла видеть в отчетности. Конечно, он знал больше и, несомненно, все сделал так, что, несмотря на долгие разбирательства, никто ничего не смог бы доказать. Но теперь время будет упущено. Его план проведения двадцати одного шоу рухнул.
Жаль.
Теперь придется добрать человека из шоу номер семь и крайнего, с тощими длинными руками и орлиным носом, под восьмым номером. Что-то было отвратительное в его взгляде. Исай хорошо помнил. Он еще не решил, что сделает вместо оставшихся представлений. Вот только жаль было Аврору. Безвинно пострадавшая девочка. Уничтоженная из-за чьей-то алчности, ревности и глупости.
Нет, он не будет трогать Елену. Она себя сама уже наказала. Теперь она потеряла все. Если еще вчера ее могли бы оторвать со всеми конечностями в любую из самых успешных консалтинговых компаний, то теперь она сможет лишь проедать накопленное. Мир больших денег не настолько велик, чтобы о каждом его члене не было известно всего, ну или почти всего. Исключением, конечно, был сам Исай. Да и то, он был почти уверен, что какой-нибудь продвинутый юзер с темной стороны интернета был достаточно осведомлен о его персоне, не включая, конечно, отдельные моменты. Но темная сторона на то и темная, чтобы за ее пределы ничего не выходило в свет.
Аврору он спасать не будет. Она знала, на что шла и ради чего были все их действия и поступки. Девушка хоть и пребывала в философической интоксикации всю ее сознательную жизнь с Исаем, что Исай искренне и даже настойчиво поддерживал, но в то же время он знал ее хорошо. Понимал, что при всей погруженности в познание истины она обладала еще и даром, и он был уверен, что ее самым заветным желанием было реализовать свой дар и добиться славы. Исай предоставил ей возможность купаться в лучах этого всепоглощающего переживания, чувствовать на себе влюбленные взгляды и занимать сны многих из тех, кто приходил на представления, в которых она играла главную роль.
А он, Исай, должен продолжать. Значит, на очереди был седьмой. Очередная жертва, от которой Исай должен очистить мир. И на этот раз совсем не для того, чтобы получить благодарность от тех, кому станет свободнее на пути жизни. А скорее чтобы ее саму, жертву, прежде всего освободить от мучений. Она действительно от собственного существования не получила ничего, кроме боли, за все свои шестьдесят с небольшим лет. Исай обязательно разыщет ее, как только доберется к выходу в сеть и к своему ноуту, спрятанному в съемной квартире. Там, в глубине глубин, у него зафиксированы все адреса, имена и подробная событийность того, как он сражался за счастье человеческое.
Его внутренний голос сейчас молчал, это значило, что он полностью доверяет Исаю и ему не нужны подсказки. Он на правильном пути.
Машина – пыль. Дом – просто убежище от ветра и дождя. Исай ехал к дому на частнике за наличку. Проехал мимо, потому что издалека увидел черные минивэны. Что они могли нести, кроме нехорошего? Потому путь Исая пролег обратно в город. Исай подозревал, что важные люди быстро заберут в оборот его жилище, но не думал, что так скоро. Деньги они все равно не найдут. Но раскурочат все стены с полами. Жаль трудов тех работников, которые это все мастерили, но они относились к своему делу не как к тяжкому труду, а как к тому, что они умеют, за что радеют и от чего получают удовольствие. Изматываются, но в конце рабочего дня понимают, что пришли к вершине запланированного. Разве не это счастье? Тем более если оно подкреплено немалыми деньгами.
Потому все они продолжают жить и строить, говорил себе Исай. И он потому продолжает жить и выполнять свой долг, несмотря на то что его стремлениям препятствуют, а его творения разрушают.
Вернувшись в город, на одну из собственных конспиративных квартир, он вошел в даркнет. Он хорошо помнил седьмого. Не просто помнил. Он знал его с тех пор, когда находился на принудительном лечении шесть лет. Встречался с ним три раза. Тот был старше его лет на десять, и звали его Агний. Одно имя должно было вести его по жизни на жертвенный алтарь. Фамилию Исай не помнил, незачем было запоминать. Исай был уверен, что тот отмучился, но нет. Его сгорбленная фигура появилась перед входом на седьмое шоу. Исай узнал его, словно видел вчера. Несмотря на то что прошло почти тридцать лет, черты его не изменились и все так же несли на себе крест перечеркнутой жизни.
Прежде тот лечился от депрессий. Страдал биполярным расстройством. В манию не поступал. Видно, ему было хорошо. В противоположном состоянии тоже не поступал бы, повесился где-нибудь в темном подъезде, но у него были друзья. При поступлении в отделение лежал, укрывшись с головой простынкой, на которой должно было присутствовать одеяло. Синее. То, что штампуют под армию и для больничных нужд. Но одеяло сбивалось, сползало, в конце концов оказывалось в ногах. А на голове несчастного был целый ком накрученной простыни, в котором тот хотел забыться и уснуть, сбегая от душевной боли. Медсестры подходили схематично. Менялись их лица и комплекции, но каждая приносила шприц, отыскивала ягодицу больного и вкалывала два кубика амитриптилина, три раза в день.
Ко второй неделе Агний оживал. Он вставал с постели не только помочиться, но и чтобы расправить простыню, а потом ровно положить на нее одеяло. Наблюдательная палата на тридцать человек всегда находилась под надзором санитаров сопровождения. Агний начинал с ними разговаривать, просить сигареты. Но получал ответ, что покурить можно будет только в отведенное время. Он покорно подходил в назначенный час и получал свою сигарету без фильтра.
Когда Исай проживал свой второй год на принудительном лечении, у него была палата на втором этаже, где лежали больные, не требующие строгого надзора. Санитары часто привлекали его ночью к бдениям. Сами уходили в санитарскую, где перекусывали, может, слегка выпивали, а Исая оставляли надзирателем.
Именно тогда он и познакомился с Агнием. За пределами больницы тот работал в банке. Перекладывал бумажки, как он говорил. Простым клерком, который должен был сидеть ровно по девять часов и ставить подписи на трижды проверенных документах. Зачем? Потому что ему очень повезло с трудоустройством: он мог оплачивать квартиру для себя, жены и маленького сына и при этом откладывать на покупку собственного жилья. В те годы об ипотеке не могло быть и речи. А будущее давило еще больше, чем прежде, когда была надежда на лучшее. Но надежды не стало.